Страница 5 из 122
Будучи реалистом, Орхан Кемаль не пугался ни собственных мыслей, ни выводов, которые могли быть сделаны из его художественных открытий. И в этой повести он не только высмеял старые иллюзии, но и обнаружил иллюзорность «культа народа», лживость националистических идей, которыми снова пытались одурманить «маленького человека».
Мы сидели за столом у Орхана Кемаля: хозяин, его друзья, жена, его дети. Шел сентябрь 1966 года. Писатель незадолго до этого вышел из тюрьмы, куда снова был брошен по обвинению в коммунистической пропаганде. Когда друзья пришли к его дому, чтобы забрать к себе его жену и детей, перед домом стояла толпа фашистов и выкрикивала угрозы. А Нурие-ханым расставляла в коридоре наполненные водой бутылки — готовилась к обороне.
Протесты международной общественности на сей раз заставили власти выпустить писателя на свободу. И теперь эта история служила предметом застольных шуток.
Орхан Кемаль был уже не тем юным мастеровым и любителем футбола, который задиристо глядит со старых фотографий. Время, годы лишений и тюрем, изнурительная литературная поденщина сделали свое дело. Лицо прорезали глубокие морщины, и без того высокий, крутой лоб стал еще выше от залысин. Но глубоко посаженные глаза по-прежнему молодо сверкали из-под густых с проседью бровей.
Речь зашла о последнем замысле писателя — современной плутовской эпопее в трех книгах, причем каждая из них должна быть самостоятельным произведением. Первый роман трилогии, «Инспектор инспекторов», только что вышел из печати. В нем развертывалась история шарлатана, и, как все истории Орхана Кемаля, типично турецкая. Выходец из разорившейся аристократической семьи, Кудрет Янардаг (по-русски это имя звучало бы примерно как Вулкан Силыч) пользуется своей импозантной внешностью, благородными манерами и велеречивостью для того, чтобы дурачить легковерных провинциалов, преисполненных почтения к внешним атрибутам власти. Начинает он свою карьеру с мелкого надувательства: войдя в кофейню или в отель, указывает хозяину на какой-нибудь мнимый или действительный недостаток «не в качестве начальника или важной персоны, а как простой гражданин». Привыкшие ко взяточничеству провинциальные торговцы и обыватели по этой фразе немедленно принимают его за важную персону. Перед жуликом раскрываются все двери, деньги текут рекой в его карманы.
«История восхождения мелкого жулика к вершинам власти вплоть до депутатского кресла, — говорит Орхан Кемаль, — позволяет мне дать социальный срез нашего общества сороковых — пятидесятых годов».
После выхода «Инспектора инспекторов» в одной из редакций к Орхану Кемалю подошел чиновник и, справившись, он ли автор романа, сказал, что сам он инспектор. Вместе с коллегами по профессии, каждый вечер собираясь то у одного, то у другого, они читают роман вслух. И по их общему мнению, Орхан Кемаль, должно быть, сам служил ревизором, настолько точно изобразил он все «тайны и секреты их ремесла».
Роман «Мошенник», публикуемый в настоящем томе, — вторая книга из задуманной писателем трилогии. В ней показано превращение главного персонажа из обыкновенного жулика в жулика политического, высокопоставленного. С большим юмором и изобретательностью показывает писатель, как Кудрет Янардаг беззастенчиво эксплуатирует религиозные чувства, забитость и невежество «маленького человека» из провинции, не гнушаясь ни демагогией, ни лестью.
Точно изображена и политическая обстановка в стране накануне пятидесятых годов, когда по настоятельному требованию «заокеанских друзей» правящие классы Турции решили от авторитарного образа правления перейти к двухпартийной системе, дабы направить угрожавшее взрывом народное недовольство по ложному руслу.
В последней части эпопеи писатель намеревался показать деятельность своего «героя» на посту «народного избранника» в годы правления так называемой Демократической партии, стоявшей у власти в пятидесятые годы. Ее главари своей жестокостью, продажностью и беззастенчивостью заставили вспомнить о самых мрачных временах султанского самодержавия и кончили свою жизнь на виселице.
Но осуществить этот замысел писатель не успел. Орхан Кемаль был тяжело болен и знал об этом. Три года он добивался разрешения на выезд за границу для лечения. Когда, получив наконец паспорт, он приехал в Москву, выяснилось, что лечение потребует времени. Орхан Кемаль вынужден был вернуться на родину.
Он умер по дороге, в Софии, 2 июня 1970 года. В последний путь до Стамбула его провожала делегация Союза болгарских писателей. Похороны Орхана Кемаля превратились в грандиозную политическую манифестацию. Его гроб несли на руках через весь город. За гробом шагали огромные толпы молодежи, подняв над головой сжатые кулаки.
В те дни в стамбульских газетах было опубликовано завещание, которое Орхан Кемаль продиктовал своему сыну перед отъездом: «Все патриоты, все прогрессивные и революционные силы, вооружившись учением марксизма-ленинизма, должны объединиться в неколебимом боевом строю… Истинные художники, интеллигенты должны творить для трудящихся, опираясь на единство с ними, ради установления в стране народного строя».
Всего две недели пробыл Орхан Кемаль в нашей стране, верным другом которой он был. Он очень гордился тем, что его книги переведены на язык Толстого и Горького, что их у нас много читают.
В Москве он первым делом отправился на Новодевичье кладбище. У ворот купил цветы и, словно шел к живому, вложил в них свою визитную карточку. На обороте написал: «Не верю, Назым, что ты лежишь в земле!»
Когда увидел большой неотесанный камень и высеченную на одной его стороне фигуру высокого широкоплечего человека, упрямо идущего против ветра, обнажил голову и долго стоял неподвижно.
«Знаешь, — сказал он, садясь в машину, — только теперь я поверил, что Назым умер».
Мне не довелось с тех пор побывать в Стамбуле. Я не стоял над могилой Орхана Кемаля на кладбище Зинджирликую. Я вижу его живым, таким же, как его книги: несмотря ни на что, веселым, громкоголосым, устремленным в будущее.
Орхан Кемаль не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты тридцатых годов — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.
Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.
Радий Фиш
МОШЕННИК
Üç Kağıtçı
Перевод Ю. Смоляра
Огромная толпа осаждала станцию.
Вот уже несколько дней народ стекался сюда к прибытию стамбульских поездов — поглазеть, как жандармы будут выводить из вагона «мошенника, околпачивавшего всех и вся». И не только поглазеть, но и как следует проучить его припасенными для этого гнилыми помидорами, тухлыми яйцами, картошкой, камнями: «Мы ему, подлюге, покажем, как выдавать себя за „ревизора ревизоров“!»
По сообщениям газет, мошенник был схвачен в Стамбуле во время кутежа с дружками в ресторане нового, недавно открывшегося на Босфоре отеля. «И поделом ему! Упрячут за решетку — будет знать, как людей морочить!»
Кабатчик, содержавший поблизости питейное заведение, — первая жертва «ревизора», — почесывая зад в том месте, где на серых штанах красовалась коричневая заплата, разглагольствовал:
— Хоть и нехорошо за глаза осуждать человека, но от правды не уйдешь! Мужчина он представительный, что и говорить! Только фанаберии чересчур много. Честью клянусь, я сразу понял: мошенник. И благодарю бога за это! Верно я говорю? — Кабатчик повернулся к своему официанту, высокому сухопарому мужчине, стоявшему с яйцом в руке.