Расстановка

Наконец, Игорь Данилин, перекинув через плечо синюю сумку почтальона, направился к выходу из книгохранилища. У двери отставник крепко пожал ему руку, сказав на прощание:

— Ну, будь здоров. И помни главное: ни одного невиновного! При малейшем риске задеть невиновных — сворачивайте и переносите операцию. Одна малюсенькая царапина у мирного жителя — и вся наша работа летит псу под хвост. Мирное население не должно страдать от наших акций. Это важней всего!

После ухода парня, отставник некоторое время беседовал с Рэдом. Была еще одна проблема: тайный госпиталь. Один из бойцов, Риманев, окончил медицинские курсы, но долго не имел практики. Обдумав этот вопрос, Рэд решил просить помощи у хозяина квартиры, доктора Николая Чершевского. Чем больше тот узнавал о целях повстанцев, тем более проникался к ним симпатией. Но его окончательным согласием лишь предстояло заручиться.

Обсудив все необходимое, старик попрощался с Рэдом и покинул дом. Выйдя во двор, Харнакин оглядел изумрудно-зеленую траву газонов, и принялся перебирать в памяти проведенный инструктаж. Вдруг он увидел, что карапуз в яркой красной футболке пытается, раз за разом, влезть на корявое дерево. Уже третий раз попытка срывалась, мальчуган насупился и готов был разреветься. Харнакин подошел ближе к дереву, и увидел: меж ветвями застрял полосатый резиновый мячик. Старик, десять минут назад планировавший серию убийств, осторожно снял мяч с дерева огромной ручищей и протянул мальчонке.

— Деда, спасибо! Спасибо, деда! — обрадованно вскричал хлопчик, и набежавшие было слезки вмиг высохли у его глаз.

"Благодатная сцена для детективщиков" — усмехнулся про себя куратор боевой группы — "Любят они расписывать сентиментальных убийц. А вот никакой сентиментальности, никакой экзальтации. Для кого мы все это делаем, как не для этого мальчишки? Чтобы не лгали ему в школе о всяких нелепостях, а когда он вырастет — не угнетали бы, не использовали как пушечное мясо в войнах, не лишали правдивой картины мира… И чтобы мир вокруг него был справедливым. Ведь цель каждого бороться за лучший, новый мир! Вот мы и боремся, как можем… "

Полюбовавшись сиреневыми цветами — у него перед особняком тоже был разбит пышный цветник — Харнакин направился к остановке. В автобусе он услышал, как болтливая кумушка жалуется соседке: в связи с картвельской войной подскочили цены на топливо, а значит все товары станут еще дороже.

Эта романтическая история началась вдали от Урбограда, в тихом приморском пансионате. Волны ласкали безлюдный песчаный берег, с трех сторон окруженный лесистыми отрогами Южных гор. Картвельско-рабсийская война тогда еще не вспыхнула: царили мир и покой. Хребты защищали курорт от холодного ветра, теплый морской воздух удерживался здесь, как парное молоко в бидоне. Густые хвойные заросли, простиравшиеся вокруг на многие версты, делали атмосферу целебной: дышать было приятно. Размеренная жизнь уютного уголка весьма отличалась от суеты крупных приморских городов, с их шумными и грязными пляжами. Именно в такой умиротворенной обстановке любила отдыхать Елена Петлякова — сорокалетняя заведующая одного из корпусов урбоградского архива. Осмотру древних памятников она здесь уделяла куда больше времени, чем купанью. Одна лишь мысль о мимолетных курортных романах вызывала брезгливость — Елену с детства воспитывали в строгих правилах. Елена была замужем, и слова "долг" и "ответственность" играли ключевую роль в ее духовном обиходе. Но, между тем, Петлякова была несчастна — ее брак был "одиночеством вдвоем". Она вышла замуж под давлением родителей, которых очень уважала. У них были свои представления о том, что такое "идеальная пара": это непьющий, вежливый, успешный и богатый муж. Выяснилось — но поздно для Елены — что этого недостаточно. Муж ее, незаметный референт в аппарате партии "Единая Рабсия", часто ездил в столицу, исправно обслуживая существующий режим. Когда он возвращался из командировок, поговорить им было не о чем: подковёрные интриги столичных чиновников Елену не интересовали, а в остальном супруг проявлял поразительное невежество. Он не интересовался искусством, философией, историей или техникой. Красоты природы тоже оставляли его равнодушным. Единственное, что волновало его — карьера и материальные блага. Детей у них не было. В огромной квартире, обставленной богатой мебелью из темного дерева, Елена чувствовала себя, как птица в клетке. У нее и жила певчая птичка, забота о которой только и скрашивала тоску и одиночество.

Тогда, на курорте, Елена подымалась по горному серпантину, желая осмотреть развалины старой крепости. Одета женщина была скромно и просто: белая блузка, прямая серая юбка, из косметики — неяркая помада. Фигура Петляковой напоминала шахматную ладью: не худая и не полная, скорее коренастая, чуть округлая. Легкий ветерок трепал светлые пряди волос: уезжая на курорт, Елена пренебрегла своей привычной короткой стрижкой. Дорога впереди была пустынна. Вдруг боль пронзила ногу: подвернулась босоножка. Петлякова вскрикнула — но чья-то сильная рука удержала ее от падения. Елена обернулась: под локоть ее подхватил чернобородый улыбчивый красавец. Поблагодарив за помощь, на миг она почувствовала себя неуютно: среди лесистых гор, в безлюдной местности, с незнакомцем надо быть настороже. С незнакомцем? Незнакомцем ли? Пансионат ведомственный, тут все свои, урбоградские. Третий корпус архива, серый и неприглядный, где она работала — располагался в рабочем районе, но управлялся из мэрии. Ей вспомнилось: оттуда и приезжал на сверкающем "Итильвагене" этот бородач. Бывал он в их районе редко, но ей запомнился: всегда подтянутый, спортивный, безупречно вежливый с сотрудниками… И голос у него, помнится, звонкий. Валерий Дареславец — а это был именно он — не замедлил подтвердить вспомянутое. Широко улыбнувшись, чернобородый атлет зычно воскликнул: "Не стоит благодарности". В голосе его была теплота и приязнь. Елена все еще опасалась нескромных поползновений, и приготовилась дать им отпор. Для тревоги, однако ж, не было причин. Зато по дороге выяснилось, что новый знакомый тоже обожает архитектуру. При осмотре старой крепости, его разъяснения об исторических корнях старинных гипсовых орнаментов заворожили Петлякову: чувствовалось, что интерес к теме у него искренний и глубокий. А какой рассказчик! Этот любознательный эрудит обладал всеми качествами, по которым Елена тосковала — и которые напрочь отсутствовали у ее бесцветного мужа. Отношения Елены и Валерия развивались: вместе они посетили местный театр и музей ковроткачества, бродили по лесным дорожкам близ курортных коттеджей, в столовой оказались за соседними столиками… Петлякова поняла, что встретила свою судьбу. Но она была замужем, душа ее терзалась противоречиями. А Валерий Дареславец с удивлением осознал, как трудно ему придется без этой скромной, внимательной, развитой подруги. Нарождавшаяся любовь была взаимной. Последние дни они провели на море, у пустынных скал, где их слышал один лишь ветер…

Вернувшись в Урбоград, Петлякова поставила на рабочий стол фотографию, немало удивлявшую посетителей архива: пустынный морской берег, тронутый оранжевыми предзакатными лучами Слунса. Она хотела сохранить навсегда память об этих днях. Но фото возлюбленного на столе замужней дамы — вещь недопустимая. Что ж… Пусть будет — безлюдный пейзаж.

Валерий приехал к ней в архив через неделю: работать с документами. Дальнейшее предсказать несложно. Они украдкой встречались в тихих кабачках на окраине города. Пятлякова чувствовала себя преступницей, но была счастлива. Елене даже казалось, что её певчая птичка веселей щебечет в ажурной клетке… Влюбленные посещали городские театры и музеи, ездили отдыхать в лес и на озеро, бывали на выставках. Их встречи были тайными. И когда Валерий открылся ей, рассказав о своей работе на повстанцев, когда она решила стать его соучастницей во всем и до конца — то поймала себя на том, что уже много месяцев жила конспиративной двойной жизнью.