Страница 93 из 116
— Да! Познакомьтесь же сперва! — Рудик подвёл гостью к виновнице торжества.
— Нюся, — первой назвалась та, подавая руку.
— Тамара. Очень рада…
— Поздравляю тя с днём ангела! И вот те от миня на память. — Она приколола на кофточку безделушку вроде майского жука. — Настоящая сиребряная!
— Ой, спасибо, Нюся! — искренне поблагодарила Тамара. — Красивенькая букашечка!
— Не-е, так не поздравляют!.. Надо чокнуться и выпить. — Рудик взял бутылек, зубами извлек обломок кочерыжки, а Вера как раз подоспела со стаканами.
— Ты и так чокнутый! — заметила холодно, подошла к Клаве, и они удалились на кухню.
Набулькав по неполному стакану, самозванный тамада протянул один имениннице, которая, прежде чем принять, посмотрела на ребят; поощренная кивком Бориса, взяла. За вторым охотно потянулась гостья.
— За тебя! Всего самого-самого! И — до дна, — чокнувшись, пожелал Рудик.
— Красивого ухажера! — добавила от себя Нюся.
Тамара медленно, без желания, выцедила содержимое стакана, передёрнувшись.
— Так, молодец! Кто следующий?
Поддержать компанию согласились Борис с Ваньком.
Вернулась из кухни обслуга: Вера с миской жаркого, Клава — с тазиком и ковшом с водой.
— Ополосните руки, а то у нас без вилок, — предложила новичкам.
Те без возражений подставили ладони, вымыли и вытерли полотенцем.
— Закусывайте из одной, — пододвинула к ним ещё горячую зайчатину Вера. И все снова принялись за прерванный ужин.
— Как вкусно! — похвалила Нюся. — Это у вас что за мясо?
— Не чуйствуешь, разве? — деланно удивился Борис. — Настоящая кошатина! Переловили всех хуторских кошек и поджарили. Правда, одна была дохловатая, но… — умолк, получив от Веры подзатыльник.
Гостья положила обратно культышку, которую начала было обгладывать — Нюся, не слушай ты его, балаболку! Это зайчатина, честное слово, — вынуждена была объясняться Вера.
— Точно, точно! — подтвердил Рудик. — Лично видел. Да вон на окне и хвостик в доказательство!
Шутка всех развеселила, разрядила несколько натянутую вначале атмосферу. Пирушка продолжалась в непринуждённой обстановке, с разговорами, шутками и прибаутками. Сказалось и воздействие «винца»: у Тамары заблестели глаза, загорелись щёки, с лица не сходила блаженная улыбка. Тем паче что Борис то и дело подбрасывал комичные байки, запас которых, на все случаи жизни, был у него неистощим. Впервые в жизни выпив да ещё так много (около ста пятидесяти граммов), она захмелела. А это, как известно, к добру не ведёт… Дошло до того, что поднялась из-за стола, вынула из графина самую красивую розу и приладила к волосам Нюськи; заметив неодобрительные взгляды тверёзых подружек, подошла и обеих расцеловала.
Подкрепившись, Рудик снова взял бутылек; в нем оставалось ещё граммов около трёхсот.
— Надо опорожнить посуд… Не нести ж добро обратно! Кто хочет? — разлил поровну в два стакана; охочих не нашлось. — Нет желающих? Нюся, держи ты!
«Полюбовница», принявшаяся было за оладьи, отрицательно тряхнула богатой причёской, но, передумав, протянула руку.
— Мы, мы желаем! — заявил вдруг Миша, сидевший бок о бок с Федей и перед тем о чём-то с ним перешепнувшийся. Перехватив стаканы, добавил: — Токо мы, воще, тут пить стесняемся, скажи, Хветь? Хочем выпить на кухне. — Оба вышли; притворив дверь, процедил осуждающе: — Сам, воще, меры не знает и её, дурёху, спаивает!
— Не говори, — согласился Федя. — Ты вовремя смикитил. Его будто подменили ивановцы — стал ещё и курить да пить…
— И Ванько, морда, потакает, воще. Я вот ему сёдни выскажу!
Выплеснув содержимое в помойку, наполнили стаканы узваром и вернулись обратно.
Накануне, готовя угощения аж на двух плитах, кухарки опасались, не останется ли половина невостребованной, не прокиснет ли добро. Но напрасно: аппетит собравшиеся демонстрировали настолько отменный, что Вера с Клавой едва поспевали подносить добавки. Начали побаиваться другого — что до утра всё будет съедено и ещё не хватит.
Но этого не случилось. Правда, по другой причине: сразу после полуночи пирушка была неожиданно прервана… донёсшимся снаружи непонятным стуком, опять же в ставню. Все настороженно притихли.
— Вера, это я… открой, доченька, — расслышали голос за окном.
— Мамочка вернулась! — радостно вскричала Вера и кинулась отпирать двери. Ванько поспешил следом — и кстати: поддерживая, они ввели в комнату измученную дальней дорогой Елизавету. Она не села, а буквально рухнула на кровать.
— Мама, что с тобой? Ты заболела? — захлопотала около неё дочь.
— Ничего страшного… немного нездоровится… да устала досмерти. Дайте мне попить… здравствуйте, ребятки… что у вас тут за праздник такой? — тяжело дыша, через силу улыбнулась она столпившимся возле кровати подросткам.
Праздник закончился несколько раньше, чем предполагалось. Но никто не сказал бы, что не удался: прощались и расходились восвояси довольные, от души благодарили главных устроителей и друг дружку.
Клава оставалась помочь убирать со стола, перемыть посуду; Федя — чтобы проводить её после всего домой. Рудик, понятно, ушёл с Нюськой; они затянули было какую-то песню. Это побудило Мишу не откладывать намеченный выговор Ваньку за его нейтральное отношение к вопиющим безобразиям.
— Слышь, Ванько, — сказал он на подходе к подворью Кулькиных, — ты чё, воще… Одобряешь, что ли, эти рудиковы фокусы?
— Какие фокусы? — не понял тот.
— Ну как же! Он курит, пьянствует, с Нюськой обратно путается. А мы ни гу-гу, вроде так и надо…
— Ты, Мишок, преувеличиваешь. И как вседа — торопишься, — возразил старший товарищ. — Курить он обещал бросить и без нашего нажима. Думаю, так и будет. А насчёт пьянства — тут ты не прав: всё-таки сёдни повод был.
— Я тоже не считаю это за пьянство, — поддакнул Борис.
— А насчёт Нюськи… конешно, это непорядок. Мы с ним об этом потолкуем.
Туман встретил у калитки. Как обычно, лизнул на радостях руку хозяину, попрыгал. Но затем повёл себя странным образом: стал, повизгивая, увиваться вокруг Тамары.
— Чё это с ним? — удивился Ванько. — Никак соскучился по тебе?
— Так я ж ему гостинчик несу, вот он и учуял, — показала она на свёрток под мышкой. — Забрала домой косточки.
— Вон оно что! Ты умница, что додумалась. Пусть и он полакомится.
— Ничего, что я так сказала — «домой»? — спросила она, как бы извиняясь.
— Всё правильно! Тёть Лиза вернулась, теперь станешь жить с нами. Я тебе не говорил, но мы с мамой в первый же день так и решили.
— Лучше б ты сказал… А то я всё это время переживала: как жить дальше?
— Будешь мне сестричкой. Двоюродной. Мама уже слух пустила, что ты… что вы с Валерой её племянники. Как, согласна?
— С большим моим удовольствием!
— Погодка сёдни на ять: месячно, тихо и не холодно, — сказал Ванько, когда подошли к алыче. — Не хочется и в хату идти.
— И я спать ни граммочки не хочу!
— Ты глянь, как влюбленно он на тебя смотрит, — обратил он её внимание на пса. — Вон, возле будки, чугунок. Высыпь, а я щас вынесу что-нибудь накинуть тебе на плечи.
Дверь заперта не была. Зашёл тихо, но мать услышала, обозвалась:
— Ты, сынок? Что-то ищешь?
— Мам, тут где-то была шаль.
— Помацай в шкапу, справа. Зачем она тебе?
— Немного посидим с Тамарой под лычой. Вернулась тёть Лиза, и она попросилась домой.
— Ну и слава богу! А то я уж начала тревожиться. Как там Дмитрий, не говорила?
— Нет: добралась домой уставшая и больная. Ну, я пошёл.
Тамара, угощавшая пса с руки, наполнила чугунок, оставив немного и на завтрак.
— Он теперь полюбит тебя больше, чем меня. Ишь, с каким удовольствием набросился — аж треск стоит! — Ванько, сложив шаль по диагонали, набросил ей на плечи. — Вот так. Чтоб не простыла. — Сели на лавочку.
— А ты — не замёрзнешь?
— За меня не беспокойся, я закалённый.
— А как ты закаляешься? И я хочу.
— Пожалуйста: будем закаляться напару! Дело нехитрое: надо всего лишь по утрам обливаться водой из колодезя.