Страница 50 из 148
Ещё один? — мелькнуло в голове. — Это как-то странно! Почему во всех диких племенах присутствует орки?
Крик повторился. Я понял: так плачут… дети.
Из тёмного зёва входа хижины вышел Слим, держащий в руке небольшой предмет… То есть, это был ребёнок. Голенький, совсем-совсем ещё малыш, от силы лет пять. Слим крепко сжимал его за ногу, подвесив дитя вниз головой.
Орк громко проорал и Слим поднял ребёнка вверх. Даже в таком тусклом вечернем свете я видел, как посинело от холода его тельце.
Чтобы сдержать нахлынувшее чувство бешенства, рвавшееся изнутри, словно дикий волк, я закусил ладонь.
Слим размахнулся, и тело ребёнка с силой ударилось о громадный серый валун.
Звук был глухим, типа, ш-шлёп-п! В стороны брызнула кровь и ещё что-то, я не досмотрел и резко сел. Закрывая глаза второй рукой.
О, Тенсес!
Это была единственная мысль. В висках стучало. Сердце рвалось наружу, а на глаза надвигались уже знакомые «шоры».
Спокойно! Спокойно! Спокойно! — уговаривая разум, удерживаю его от того, чтобы он не нырнул во мрак бешенства.
Бормочу, а сам вижу одну и ту же повторяющуюся картину. И с каждым следующим воспоминанием ярость закипала, рвалась наружу в желании уничтожить любого, кто звался водяником… Всё, что запомнилось до последней «волны» ослепляющей злобы, так это выступившая на ладони кровь. Зубы стиснули и без того порезанную ножом кожу, достигнув костей…
Я уже знал, что делать дальше, выпуская своего «дракона»…
13
В руках только примотанный куском тряпицы нож. Это чтобы не выронить его в пылу боя. С него медленно капает густая кровь. От частой работы он стал тупиться.
В живых практически никого из водяников нет. Разбежались. Вон последний. Стоит напротив, смотрит на меня своими выпученными глазами. Я чувствую, что ему страшно.
В пламени горящих хижин, весь измазанный темной вонючей липкой кровью водяников, я был похож на какого-то астрального демона. Или на иных чудовищ, о которых рассказывают легенды.
Водяник это понимал, не решаясь наброситься со своим жалким гарпуном. Он смотрел на торчащую на шесте голову Слима, а рядом с ней голову орка (откуда он тут только появился?), и медленно пятился назад к реке.
Десятки трупов. В голове одна мысль: убить их всех. Маленьких, больших — всех без исключения. Убить, уничтожить, как болотных жаб… Чтобы даже памяти не осталось. Сжечь в огне, оставить только пепел.
Двое людей, стоявших прямо за мной, единственные, кто спаслись, смотрели на меня с не меньшим ужасом, чем этот водяник.
Ах, как жаль, что убить можно только один раз. Я бы Слима бы прикончил раз двадцать, да ещё бы и разными способами. Убил бы, он воскрес, я бы снова его убил, он снова воскрес…
Эх, нельзя! А то тот звук шлепка бьющегося о камни тельца ребёнка до сих пор звучит в ушах. Никак не выходит из головы.
Прыжок. Ещё один. И вот я стою прямо подле водяника.
— Назначаю тебя вождём! — проорал я, легко отбивая его выпад. — Как тебя сейчас прикончить? Дай подумать.
Снова отбил выпад и сделал шаг ближе. Водяник хотел отпрянуть, но споткнулся и упал на снег.
Я налёг сверху коленом на грудь и замахнулся.
— Стой! Стой! — закричал кто-то сзади. — Это уже зверство!
— Отойди отсюда, — прорычал я. — Лучше поищи лодки.
Я закончил с водяником через десять минут. Его части разложил в виде руны Арга и несколько минут любовался.
— Жаль, что никого не осталось, — проговорил я, всё ещё неудовлетворенный победой.
Хотелось большего.
Вдруг другая моя частичка строго замотала головой: ай-ай-ай, отпустил на волю своего бешеного зверя.
«И что?» — зло рявкнула первая.
«Ты его не можешь контролировать. Совершенно не можешь… И где гарантия, что в будущем этот зверь не пожрёт тебя самого? — вторая частичка печально глядела на меня. Я её прозвал «единорогом». — Ты изничтожил не только взрослых водяников, и не только их воинов…»
«Пусть знают! — рассвирепел «дракон». — Люди это им не домашний скот!»
«Месть порождает только месть».
Диалог с самим собой прервал второй пленник, подошедший ко мне.
— Тот нагрудник, — вдруг сказал он, — принадлежал Сотникову.
— Что? — не понял я, с трудом возвращаясь в этот мир.
— Говорю, что нагрудник вождя водяников не его, а Ермолая Сотникова.
Мы встретились взглядами. Кажется, этот человек не очень-то выглядел испуганным, как его товарищ.
— Как тебя зовут?
— Игнат.
Я огляделся, пытаясь определиться, где нахожусь и направился к хижине Слима. Её, кстати, поджечь не успел.
Заглянув внутрь, я быстро нашёл валяющийся у входа нагрудник и взял его в руки.
— Видишь вот это клеймо? — говорил мне Игнат. — Я точно знаю, что такой же был и у Сотникова.
— Мало ли чьи доспехи…
— Ну да! В Сиверии часто найдёшь такие вещи, да так, чтобы они ещё были и похожи один на другой! Я утверждаю, что эта вещь принадлежала Ермолаю.
Ещё раз оглядев нагрудник, я резко протянул его Игнату.
— Отправишься со своим товарищем в Молотовку к Стержневу и доложишь. Ясно?
— А ты?
Я огляделся и подошёл к небольшому ларцу у стены.
— Не всё ещё сделал, — отвечал Игнату. — Кое-кто остался.
— И кто?
— Колдуны на Старом Утёсе.
— Да ты что! Это же самоубийство!
— Ну и хрен с ним!
Я присел у ларца и попытался открыть замок. Не получилось.
— Что это? — спросил Игнат.
— Нихаз его знает. Ладно, давай уходить отсюда.
Я подхватил ларец, и мы вышли наружу. Навстречу бежал второй пленный.
— Есть лодки, — сообщил он, задыхаясь.
— Вот и отлично, — бросил я. — Надеюсь, дорогу найдёте.
Игнат несколько секунд стоял, собираясь что-то сказать, но не подобрав слов, ушёл к пристани.
Я поглядел им вслед, потом подобрал камень и с силой несколько раз ударил по замку. С четвёртого удара дужка оторвалась, и я смог его снять.
Внутри лежало нечто похожее на старую книгу. Чуть полистав этот фолиант, я вдруг вспомнил, как старейшины Гравстейна сетовали на пропавшую реликвию, которая, мол, утонула в Вертыше. Она это, или не она, мне было не ясно. Но я закинул её назад в ларец и пошёл к пристани за лодкой.
Огонь ещё долго освещал холодные воды Вертыша. Даже достигнув противоположного берега, я различал, некоторые предметы на берегу.
В душе было гадко. Не хотелось никого видеть. И потому я решил, что после окончания своей миссии на Старом утёсе, какое-то время побыть одному.
14
Утро встретило меня пронзительным ветром, сбивающим с ног. Я вытянул лодку на берег, прихватил гарпун и пошёл на утёс. Взбираться вверх по пологому склону, по которому пролегала тропа, было очень трудно.
Шёл я осторожно, поминутно поглядывая вверх, опасаясь быть застигнутым колдунами врасплох. Не хотелось бы, чтобы мои кишки висели на их ледяных сосульках.
Где-то на середине подъёма, я заметил на небольшой площадке одного водяника. Он внимательно глядел на реку. Подкрасться к нему не составило труда. Среагировал он только, когда моя нога оступилась, и вниз покатились камешки. Прыжок и нож легко вошёл в районе кадыка.
Водяник безвольно повис на руке.
— Тяжёлый, собака! — выругался я, пытаясь не свалиться на скользкой тропинке.
Уложить труп водяника было трудно. Он всё намеревался скатиться вниз.
Оглядевшись, я снова пошёл вверх. Надо довести дело до конца.
Уже у самой вершины ветер чуть попритих. Я обошёл поросший соснами южный склон и вышел к небольшой ложбинке. Солнце выглянуло из-за серых туч. Его ослепительные лучи, отражались от белоснежных сугробов, вызывая на глазах слёзы.
Отдышавшись, я стал осторожно пробираться вперёд, внимательно оглядываясь по сторонам. Уже преодолев лесистую ложбину до половины, я учуял слабый запах дыма. Он доносился с восточной стороны.
Крался долго-долго. Сердце отчаянно билось о грудную клетку, но мысли в голове были чёткими и слаженными.