Страница 37 из 45
Но очень хочется поверить в чудо; поэтому Ксенофонт, изгнанный из Афин за ненужные победы, пишет в уединении учебники для будущих героев. «Воспитание Кира», «Анабасис», «Греческая история» – все это, наряду с трудами Геродота и Фукидида, должен усвоить просвещенный владыка Ойкумены. Но когда он родится и где? Это невозможно угадать!
Хотя отец будущего Покорителя Вселенной уже родился в Македонии и скоро получит в Фивах образование. Юный Филипп – младший сын царя Аминты – не имеет законных прав на престол, такого сироту не жаль отправить в державные Фивы в качестве заложника! В итоге Филипп будет постигать военную премудрость на живых примерах Пелопида и Эпаминонда, в тесном общении с фиванскими бойцами. А потом ученик победит учителей при Херонее, после того как захватит македонский трон и проведет реформу в своей армии. Нерастраченная доблесть македонцев, ограненная на фиванский манер, – вот лучшее орудие объединения Эллады!
Когда эта цель будет достигнута, тогда Филипп задумается о большем и начнет готовить своего сына Александра к повторению подвигов Кира Персидского. Ксенофонт и Платон к тому времени умрут, но останутся учебники Ксенофонта и ученики Платона! Самый разносторонний питомец Академии Аристотель, ровесник Филиппа, подрастает сейчас в македонской столице, в доме придворного врача. Ему исполнилось 14 лет; скоро он отправится в Афины навстречу своей судьбе, а также судьбе греческой Ойкумены и мировой науки.
Наблюдая афинскую политику трезвым взглядом чужака, слушая рассуждения Платона и сравнивая реалии с тем, что описали Фукидид и Ксенофонт, Аристотель создаст первую научную модель греческого полиса. В ней чередование трех систем власти – аристократии, демократии и монархии – впервые предстанет динамичным природным процессом вроде колебаний маятника или игры струй в ручье. Кое-что в этой игре можно предсказать, например, неизбежное вырождение каждой из грех форм власти, ее смену иной формой. Но какой именно? Не удается предсказать, хотя иногда можно повлиять на направление грядуших изменений.
Не всегда это получается: так Платон потерпел неудачу в Сиракузах, пытаясь обучать зрелого тирана его ремеслу. Но если начать дело заранее, как советовал Ксенофонт, на примере Кира Персидского? Тогда шанс удачи возрастет, и учитель сможет положить начало небывалому социальному эксперименту. Так получится у Аристотеля с Александром Македонским. Четыре года мудрый грек будет учить смышленого царевича и его приятелей основам греческой и мировой политики. Как только ученики захотят воплотить уроки в жизнь, учитель скромно выйдет из игры и вернется в Афины, чтобы наблюдать результаты эксперимента издалека.
В отличие от человеколюбца Сократа, Аристотель общался с природой; сочувствие людям, волей или неволей вовлеченным в политику, было ему чуждо. Впрочем, избежать злой судьбы не удалось и ему. Аристотель умер в изгнании, преследуемый афинянами за слишком успешное воспитание всемирного владыки.
Такой сложный политический узел затягивается в Элладе в 371 году до новой эры совместными усилиями хитроумных афинян, самоуверенных спартанцев, свободолюбивых фиванцев и диковатых македонцев. Другие нити этого узла тянутся на Ближний Восток – в Ионию, Финикию, Египет, Вавилон и прочие сатрапии великой Персидской державы, где правит престарелый царь Артаксеркс 11.
Как положено в таких случаях, сатрапы бунтуют, мечтая о независимости. Один уже добился своей цели и правит в Египте, как фараон Нектанебо II. Его коллеги в Малой Азии не столь удачливы, ибо не могут победить в одиночку и не доверяют один другому. Лишь один из мятежников войдет в мировую историю и то благодаря верности и хорошему вкусу своей жены Артемисии. Она возведет для покойного супруга Мавзола в Галикарнасе пышную гробницу. Со временем слово «мавзолей» станет нарицательным.
Но самые буйные страсти кипят при дворе Артаксеркса в Сузах. Подросшие сыновья жаждут занять отчий трон и плетут сложные интриги, включая братоубийство и отцеубийство.
Если бы не это, кто смог бы противостоять колоссальной Персидской империи? Хитроумный долгожитель Артаксеркс II протянет ешс двенадцать лет, прежде чем его младший сын обманет, перессорит и уничтожит всех своих братьев, захватит престол и возвеличит империю на очередные двадцать лет. тока его самого не отравят придворные евнухи.
Итак, Персидская империя, быстро завершив свой взлет, вошла в фазу упадка. Эллада только что достигла вершин политической эволюции и впала в кризис; при этом одни деятели продолжают творить историю, а другие пытаются ее осмыслить.
Те и другие совершают уйму ошибок, но стараются не замечать их и не обращать внимания друг на друга. Греческий социум вновь раскололся на сословия, превратился в удобный полуфабрикат для чужих имперских упражнений. Персы на это уже не способны; на смену им созрели македонцы и дозревают римляне.
Аристотель
Перенесемся в этот странный италийский полис: в 382 году от своего основания он переживает «революцию Лициния и Секстия».
Она стала неизбежной, видимо, около 400 года, когда римляне одолели наконец мошную конфедерацию полисов Этрурии, подчинив ее лидера, город Вейи. Тогда каждый римский плебей возмечтал стать патрицием если не в Риме, то в одном из его пригородов или колоний. Не лучше ли покинуть неуютный родной город, основав новый Рим где-нибудь в подчиненной Этрурии? Чем нынешние римляне хуже своих пращуров, троянского беглеца Энея, основавшего Альбу Лонгу, или удалого Ромула, свившего гнездо на Капитолийском холме, обагренном кровью родного брата?
Нашествие галлов оборвало эти смелые надежды. Тупые, свирепые варвары шли в каждый бой, как на общий праздник смерти, и устрашали римских ополченцев, привыкших считать войну опасным, но доходным ремеслом. Рим был захвачен галлами, сенаторам пришлось собрать огромный выкуп, а крепость на Капитолии уцелела случайно благодаря бессоннице некормленных гусей и бдительности отважного юноши Марка Манлия. Кто мог тогда подумать, что сам Манлий вскоре будет сброшен с этой скалы по велению сената, коша попытается восстановить гражданский мир в Риме после ухода галлов?
Послевоенная разруха обострила прежние противоречия в римском обществе. Какая сила сумеет их разрешить? Сенаторы помнят только о славном прошлом, страшась неведомого будущего. Стойкий воевода Марк Фурий Камилл мог бы превратить свою диктатуру в тиранию – так поступил его ровесник Дионисий, нынешний владыка Сиракуз, обидчик Платона. Но Камилл был старый римский патриций, он не пошел против своего сословия во главе толпы плебеев. Такую роль готов был сыграть молодой патриций Марк Манлий, но он тоже уважал римские законы и не посмел пролить кровь сенаторов, зато они пролили его. Теперь дело Манлия подхватили два народных трибуна – Гай Лициний и Луций Секстий.
Используя свою законную неприкосновенность и умно применяя право «вето», они уже пять лет не допускают в Риме избрания высших магистратов, преторов и консулов. Но свято место не бывает пусто: вместо этих персон действуют трибуны – народные (из плебеев) и военные (в основном из патрициев). Они худо-бедно решают текущие городские проблемы и яростно борются между собой за реформу римской конституции. Лициний и Секстий одолевают в этой борьбе, с самого начала присвоив монополию на политическую пропаганду и умело облекая давние чаяния плебеев в форму новых законов.
Надо отменить проценты по долгам, нужно ограничить площадь пахотной земли, которой вправе владеть римский гражданин. И наконец, нужно закрепить нынешнее двоевластие трибунов, переведя его на уровень постоянных магистратов. Пусть каждый гол один консул и один претор будут избраны из плебеев! На таких условиях бедные и богатые римляне могут помириться, вернуть своей республике роль лидера Средней Италии. А дальше видно будет…