Страница 28 из 31
— Она оставила дверь кладовки открытой, я заглянула туда и услышала плач Кэла, и тогда… ох!
Санитары несли мои носилки со всей возможной осторожностью, но каждый их шаг отдавался у меня в голове дикой болью. Когда меня втащили в машину «скорой помощи» и Дуайт с Кэлом на руках вскарабкался следом, я вдруг вспомнила про медицинскую карточку Кэла.
— Я забыла! На столе!
— Все хорошо, — успокаивающе сказал Дуайт, — лежи спокойно.
— Нет! — Я сделала попытку сесть. — Где Пол?
— Я здесь, — раздался его голос.
— Посмотрите на столе возле компьютера. Там под медицинской карточкой Кэла — картинки. Заставьте Бетти Рамос вам объяснить.
— Поехали, — сказал кто-то, и машина тронулась с места. А когда колесо попало в рытвину, я зажмурилась.
— Оставайтесь с нами, мэм, — сказала медсестра или кто она там, поднимая мне веко и направляя свет прямо в зрачок.
— Я в порядке, — сказала я, заслоняясь от света. — Как Кэл?
Я спрашивала Дуайта, но ответила медсестра:
— Давление у него немного понижено, но опасности для жизни нет.
Я коснулась руки Дуайта:
— Как ты нас нашел?
— Это Бандит. Он почуял Кэла, как только вошел в дом, и потащил меня прямо к потайной дверце в кладовке.
— Ему ведь будет хорошо жить на ферме, да?
Он крепко сжал мне руку:
— Как только приедем домой, я куплю ему самый большой бифштекс, какой только смогу найти. Господи, Дебора! Когда ты тоже исчезла…
Кэл помешал ему договорить:
— Пап?
— Я здесь, малыш.
— Хорошо, — пробормотал он, поудобнее устраиваясь в объятиях Дуайта.
Как я и ожидала, врач «скорой помощи» как следует осмотрел мою шишку, проверил глаза и реакцию на свет, задал множество вопросов, потом велел принять аспирин от головной боли и позвонить ему утром. Говоря это, он ухмылялся, из чего я заключила, что непосредственной опасности для жизни нет.
Другой врач прописал Кэлу капельницу, чтобы очистить кровь от кодеина из сиропа против кашля, и оставил в больнице под наблюдением. Мы с Дуайтом могли бы уйти ночевать в дом Джонны, но никоим образом не хотели оставлять его одного. В его палате было кресло-реклинер, и туда вкатили еще одну койку, чтобы мы могли отдохнуть, если захотим.
Мы потушили свет и отошли от кроватки Кэла к окну, из которого открывался вид на город. До полнолуния оставалось три дня, луна заливала ярким светом оголенные кроны дубов. Сплетя руки, мы тихо разговаривали.
— А где Бандит? — спросила я.
— Пол обещал о нем позаботиться.
— И теперь мы можем поехать домой?
— Сразу после похорон.
Похороны. Не то чтобы я забыла, что Джонна умерла, — я забыла, что мы, все трое, должны их пережить.
— А когда похороны?
— Вероятно, во вторник. Я звонил миссис Шей, пока тебе смотрели голову.
Я посмотрела на спящего мальчика:
— Ты должен ему сказать.
Он кивнул.
— И помочь рассказать обо всем случившемся, в том числе и о кошмаре с Пэм. Нельзя позволить ему носить все это в себе.
— Я знаю.
Он крепко обнял меня. Я положила голову ему на грудь и стала слушать сильное мерное биение его сердца. И несколько долгих мгновений мы стояли так в лунном свете, а потом Пол Рэдклиф осторожно закашлял у двери. Он принес мне пальто и сумочку, а Кэлу — его мишку. Еще он принес новости. Об аресте.
— Картинки, которые вы нашли, позволили нам выписать ордер на обыск в доме Натана Бентона, — сказал он. — Как только Бетти Рамос увидела снимки украденных предметов, она узнала вещи, которые Бентон подарил Дому Морроу. Оказалось, что в подвале у него целый музей.
— Он сказал, за что убил Джонну?
— Клянется, что не имеет отношения к ее смерти, и ни в чем не признается. Заявляет, что купил все это на блошиных рынках и в антикварных магазинах. Ничего не знал о картинках в компьютере Джонны и был потрясен — совершенно потрясен, говорю тебе, — узнав, что все эти вещи украдены. Хотя, раз мы нашли револьверы, мы его прищучим только за них, не говоря об остальном: они ведь имеют серийные номера.
— А Джонна?
— Боюсь, улики лишь косвенные. Если мы не найдем свидетелей помимо Пэм.
— Пэм? — нахмурился Дуайт.
— Мы попытались ее допросить, но очень трудно отделить бред от реальности. Во всяком случае, она с лестничной площадки Дома Морроу смотрела, как Бентон вышел из библиотеки с револьвером и заставил Джонну выйти из дома. Она слышала, как он угрожал убить Кэла, если Джонна не будет сидеть тихо. Каким-то образом у нее в голове Бентон превратился в охотника за беглыми рабами, так что, когда Джонна не вернулась, Пэм решила, что она должна спасти Кэла, а не то его тоже отправят в рабство. Тебе не надо объяснять, как отнесутся адвокаты защиты к таким ее свидетельским показаниям.
И он обреченно пожал плечами.
Дуайт уложил меня в койку, и я не перечила. Проглотив еще аспирина, я забылась зыбким, не приносящим отдыха сном. Чуть позже полуночи я услышала тихие голоса.
— Когда мы прятались, тетя Пэм говорила всякие жуткие вещи. Она говорила, что маму забрал злой человек, и хочет забрать меня тоже, и нам некоторое время придется прятаться в Доме Морроу.
— Ужас! — сказал Дуайт.
— Да, и вправду это было ужасно, — согласился Кэл. — Особенно когда однажды я проснулся, а тети Пэм не было, а потом она пришла и стала говорить совершенно безумные вещи: она сказала, что мама умерла.
Они долго молчали.
— Папа, а мама что, правда умерла, как сказала тетя Пэм? — спросил наконец Кэл.
— Боюсь, что так, сынок.
Кэл заплакал. Приоткрыв глаза, я увидела, что Дуайт лег рядом с сыном и обнял его, а потом мы все снова заснули.
Я взяла две чашки горячего, дымящегося кофе и булочек с сосисками и вернулась в палату. Кэл еще не закончил завтракать. Глаза у него были красные, и я поняла, что он снова плакал. Когда он пошел в ванную чистить зубы, Дуайт схватил свой кофе и выпил одним глотком.
— Ох как мне этого не хватало!
— Все в порядке?
— Он захотел узнать, как именно умерла Джонна, и я ему рассказал. Ну, конечно, не о записке и не о том, что она должна была понимать, чем все кончится, просто сказал, что она не чувствовала боли и… — Он замолчал на полуслове, когда Кэл высунул голову из ванной.
— Можно, я приму душ? Мне кажется, я грязный.
— Конечно, — ответил ему Дуайт. — Только одеваться нельзя, пока тебя доктор не осмотрел.
— Ладно.
Я вытащила хот-дог и протянула Дуайту. Булка была еще теплая, а сосиска пахла особенно аппетитно.
Мы поели, и тут из ванной вышел Кэл, завернутый в полотенце — со влажными взъерошенными каштановыми волосами и капельками воды на лопатках. В восемь лет его чувство стыдливости еще не проснулось, и, когда он забирался в постель и от неловкого движения полотенце упало, он не обратил на это внимания — или просто не заметил.
Скоро пришел врач — постоянный педиатр Кэла; он сказал, что сироп от кашля не нанес серьезного ущерба его здоровью.
— И теперь я могу идти домой? — спросил Кэл.
— Ну, я бы на твоем месте сначала оделся. Поскольку сегодня холодно. Я бы надел какую-нибудь куртку и ботинки, — ответил врач, и Кэл рассмеялся.
Я прошла за врачом в ординаторскую, чтобы взять его адрес и телефон. Когда мы найдем в Рали педиатра для Кэла, нужно ведь будет посылать за историей болезни.
— Чудный ребенок, — сказал врач, записывая в моем блокноте свои данные.
— Что посоветуете его новой мачехе? — спросила я.
— Будьте к нему добры, имейте уважение к тому, что ему пришлось пережить, — тотчас ответил он. — Но не позволяйте ему этим пользоваться и манипулировать вами. Установите правила и приучайте его следовать им неукоснительно. В восемь лет дети имеют огромный запас жизненных сил, они оправляются очень быстро. Кэл абсолютно нормальный ребенок, так что он будет смеяться, и вы будете думать, что он все преодолел, а потом он заплачет, и вы поймете, что нет. Не обращайте внимания, просто любите его. И вот что хорошо: до его вступления в пубертатный возраст у вас есть еще года два-три. А уж когда гормоны взыграют, ни в чем нельзя быть уверенным лет до двадцати.