Страница 89 из 116
— Ты — как Миша: с ходу, — охладил его пыл Ванько. — Так нельзя.
— Почему?
— А если Пантелей всего лишь ранен? Подлечится, вернётся и начнёт докапываться: куда, мол, делась? С ним шутки плохи.
— Об этом я как-то не подумал, — согласился Федя.
— Поэтому подождем точных известий. А перехватить — пара пустяков. Хотя и тут надо обойтись без свидетелей…
— Борис заикался, что будет пасти за Веру, — вспомнил Федя и стал прикидывать, когда очередь дойдёт до Шапориных. — Точно: послезавтра припадает им.
— Тем лучше, обойдёмся без лишних глаз.
— Только вот что с нею станем делать? Не резать же её на мясо!
— Тут ты прав. Надо что-то придумать… А что, если… — Он умолк, в то время как собеседник смотрел ему в рот. — Сделаем вот что: отведём бурёнку к тёте и обменяем на хлеб.
— Не понял: у неё что, много хлеба? Да и корова вроде есть.
— Тут такое дело. Когда, перед отступлением, наши взорвали элеватор, многие живущие поблизости от него крепко поднажились. Натаскали домой и кукурузы, и пшеницы — вобщем, всякого зерна. Думаю, тётя поможет найти на Жданку выгодного покупателя. Точнее — менялу, и мы возьмём за неё натуроплатой.
— Не мешало бы! Тем более, что полтора едока у нас добавилось.
П р о ш л о й осенью Мише — как, впрочем, и остальным ребятам — едва ли не ежедневно приходилось ходить в степь за топливом. И уже в сентябре им стали попадаться на глаза странные стёжки-дорожки. Их становилось всё больше, они в разных направлениях пересекали степные заросли. При внимательном разглядывании выходило, что это — работа зай-цев: стебли бурьяна срезаны у самой земли, словно ножницами. А расплодилось зайца, надо сказать, немало: выскакивали из лёжек едва ли не через каждые сто-двести метров.
Ещё тогда пришла Мише догадка, что на этих стёжках можно добывать дармовое мясо. Достаточно лишь изготовить из проволоки петли и установить их при помощи деревянных колышков на пути косого. Они наверняка шастают ночами по этим своим магистралям!
Следует сказать, что натолкнул Мишу на эту мысль поэт Некрасов.
Когда в классе проходили «Деда Мазая», он спросил у учительницы, как следует понимать: «Если б силками его не давили»? Та объяснила: силки — это петли. Волосяные, если для ловли птиц, а на зверя, в том числе и на зайца, — проволочные.
Тогда он ходил в школу, притом — в четвёртый класс, а это, как известно, безбожно большие домашние задания. Пока их приготовишь, пока сходишь за солодарём для топки — не до зайцев. Да и проволока — где её взять?
И вот недавно, когда он случайно увидел сгоревшую автопокрышку, его осенило: в ободах проволока — как раз то, что надо, отличная миллиметровка! К сожалению, та оказалась пережжённой и ржавой. А вот если самому обжечь, аккуратно, — будет годняк!
Этим делом он сегодня и занялся.
Разложив в огороде небольшой костерок, обжигал на нём обод, с немалым трудом вырезанный из покрышки, некогда стибренной в МТС. Уже во многих местах по окружности обода виднелась свёрнутая в кольцо проволочная лента, когда кто-то, незаметно подкравшись, закрыл ему ладонями глаза. Обычная, в общем-то, ребячья шутка, и когда стоишь, то достаточно попытаться расстегнуть неизвестному штаны, как тот оставляет затею. Но Миша сидел на пятках да к тому же руки — по локоть в саже.
— Борис, ты? — попробовал он угадать шутника. — Хветь, не мешай, видишь, я занят. — В ответ — молчок. — Убери лапы, не то изгваздаю — не отмоешься!
После столь категоричного предупреждения неизвестный убрал наконец руки, и взору предстал… дружески улыбающийся Рудик. Недавний сосед и старый приятель.
— А, это ты, — с подчёркнутой прохладцей сказал Миша. — Каким ветром?
— Ну, во-первых, здравствуй, — пришлось тому пригасить улыбку.
— Привет. Ежли не шутишь.
— А ветром — с твоего подворья, — стал пояснять Рудик. — Иду по-над двором, вижу дым чёрный и палёным сластит, вроде как резиной. Чем это, думаю, Патронка занимается?
— Между прочим, клички у нас уже из моды выходят… Так что и ты эти детские штучки бросай, понял? — назидательно и всё так же холодно заметил Миша — Какой ты стал сурьёзный — прям не узнать! — попытался разрядить обстановку Рудик.
— А я, воще, такой и был, воще. К твоему сведению.
— Слушай, ты чё? — не вытерпел отчуждённости старый приятель. — Никак дуешься на меня?
— Разве заметно?.. Но и ты тоже гусь: смылся вдруг, не сказав ни слова даже ближайшему соседу.
— Просто не было возможности. Потому как увезли ночью и неожиданно.
— Кто, куда и почему, если не секрет?
— Вобще-то секрет. — Рудик тоже перешёл на прохладный тон.
— Я-асненько… А теперь, значит, привезли?
— Тебе, надеюсь, известно, что Марта куда-то делась? — вопросом на вопрос ответил Рудик.
— Ещё бы… И не токо она.
— Так вот. Дедушка и до этого прибаливал, а после и совсем был слёг. Присматривать за ним стало некому, целыми днями один. Тётя и предложила нам вернуться домой.
— Тётя, говоришь? 3начит, это она вас увезла, а потом захотела и привезла. С помощью фрицев. Пон-нятно…
— Я тебе как другу объяснил, а ты всё с подковырками! — всерьёз обидевшись, выговорил Рудик. — Если что против меня имеешь — скажи начистоту, а нечего…
— Что за спор, а драки нет? — Это незамеченным подошёл Борис. Положив охапку колышков, подал руку: — Привет, Рудя! Так ты, значитца, насовсем?
— Да вроде. А ты откуда знаешь?
— Шёл сичас мимо и видел тёть Эльзу. Я в вашей акации кольев вот нарубил, — пояснил он, присаживаясь.
— А я зашёл к Патрон… к Мишке, а он чёй-то, как неродной.
— Значит, имеются причины, — взял Мишину сторону Борис.
— Можно узнать, какие?
— А они, вобще, разные… У меня, например, претензий больше к твоей тётке, чем к тебе, — довольно неопределенно объяснил он. — Хотя и ты поступил по-свински.
— Мне Мишка уже выговаривал… А что плохого сделала вам тётя?
— Ну, если не считать того, что работает на фрицев… — Борис выдержал паузу и продолжил: — Так она ещё и трепло. Чуть Ванька не подкузьмила — пообещала освободить да и забыла. Хотя ты этого, конешно, можешь и не знать.
— Я знаю больше, чем ты думаешь. Просто у неё в тот день не получилось. Не забывай, что она там на птичьих правах. Но утром разбилась бы в доску, а Ванька выручила бы. Это она велела вам передать.
Миша, заинтересованный, перестал возиться с ободом.
— А про Андрея с Мартой — никаких вестей дополнительных не принёс?
— Я ж не знаю, что вам известно, а чего нет.
— Известно токо то, что они пропали. А как, куда и почему?
— Они попали в облаву, и их заграбастали вместе с другими пацанами из станицы. Зачем? Чтобы обезопасить от партизан эшелон с награбленным добром.
— И что, увезли аж в Германию?
— Очень даже может быть.
— Ну и ну, воще! Вот так новость, воще…
— Да, такие вот дела… Вам привет от дедушки, — перешёл он на другую тему. — Приглашал зайти в гости.
— Обязательно! Вот управимся — и проведаем, — пообещал Борис. — Он как — жив-здоров?
— Был совсем плохой, но теперь уже ходит. А зачем вам эти колья?
— Хочем петли на зайцев поставить. Помнишь, в прошлом годе дорожки в степи были? Так вот, в этом уже новых наделали! Миш, два десятка хватит?
— Для пробы хватит. — И он снова принялся энергично соскабливать ножом обуглившуюся, чадящую резину с проволочного вкладыша.
— Ну, вы мудрите, а я пройду к Феде. Он дома, не знаешь?
— А где ему быть? — Борис снял рубашку, готовясь заняться вторым ободом. — Не дома — так у Ванька.
Е щ ё в сенях Федя учуял запах размолотой кукурузы и по шуму за дверью догадался, что Ванько вращает жёрнов своей незаурядной мельницы. Сработал её, эту мельницу-крупорушку, с год тому назад по его заказу Серафимыч, элеваторский кузнец, мастер золотые руки. Представляла она собой две увесистые дубовые колоды, поставленные одна на другую. В соприкасающиеся плоскости впрессованы были стальные, лучеобразно расходящиеся от середины пластинки для размалывания зерна. Федя с Борисом сдвоенными усилиями могли провернуть верхний жёрнов не более нескольких раз кряду, зато Ванько пуд кукурузы превращал в крупу и муку за каких-то полчаса. К приходу товарища дело уже близилось к концу.