Нежить

— Поэтому ты и пришла? Ждешь, что я рассыплюсь в благодарностях?

— Нет! Я просто хотела, чтобы ты понял. Когда я оттолкнула тебя раньше… Я уже говорила тебе, что хочу облегчить свое существование. Если бы ты страстно жаждал отведать ягод вишни, но тебе от них становилось бы плохо, где бы тебе было проще жить — под вишневым деревом или в дне езды от него?

Он вздохнул.

— Я понимаю, и ты была права. Не знаю, как ты поняла это, но я уже не тот Барерис, которого ты знала. — Он подумал о своей попытке взять Аота под контроль и о том, что из этого вышло, и этот поступок показался ему всего лишь последним звеном в бесконечной цепи его провалов и постыдных деяний.

Она кинула взгляд на восток, выискивая признаки приближающегося рассвета.

— Возможно, я не ошибалась, — произнесла она, — но теперь я вижу, что сказанное мною тогда — ещё не вся правда. Потому что, хоть мне и больно видеть тебя и говорить с тобой, продолжать держать дистанцию — это тоже в своем роде пытка.

Его горло пересохло, и он сглотнул.

— И каков же тогда ответ?

— Мы уже не та пара юных голубков, и нам никогда не вернуть те времена. Вампиры любить неспособны. Но я искренне полагаю, что нас объединяет одна и та же жажда мщения — даже сейчас, когда мир уже, кажется, находится на грани уничтожения.

— Да, — и в самом деле, когда он смотрел на мрачное, жестокое существо, в которое её превратили некроманты, гнев жег его изнутри, словно раскаленный камень.

— Значит, нам имеет смысл держаться вместе. Возможно, если мы попытаемся, то научимся чувствовать себя свободнее и уважать друг друга как товарищей.

Товарищей. Это было самое горькое слово из всех, что когда–либо звучали, но он кивнул и пожал её протянутую руку, постаравшись не вздрогнуть при прикосновении её плоти, так похожей на плоть мертвеца.

— Если мы собираемся быть друзьями, — произнес он, — тогда ты должна кое–что мне рассказать. Как ты, просто посмотрев на меня, узнала, что я настолько сильно изменился? Ты владеешь способностью заглядывать в глубины человеческой души?

Она улыбнулась.

— Да не особо. Когда ты в последний раз гляделся в зеркало или принюхивался к себе? Мальчик, которого я помню, прилагал множество усилий, чтобы выглядеть, как настоящий аристократ–мулан. Даже учитывая то, что мы росли в трущобах, ты всегда щеголял свежевыбритым скальпом и умудрялся оставаться чистым.

— Даже представить не могу, что вновь вернусь к обычаю брить голову. Один раз забросив это дело, понимаешь, сколько с ним возни.

Но, возможно, он обзаведется расческой.

Зеркало смутно осознавал, что этим именем его наградил один из его спутников, но больше не понимал, почему. На самом деле он даже не был уверен, кем были его товарищи. Он не мог вспомнить ни их лиц, ни имен.

Потому что он растворялся в небытии.

И все же он знал, что должен продолжать идти дальше, даже если совершенно не помнил причин, побудивших его двинуться в путь. Чувство долга, которое никуда не исчезло, продолжало гнать его вперед.

Поэтому он все шел и шел сквозь пустоту, в которой не было ни света, ни тьмы. И то, и другое придало бы ей определенность, а определенность она отвергала. Он с трудом продолжал идти, пока не забыл, каково это — чувствовать движение ног при ходьбе. Расставшись с этим воспоминанием, он растаял, превратившись в бесформенный сгусток разума, который продолжил плыть вперед, движимый одной лишь силой воли.

Меня уже почти нет, подумал он. Я недостаточно силен; я не справлюсь. Но, если это правда, значит, так тому и быть. Потерпев поражение, человек не теряет свою честь. Он теряет её, если сдаётся. Это ему рассказал кто–то мудрый и добрый, кто–то, кого он любил, как второго отца. Он почти мог разглядеть лицо этого престарелого человека.

Внезапно он осознал, что мысли его прояснились, тело вновь приняло ясные очертания, и он опять обрел и руки, и ноги. И тогда вокруг него, словно созданный одним–единственным мазком кисти гигантского художника, появился освещенный факелами зал. В центре помещения стоял большой круглый стол, окруженный стульями с высокими спинками, на каждом из которых инкрустацией были обозначены имя и герб.

Зеркало осознал, что среди них находились и те, что принадлежали ему самому, и, хорошенько поискав, он сможет их найти. Если ему повезет, он даже их опознает. Затем краем глаза он заметил высокую фигуру. Развернувшись, он уставился прямо на неё и осознал, что ему нужно узнать что–то, куда более важное.

Эта фигура, бывшая в полтора раза выше, чем сам Зеркало, представляла собой золотую статую, изображавшую привлекательного, улыбающегося мужчину, в одной руке держащего дубину, а в другой сжимающего сферу. Скульптурные края его одеяний были окаймлены рубинами. Бросившись к этому священному образу, Зеркало рухнул на колени.

Его окутало тепло, полное любви, словно материнское объятие.

Ты нашел путь назад, — произнес голос в его разуме.

Слезы заструились из глаз Зеркала.

— Владыка, я опозорен. Я не могу вспомнить вашего имени.

Возможно, тебе это никогда не удастся. Это не имеет значения. Ты по–прежнему остаешься моим преданным и верным рыцарем.

С момента прибытия в центральную цитадель Аот посещал стойла грифонов как минимум два раза в день. Он не хотел каждый раз прибегать к помощи проводника, поэтому запомнил всю дорогу наизусть.

Но в спешке он все же умудрился где–то свернуть не туда. К этому моменту он уже должен был добраться до Яркокрылой, но этого не произошло, и когда, держась за стену, он продолжил свой путь, местность показалась ему совсем незнакомой.

Боевой маг открыл глаза, но тут же был вынужден снова зажмуриться. Несмотря на решение пользоваться своим зрением лишь изредка, сейчас он превысил лимит. Смотреть на мир было бессмысленно и невыносимо. Он даже не мог сказать, находится ли в помещении или же на улице.

Где–то неподалеку раздался крик, эхом разлетевшийся по каменным просторам крепости. Слов было не разобрать, и Аот задался вопросом, проснулись ли те легионеры, которых он усыпил. Если да, то, возможно, охота на него уже началась.

Прости меня, подруга, подумал Аот. Я даже не смог добраться до тебя, чтобы посидеть с тобой, пока ты умираешь.

— Капитан, — произнес чей–то голос.

Удивленный, Аот резко развернулся в сторону говорившего и наставил на него копье. С наконечника его оружия уже готов был сорваться заряд пламени, когда он по пустому тембру голоса и исходившим от духа слабым болезненным ощущениям и холоду запоздало узнал Зеркало.

Несмотря на тревожащую натуру призрака, они с Аотом были товарищами на протяжении уже десяти лет, и боевой маг не хотел атаковать его без веской причины. Но также он не мог утверждать, что Зеркало, который обычно служил зулкирам, не явился к нему для того, чтобы убить или задержать.

— Что тебе надо? — выдохнул он.

— Помочь, — произнес Зеркало.

Аот заколебался. Затем, нахмурившись, он решил поверить призраку на слово.

— Тогда отведи меня к Яркокрылой. Возможно, по дороге нам придется прятаться от других легионеров. По какой–то причине Лазорил хочет меня убить. Я думаю, что он приказал отравить Яркокрылую, чтобы я не смог призвать её к себе на помощь.

— Твоему питомцу придется подождать. Я должен оказать тебе помощь немедленно, пока ещё помню, как это сделать.

— Единственный способ помочь мне — это отвести меня к Яркокрылой.

— Для начала я должен исцелить твои глаза.

Аот был ошеломлен.

— Ты сможешь это сделать?

— Думаю, да. После того, как Барерис предал наше братство, я должен был все исправить. Я чувствовал, что мне это под силу, если только я смогу больше вспомнить о том, кем и чем я когда–то был.

— И тебе удалось?

— Да, когда я отправился в пустоту. Я вспомнил, что был рыцарем, посвятившим себя служению богу, который благословил меня своими особыми дарами.