Страница 32 из 41
Египтяне обозначали свою страну словом хену, которое обычно переводится как «родина». Буквально оно означает «нутро». Нутро единого тела – Египта. Хену – это то единственное на земле место, где все живет согласно маат – изначально Богом установленного миропорядка (правда, истина, справедливость, закон). В понятие маат входят и законы природы, и законы людские (включая соблюдение религиозных обрядов). От неукоснительного следования маат зависит не только процветание страны, но и космический порядок (восход и заход солнца, разливы реки и т.д.). На людях поэтому лежала огромная ответственность; особенно на тех, кто отвечал за правильное отправление культа, – жрецах. Но в наибольшей степени это относилось к фараону – существу двойной природы (человеку – по матери и богу по отцу). Фараон был связующим звеном мира людей и мира богов, проводником божественной воли и гарантом соблюдения маат.
В идеале Египет жил как действительно единый организм. Подобно тому как бесчисленные боги египетского пантеона были фактически различными эманациями («частями тела») единого Бога, так все египтяне являлись частичками, «проявлениями» своего царя, носителями и исполнителями его воли. Все они, включая высших сановников, были его хему. Это же слово, с нашей точки зрения парадоксально, применялось и для обозначения «его величества». Имелось в виду, что фараон был хему Бога, но одновременно и своим собственным. Строго говоря, фараон был единственным египтянином, обладавшим своей собственной волей (видимо, автоматически совпадавшей с волей Бога). Остальные же только выполняли ее, подобно тому, как «движение рук» и «хождение ног» выполняют «задуманное сердцем». Как можно заключить из самого древнеегипетского языка, человек в системе египетского мышления был не породителем действий, а скорее – инструментом высших сил, порождающих эти действия. Только соблюдение всем организмом всеобщего божественного установления обеспечивало пребывание в Египте маат. Если она уходила, воцарялась исефет – антипод маат, маат с обратным знаком.
Впрочем, во времена Древнего царства Египет переживал наисчастливейшую пору человечества: начиная со времен первотворения, мир развивался только согласно маат, становясь все более и более совершенным. Грандиозное величие Древнего царства было тому свидетельством. В истории человечества просто еще не было примеров, когда поступательное развитие мироздания давало бы сбой. До крушения Древнего царства в Египте мир еще не знал случаев гибели и распада огромного великого государства. Ничто не предвещало подобной катастрофы, и люди даже в кошмарном сне не могли вообразить такое.
Возможно, поэтому галерея скульптурных портретов людей Древнего царства – одно из величайших достижений человеческой цивилизации – это вереница образов, доподлинно сопричастных Вечности, в чьем мире еще просто не было места для рефлексий о тщете всего сущего и бренности бытия.
Каждое царствование было очередной теофанией. Можно сказать, что Бог никогда не покидал Египет, просто он периодически менял свою внешнюю оболочку, когда та приходила в негодность. Время, прожитое под властью того или иного фараона, было временем проявления Бога под тем или иным именем. Оно имело свое начало и свой конец, фактически начало и завершение истории.
Отчасти это напоминает эпохи-царствования, на которые японцы делят историю своей страны. Однако трудно сказать, насколько египтяне воспринимали смену царей как очередное пришествие того же самого бога. Теоретически это было так, но, похоже, что двойственная природа царя все-таки делала каждое царствие уникальным. Египтяне вели летоисчисление по годам царствий, и по завершении одного царствия летоисчисление начиналось заново. Но они, тем не менее, составляли летописи; с нашей точки зрения – списки царствий с наиболее важными событиями.
Таким образом, каждое царствие, каждая теофания действительно являлось законченной эпохой и обладало индивидуальной значимостью и исторической неповторимостью. Это была не история в нашем понимании, а сумма эпох, обладавших каждая своей индивидуальностью. Наделе это выражается в том, что при каждом царе воздвигался его персональный дворец (мы бы сказали, что каждый фараон имел свою столицу); иногда разительно отличается стиль искусства, возникают важные богословские доктрины и т.п.
Действительно, глядя, к примеру, на эволюцию стиля архитектуры хотя бы одного гизехского некрополя, мы, похоже, вправе говорить о «Египте Хеопса», «Египте Хефрена» и т.д. Видимо, это в какой-то мере соответствует египетским представлениям: пирамида и сопутствующий ей некрополь – это полностью перенесенное в иной мир царствование. Почившие вельможи так же окружают своего владыку и так же верно служат ему, как и при жизни. Индивидуальный мир вельможеских гробниц Древнего царства складывается в мир двора того или иного фараона, и этому ничуть не мешает соседство другого такого же двора – это другая историческая эпоха, другая жизнь, другой Египет. В нашей системе аллегорий это можно было бы сравнить с «Ночным смотром» наполеоновских войск, навечно оставшихся таковыми, хотя история Франции отнюдь не ограничивается эпохой великого корсиканца. Итак, употребляя современные термины, фараон – это метафизическая совокупность всех древних египтян «своего времени».
Таким образом, когда они возводили фантастическую по размерам каменную усыпальницу своему владыке, они тем самым творили ему нерушимую вечную оболочку – новое тело, а по сути – новое, вечное и нерушимое тело всей страны «его времени» и самим себе, в частности. Получается, что как живои фараон был гарантом жизни своих подданных, так он же в виде пирамиды оказывается гарантом бессмертия «Египта Хеопса», «Египта Хефрена», «Египта Микерина»…
Исследование гробниц простых смертных – занятие не менее сложное, чем изучение пирамид. Дело в том, что египетская гробница это не просто могила с останками покойного, а сложнейший комплекс надземных и подземных сооружений, множество рельефов и надписей, помимо предметов, которые в нее помещались. В эпоху Древнего царства (III тысячелетие до новой эры), когда возводились великие пирамиды и создавался некрополь, гробницы строились следующим образом: в скале вырубалась глубокая вертикальная шахта, ведущая в погребальную камеру, куда во время похорон опускали саркофаг с мумией усопшего. Там она должна была оставаться, пока в нее не вернется ба – одна из сущностей человека, которая часто и неточно трактуется как его душа.
Чтобы ба мог вернуться в тело, последнее должно было оставаться нетленным. Для этого и совершалась мумификация. Над шахтой, которая после погребения засыпалась песком и закрывалась каменной плитой, возводилось надземное каменное сооружение, называемое ныне арабским словом «мастаба» («скамья возле дома»). Таких мастаб на Гизехском плато – сотни.
Внутри мастабы находилась молельня, куда приходили родственники покойного и его «поминальные жрецы»
(«слуги ка»), чтобы совершить жертвоприношение.
По представлениям древних египтян, в молельне проходила граница между миром живых и миром мертвых.
Этот иной мир мы видим на рельефах, покрывающих внутренние стены маетабы. Для нас, сколь бы ни восхищало мастерство египетских художников, эти изображения остаются картинами древнеегипетской жизни, «портретами» далекого прошлого, шедеврами великого искусства. Нам, мысляшим совершенно другими категориями, нежели древние египтяне, очень трудно представить, что для них гробничные рельефы были не в метафорическом, а в совершенно буквальном смысле дверью и обозначались словом «дверь». Это была подлинная дверь на границе между мирами – тоненькой «пленки» изображений, покрывающих толщу стен. Сквозь изображения-двери изображенные проникали в пространство гробницы и уходили обратно. Точно так же и иероглифы – рисунчатые знаки египетской письменности – служили дверью для слов, которые они «изображали».