Страница 92 из 116
Вера и в самом деле уже вышла было их выглядывать. Встретила у плетня выговором:
— Попозже явиться не могли? Я ведь просила не опаздывать!
— А вы, гражданочка, хто такие будете? Мы вас чтой-то не припоминаем, — смерил Борис её пристальным взглядом. Одетая в коричневое, с иголочки, ладно сидящее платье, надетое впервые, она и впрямь была неузнаваема. — Миш, неужели это наш Верчик-Мегерчик? Ты токо глянь, какая она красивая в этом платье!
Подбоченясь, красавица обернулась вокруг, хвастаясь обновкой и довольная похвалой.
— А без него, выходит, была уродина? — На радостях допустила она некоторую оплошность.
— Почему ж? Без платья выглядишь ещё красивше! — не замедлил воспользоваться ею острый на язычок ухажер. — Случалось видеть на ерике.
— Бол-тун ты, Борька!.. А где ж Рудик?
— Разве его ещё нет? Он ушёл из дому раньше нас.
— Ну, морда, воще! — Не иначе махнул к своей бывшей полюбовнице, — догадался Миша.
В хате, на ребячьей половине, удивительно пахло вкусным. Аромат источала большая глиняная миска, доверху наполненная обглоданными заячьими костомашками, — детвора уже поужинала. Приученная, вообще-то, ложиться одновременно с курами, она в этот раз ещё бодрствовала: пищала, визжала и кувыркалась на просторном матрасе под присмотром Володьки; для них горела лампа без стекла.
В соседней комнате, освещенной поярче, стоял продолговатый, застланный подержанной клеёнкой стол, посередине которого, в двухлитровом графине вместо вазы, красовалось с пяток по-весеннему свежих, нежных роз, явно от деда Мичурина. Подстать им выглядели и Тамара с Клавой, сидевшие напротив более дисциплинированных Феди и Ванька. Особенно бросалась в глаза виновница торжества: в шёлковой, золотистого цвета кофточке (сшитой искусно и со знанием дела, отчего не просто смотрелась, но поистине украшала владелицу), она являла собой — ни дать ни взять — сказочную королеву. Так, по крайней мере, показалось Борису.
— Ну-ка, ну-ка… поднимись-ка, позволь наглядеться, радость, на тебя! — сказал он едва ли с поддельным восхищением. Та, смущаясь, поднялась, поправляя коричневую и тоже шёлковую юбку-клёш. — Не Араматик, а прям принцессочка!
— Ну тебя, скажешь тоже… — совсем застеснялась именинница.
— Нет, я сурьёзно… Скажи, Миш? И мы поздравляем тебя с днём рождения и пятнадцатилетием. Дай-ка сюда щёчку! А теперь другую, я поцелую за Мишку, чтоб ему не обходить стол.
— Вы бы лучше не опаздывали! — упрекнула Клава. — Проштрафились, а теперь подлизываешься.
— А куда спешить? Впереди цельная длинная ночь.
— Так ведь всё остывает! Мы старались, старались — и всё насмарку.
— Готов нести самое суровое наказание!
— Вот и принеси кастрюлю с узваром, — сказала Вера. — Она в кадушке возле колодезя. И будем начинать.
— Надо бы подождать немножко новенького, — предложила Тамара, когда все трое вышли на кухню подготовить всё необходимое.
— Рудика? Он такой же новенький, как я старенькая, — ворчливо возразила Вера. — Нехай не прогневается!.. Семеро одного не ждут.
— Ты так говоришь, будто очень на него сердитая.
— Сердитая не сердитая, токо он мне противный.
— Ой, я его тоже презираю, как не знаю кого! — поддержала её Клава. — Посуды у нас не хватит… Говорила ж, давай сбегаю принесу из дому.
Она накладывала в блюдца, тарелки и миски наготовленные угощения — «чудное жаркое», душистые картофельные оладьи, румяные кукурузные лепёшки.
— Мальчикам хватит, а мы как-нито перебьёмся.
— Мы с Ваней уже из одной посуды ели, так что…
— А я с Федей ещё нет, но он меня гербовать не станет, — предположила и Клава.
— Не хвастайтесь, мой Борька тоже посчитает за честь! — не отстала и Вера.
— Вы с ним уже давно встречаетесь? — поинтересовалась Тамара.
— Ничё не встречаемся. Просто он ухаживает за мной и всё.
— Но он же тебе нравится?
— Конешно! Я его очень люблю. Токо это — между нами. Ему я и виду не показываю, скорее наоборот.
— А чем вам Рудик не нравится? — вернулась Тамара к началу разговора. — Мальчик как мальчик, красивый.
— Он, Томочка, бессовестный, нахальный и хитрый! — пояснила свою неприязнь Клава. — Летом на ерике ужасно нахамил Иринке — это мы с Федей у неё разжились для тебя роз; у неё, бедненькой, тоже несчастье: умер недавно дедушка… Так вот: нахамил, а после совести хватило написать любовное письмо и даже предлагать дружбу!..
— Она правильно сделала, что не согласилась с ним дружить, — одобрила Вера. — Рудик, может, и красивый, но это токо наружно. А вобще — очень нехороший!
— Чем же именно?
— Вот ты, — повернулась к ней Вера и посмотрела в глаза, — как бы относилась, когда б знала, что с девчонкой встречается он не по любви, а только чтобы… ну, вобщем, ради пошлого интереса.
— Неужели ж такое может быть?! — догадавшись, что та имеет в виду, удивилась Тамара.
— Представь себе — может! Ты думаешь, его почему до сих пор нет? У неё находится.
— Хороша же после этого и она, если позволяет такое!..
— Я с нею поэтому и не дружу, хоть мы и соседи. Из-за таких вот…
Распахнулась дверь, и Борис внёс со двора ведёрную кастрюлю с взваром, выставленную для охлаждения.
— Ставь вот сюда, — пододвинула Вера небольшую деревянную колоду. — Вы с Мишкой не забудьте помыть руки, а то вилок не имеется. Даём вам на это три минуты!
Праздество началось без обычных в таких случаях тостов. Вина при желании достать было можно (виноградные беседки имелись у многих), но мысли о выпивке никому и в голову не пришло. Да и задумывалось всё не как веселье — до того ли, когда кругом горе, смертя и неизвестность! — а всего лишь — чтобы, как объяснил Рудику Федя, «легче перенеслось горе».
Обилие мяса (часть даже присолили на завтра) избавило стряпух от необходимости разнообразить блюда: что может быть вкуснее жаркого! Зато приготовили его так, по оценке того же Бориса, что можно подумать, будто все трое — «жутко талантливые кулинарши».
Условие «не наедаться» блюли и сами «кулинарши», поэтому на угощение все набросились дружно и с аппетитом, прекратив всякие разговоры.
В самый неподходящий момент снаружи послышался стук в ставню: три частых удара и два пореже.
— Заявился!.. — узнал Миша почерк соседа и добавил презрительно: — М-морда непутёвая…
Вера, накинувшая двери на крючок, поднялась из-за стола — впустить задержавшегося. Рудик, однако, «заявился» не один. Следом порог переступила толстушка — пониже ростом, светловолосая, на вид лет семнадцати (хотя в действительности Нюське было неполных пятнадцать: видели её переводной табель за третий класс, и там указан был год рождения). Взрослили её, если позволительно так выразиться, весьма развитые формы. Лицо, довольно привлекательное, но излишне загорелое, свежестью не отличалось. При взгляде на широко поставленные зеленоватые глаза нельзя было не заметить, что один, левый, косит вниз, как бы любуясь на курносый кончик носа.
Непредвиденную гостью встретили без особой радости, а Миша громко проворчал: «Явление коровы в балахоне!..» Возможно, потому, что одета в платье, тесное в грудях и рясное ниже талии, которое, на его взгляд, «никак ей не личит».
— Самолёт взлетал, колёса тёрлися, вы не ждали нас, а мы припёрлися! — пропел Рудик частушку, будучи уже слегка навеселе, и, подойдя к столу, театральным жестом поставил пузатый, ёмкостью не менее литра, бутылек, заткнутый кукурузной кочерыжкой. — И мы пришли поздравить именинницу, выпить за её… с нею домашнего винца. Верок, тащи бокалы!
— Откуда? У нас их и не было никогда.
— Тогда — стаканы.
— Имеется всего три и те вон заняты с узваром.
— Ну, не из горлышка ж…
Заикнись он о своём намерении привести бойкотируемую соседку, Вера вряд ли согласилась бы на её присутствие. Да и нашла бы поддержку у остальных — по крайней мере, девчонок. Но раз уж так вышло, делать нечего. С видимой неохотой забрала она со стола стаканы с узваром и вышла освободить.