Страница 33 из 45
В их безумной затее очень ярко отразился образ мышления средневекового человека. Эта эпоха была временем коллективных переживаний. Словно огромный резонатор, толпа усиливала каждое слово, каждый жест проповедника. И тогда тысячи людей, старых и малых, бросали свои дома, оставляли имущество, чтобы послужить Господу и вернуть потерянные Им святыни. Словно волны, поднятые бурей, «воины Христовы» носились по всей Европе. Им мнились лишь подвиги, не награды! Что ж, подвиг в т> пору был доступен каждому, ибо свершить его было легче, чем вынести тяготы жизни.
Увы. им не суждено было попасть в Святую землю, обещанную сладкоустым ангелом. Они поверили, но вера не привела их никуда. Стоя на берегу Средиземного моря и глядя на однообразную рябь, они со всей ужасающей для их молодых душ ясностью поняли, что в жизни им остались лишь тяготы.
Памяти Вадима Ольшанского
Очень трудно смириться с мыслью, что его больше нет с нами. Представить себе это трудно всем. И тем, для кого он был просто Вадимом, блистательным собеседником, очень веселым и добрым человеком, жившим долгие годы с половиной, потом с чет вертью легкого, то дома, то в больницах, последние годы – без ноги, с потрясающим мужеством сохранявшим легкий нрав и уникальную работоспособность. И тем, для кого он был Вадимом Борисовичем, Учителем и живой легендой, одним из отцов-основателей советской социологии и социальной психологии, в шестидесятые годы начавшим великое переустройство нашего общества. Вадим всегда был диссидентом и никогда им не был. Он увлекся социальной психологией потому, что просто хотел понять, что движет людьми, когда они честны и лживы, самостоятельны и готовы исполнять любой приказ начальства, ради чего они могут работать на износ и почему халтурят. Ему необходимо было это понять ради воплощения в жизнь самых высоких идеалов, в которые он верил – верил, в отличие от тысяч тех, кто всего лишь делал на них карьеру. По отношению к этим идеалам он не был диссидентом. По отношению к тем, кто ими спекулировал, несомненно, был. Невозможно переоценить то, что сделали для нашего общества отцы-основатели советской социологии и социальной психологии. Говорить надо прежде всего не о создании этих наук, а о возвращении к миру. Одно то, что они пробили дыру в «железном занавесе» и сквозь нее пробились в мировую науку, дорогого стоит. Но, возможно, для общества еще важнее другое. Задумавшись, как Вадим Ольшанский, над тем, почему мы столь далеки от провозглашенных идеалов, отцы-основатели заставили все общество задать себе этот вопрос. С этого вопроса, по сути, и началось все наше преображение. Вадим останется с нами, даже когда уйдут все, кто его помнит: и те, для кого он – Вадим, и те, для кого он – Вадим Борисович, Учитель и Основоположник. Он останется в нашем способе думать о себе и об обществе, в нашей склонности ценить чистоту и честность мысли. Он останется и мелким шрифтом на бессменном учебнике социальной психологии Шибутани «Сокращенный перевод с английского В.Б. Ольшанского». Останется в подшивках нашего журнала статьями, полными блистательных парадоксов, мягкого юмора и острой мысли.
Владимир Ядов
Четыре выдающихся вклада Вадима Ольшанского в российскую социальную науку
Я пишу эти заметки, не обращаясь к каким-либо справочникам. Пишу так, как если бы меня (или любого из коллег моего поколения) спросили: «Что главное в многочисленных публикациях Вадима Ольшанского?» Не задумываясь, большинство назвали бы четыре из особо крупных.
Далеко не у всякого из удостоенных высших академических званий его коллеги по профессии так вот «с ходу» назовут произведение, ставшее его научным вкладом. Вадим же, между прочим, так и не нашел времени заняться докторской диссертацией.
Будучи одним из наиболее ярких представителей когорты «пионеров» нашей социологии, возродивших эту дисциплину в годы хрушевской «оттепели» после почти сорокалетнего перерыва, Вадим, как и все мы тогда, самообучался и социологии, и социальной психологии. К нему точно подходит фраза: «Этот человек сам себя сделал». И он блестяще проявил свой талант в обеих дисциплинах.
Первым сыгравшим очень важное значение его профессиональным поступком было (еще в годы запоздалой аспирантуры – после четырнадцати лет армии и партийной работы) исследование на заводе имени Владимира Ильича. Совершенно необычное для советских времен. Вадим пошел рабочим и сделался, так сказать, замаскированным исследователем. В социологии это называется сбором первичных данных путем непосредственного («воюченного» в изучаемые события) наблюдения. Думаю, он вычитал из англоязычной литературы, что в тридцатые годы чикагские социологи изобрели методологию включенного наблюдения для исследования малопонятных явлений, вроде уличных банд или бродяг. И успешно сфантазировал свою собственную систему такого рода исследования, что позднее детально описал. Этот уникальный научный эксперимент, выполненный в наших, отечественных условиях, до сего времени входит в списки обязательной литературы для студентов-социологов.
Второй вклад, сыгравший важную роль в образовании социальных психологов, – перевод и издание первого зарубежного учебника по социальной психологии, – работы Т. Шибутани. Как вспоминал сам Вадим, ему посоветовал прочесть эту книгу польский коллега. А как ученик-отличник, Вадим перевел ее (естественно, безвозмездно в смысле платы за перевод), а затем добился публикации перевода. За «железным занавесом», сколько мне помнится, это вообше была первая переводная работа по социальной психологии.
Третьим крупным вкладом в науку я считаю исследования, начатые Вадимом в предпоследние перед перестройкой советские годы. Только сегодня можем мы оценить эту работу по достоинству. То были исследования социальной идентификации советских граждан, то есть изучение важнейшей жизненной проблемы: кого можно считать «своими» и кто для меня является представителем «чуждой» или не своей группы, сообщества и т.п. Именно теперь, когда люди пытаются воистину заново «найти себя» в изменившемся мире, пионерская работа Вадима Ольшанского стала бесценным научным свидетельством тех радикальных сдвигов, что происходят в социальном самоопределении российских граждан. Вот уже более десяти лет мы ведем повторяющиеся исследования в этом направлении, в том самом, что замыслил тогда Ольшанский, не подозревая о грядущем, по выражению Б. Грушина, российском «социотрясении».
Четвертый значительный вклад Вадима уже в последние годы – его глава о социологии личности в книге «Социология в России». Будучи редактором-составителем книги, я уговаривал серьезно больного товарища взяться за эту работу, и он согласился. Работал, как всегда, крайне ответственно, переписывал и исправлял несколько раз. Этот его труд – первый по истории досоветской, советской и постсоветской социологии личности. Здесь Вадим Ольшанский как бы обращается к будущим поколениям социологов и социальных психологов, со всей основательностью описывая процесс становления и развития отечественных исследований в проблематике, которой он посвятил свою жизнь.
Наталья Волжская
Он изменил мою жизнь
Многим Вадим Борисович Ольшанский был известен скорее не как ученый, а как лектор высочайшего класса, популяризатор возрождающейся в стране социальной психологии. Он со своими публичными лекциями изъездил всю страну Но самым оглушительным успехом в конце семидесятых пользовались его лекции в Политехническом музее. Билеты «стреляли» от метро. Ходить «на лекции Ольшанского» стало модным. Слышала и такое: «Он изменил мою жизнь». То есть многие шли не за развлечением, а за истиной, которая могла изменить судьбу. Безусловно, он был необыкновенно артистичен и обаятелен. Жестикуляция, мимика, голос… Безусловно, он подбирал интересные факты. Но, думаю, главное в другом: каждая лекция превращалась в действо, которому он был предан. Он был предан идее необходимости гармонии в людских отношениях, в отношениях между мужчиной и женщиной, он был предан слушателям, он был предан науке. Он был романтиком социальной психологии.