Нежить

— Ты имеешь в виду — паладином? — в Тэе они не встречались, потому что здесь не поклонялись божествам, которые служили покровителями подобным воинам. Но Аот о них слышал.

Зеркало заколебался, словно этот термин был ему незнаком.

— Возможно. Главное, что мое прикосновение могло исцелять, и я полагаю, что до сих пор не утратил эту способность. Позволь мне использовать свою силу, чтобы восстановить твое зрение.

Аот покачал головой. Возможно, что Зеркало, несмотря на свой надломленный рассудок и царящую в мозгах путаницу, действительно вспомнил что–то реальное. Возможно, что у него некогда и правда был талант к исцелению. Это не значило, что он остался у него до сих пор. Каждый волшебник знал, что натура нежити была связана с самой сущностью вредоносных и болезнетворных сил, и Аот собственными глазами много раз видел, как сохнет и разлагается все живое от простого прикосновения Зеркала. Меч, который призрак использовал в боях, чтобы творить эти разрушения, даже не был настоящим оружием — всего лишь каналом для его пагубной внутренней силы.

И все равно, к своему удивлению, Аот неожиданно почувствовал желание довериться Зеркалу. Возможно, дело в том, что его положение и без того было настолько безнадежным, что, даже если предложенное призраком не сработает, хуже от этого уже не станет.

— Ладно. Сделай это. — Аот стянул с глаз повязку и почувствовал, как по мере приближения призрака исходящий от него холод и болезненные ощущения становятся сильнее. Внезапно каждое его веко пронзил вымораживающий холод, столь сокрушительный, как прикосновение раскаленного добела железа. Первую пару мгновений он терпел, а затем с криком отшатнулся, прижимая к лицу руки.

— Будь ты проклят! — прохрипел боевой маг. Ему стало интересно, постарел ли он, как некогда постарел Урхур Хапет, когда в его тело погрузились нематериальные пальцы призрака.

— Попробуй сейчас открыть глаза, — предложил Зеркало, не обратив внимания на его вызванный болью упрек.

Это предложение выглядело столь нелепо, что Аот просто лишился дара речи. Он все ещё пытался сформулировать подходящий резкий ответ, когда до него дошло, что боль в его глазах утихла.

И, учитывая это, он решил, что вполне может подвергнуть испытанию свою силу духа и проверить, что с его зрением. Аот осторожно приоткрыл глаза, и у него перехватило дыхание. Болезненные ощущения при попытках смотреть на мир полностью исчезли, и он отчего–то был полностью уверен, что они никогда не вернутся.

Воистину, сейчас диапазон его зрения стал гораздо шире, чем раньше. Сослепу он забрел в крытый проход, соединявший два крепостных дворика. Там не горело ни ламп, ни факелов, но полумрак совершенно не мешал ему видеть. Он мог различить мельчайшие переливы черного цвета на крашеной каменной стене, все спутанные узоры на грязном булыжнике под ногами. Он уже испытывал подобные ощущения, когда временами пользовался острым орлиным зрением Яркокрылой, но, по правде говоря, сейчас он видел гораздо лучше.

Он осознал, что это богоподобное зрение было у него с того самого момента, когда через него прошло голубое пламя, но тогда его восприятие оказалось переполнено потоком мелких деталей. Сейчас же он мог пользоваться своими глазами с той же бессознательной легкостью, с какой обычные люди пользовались своими.

Аот повернулся к колеблющейся тени — Зеркалу.

— У тебя получилось!

— Братья всегда говорили, что я наделен выдающимся даром. Иногда мне удавалось помочь больным даже в тех случаях, когда от них отступались самые мудрые священники. Или я думаю, что удавалось. — Зеркало замолк, словно воспоминания начали ускользать от него, и его темный силуэт стал более размытым.

Аот задался вопросом, не высосал ли силу его благодетеля этот акт исцеления — противоестественная для призрака способность. Он взмолился, чтобы это было не так.

— Не исчезай! Останься со мной! Если тебе под силу исцелить слепоту, значит, ты сможешь справиться и с отравлением. Мы пойдем к Яркокрылой.

В этот поздний час в грифоньем загоне не было ни одного рабочего. При виде завалившейся на бок грифонихи Аота захлестнула волна боли. Взгляд её остекленевших глаз был устремлен в никуда, а вокруг клюва расплывалась лужа из блевотины и крови. Он потянулся к ней сознанием, но там, где должен был оказаться её разум, обнаружил лишь пустоту. Однако она все ещё дышала.

— Поспеши! — произнес он, но Зеркало просто замер на месте. — Пожалуйста!

— Я пытаюсь вспомнить, — произнес призрак, продолжая оставаться неподвижным. Наконец, когда Аот почувствовал, что вот–вот закричит, Зеркало поплыл вперед, опустился на колени рядом с грифонихой, прошептал что–то и дотронулся до её шеи и головы. Его нематериальная рука лишь слегка погрузилась в её оперение.

Яркокрылая содрогнулась и вскочила на ноги, размахивая когтями. Благодаря заклинаниям, которые наложил на неё Аот, она вполне могла причинить вред нематериальному существу, но Зеркало отступил назад, избежав её атаки.

— Успокойся! — крикнул Аот. — Зеркало только что спас тебе жизнь — по крайней мере, я на это очень надеюсь. Как ты?

— Живот болит, — Яркокрылая сделала вдох, — голова тоже, и во рту какое–то жжение, — она сплюнула. — Но, думаю, со мной все будет в порядке.

К глазам Аота подступили слезы. Он наделся, что ему удастся не разрыдаться, ведь, если это произойдет, грифониха просто поднимет его на смех.

— Мы найдем тех уродов, что отравили меня, — продолжила она. — А затем я съем их самих.

Это мстительное высказывание напомнило Аоту, что они все ещё были в беде.

— Хотелось бы мне на это взглянуть, но не можем же мы сражаться со всей центральной цитаделью?

— А что, придется? — в голосе Яркокрылой прозвучали непривычные жалобные нотки. — Что вообще происходит?

— Внезапно люди почему–то захотели увидеть меня мертвым, и они знали, что их задача станет проще, если ты не будешь стоять у них на пути. Поэтому они пытались разделить нас в Золюме, а, когда это не сработало, накормили тебя отравленным мясом.

Яркокрылая фыркнула.

— Я должна была понять, что во всех моих неприятностях стоит винить именно тебя, впрочем, как и всегда. Хорошо, если дела обстоят именно так, седлай меня и улетим из города.

Это было хорошее предложение, особенно в свете того, что Аот в любом случае собирался сбежать, пока Барерис не порылся у него в мозгах. Но, к своему удивлению, он осознал, насколько сильно ему не хочется этого делать именно сейчас.

Дезертировать по собственному желанию — это одно, но бежать, спасая свою шкуру — совсем другое. Он не хотел бы чувствовать себя побежденным и выбитым из колеи. Также это будет означать, что ему уже никогда вновь не командовать Грифоньим Легионом. Он никогда не стремился к этому и в течение всех тех лет, что прошли с момента его продвижения по службе, искренне полагал, что ответственность его тяготит. Но, когда слепота больше не позволила ему выполнять свои обязанности, он осознал, насколько ему этого не хватает. Он чувствовал себя виноватым и бесполезным из–за того, что больше не мог присматривать за своими людьми.

— Кроме того… я понятия не имею, что происходит, — произнес он, — и поэтому не знаю, насколько сильно их желание меня прикончить. Возможно, достаточно сильно, чтобы послать за нами погоню, если мы попытаемся сбежать. Также меня мучают дурные предчувствия насчет землетрясений и потоков голубого пламени, которые продолжают раздирать мир на части. Кажется, сейчас не лучшее время для того, чтобы попытаться начать новую жизнь где–нибудь за границей.

— Тогда что же нам делать? — спросила Яркокрылая.

— Оставайся с Зеркалом и сиди тихо. Я поговорю с Лазорилом и постараюсь прояснить все вопросы.

— Если, конечно, он или его приближенные не убьют тебя, едва завидев.

— Думаю, что знаю нужного человека, который сможет это предотвратить, если, конечно, мне удастся до него добраться.

Яркокрылая фыркнула.

— Звучит как полная чушь. Но разве тебя это хоть раз останавливало? — Она склонила голову. — Скажи, что уже избавился от своей повязки на глазах.