Страница 19 из 26
В полумраке кафе несколько мужчин в грубой одежде пили у стойки вино, а трое или четверо одетых поприличнее ждали своей очереди к спекулянту.
Когда наконец подошел черед Рашели, у нее затряслись колени. Дрожащим от страха голосом она сказала, что ей нужно. Продавец сунул руку в свой чемодан, достал шесть яиц, уже завернутых в газету, и выложил на стол. Она спросила, сколько они стоят. Цена оказалась неимоверно высокой.
— Очень дорого, — расстроенно сказала она.
— А сколько ты можешь дать?
Она назвала привычную цену.
— Мало.
— Но у меня больше нет.
Спекулянт уже почти все распродал, и ему хотелось поскорее сбыть последнее.
Заметив, что он колеблется, Рашель сказала:
— Это для пастора.
Мужчина пододвинул к ней кулек. Сделка состоялась. Взяв драгоценный сверток, Рашель направилась к выходу. Она ликовала. Сейчас даже утренняя обида на Дейви и ее горькие слезы немного забылись — может, она просто все преувеличила. Девушка открыла дверь… И чуть не столкнулась с молодым немецким лейтенантом, рядом с которым стояли двое солдат. Офицер держал в руках дубинку.
— Что у вас тут? — спросил он, ткнув дубинкой в кулек.
— Яйца, — чуть слышно ответила Рашель. Говорили они, разумеется, по-французски.
— Не бойтесь. Я не сделаю вам ничего плохого.
Он явно проявлял к ней отнюдь не служебный интерес.
— Не могли бы мы где-нибудь посидеть и поговорить? — сказал немец.
Страх моментально сменился возмущением.
— Отстаньте от меня! Слышите? Пропустите!
Когда Рашель попыталась пройти, офицер схватился за сверток. Он тянул его в одну сторону, она — в другую, и в результате одно из драгоценных яиц разбилось.
— Видите, что вы натворили! — закричала девушка.
Немец в замешательстве перешел на родной язык:
— Почему вы отказываетесь со мной поговорить? Я всего лишь хочу поговорить с вами.
От ярости Рашель, почти не сознавая, что делает, ответила ему по-немецки:
— Потому что вы свинья! Все вы — грязные свиньи! Возвращайтесь в свою Германию и оставьте нас в покое.
Лейтенант безошибочно узнал берлинский акцент и одновременно понял что-то еще.
— Еврейская сучка! — Он выбил кулек с яйцами у нее из рук.
Рашель дала ему пощечину. Он ударил ее дубинкой.
Солдаты оттащили его от девушки, и она со всех ног бросилась домой. Влетев в кухню, где мадам Фавер гладила белье, Рашель с ходу все ей выложила.
— Что ж ты наделала! — охнула Норма.
Дейви тщетно пытался понять, о чем идет речь.
— Зачем ты заговорила с ним по-немецки?
— Это получилось само собой.
Лицо у Рашели сморщилось, по щекам потекли слезы.
— Не рассказывайте папе. Пожалуйста.
— Ты что, не понимаешь, какая тебе теперь грозит опасность? И тебе, и всем нам. Мы должны ему сказать.
— Что случилось? — спросил Дейви.
Запинаясь, Рашель объяснила, что у нее произошла стычка с немецким офицером и она обозвала его свиньей.
— Что? Ты кричала на него по-немецки? О боже!
Услышав, как хлопнула входная дверь, они замолчали. Это мог быть только пастор. Через минуту улыбающийся Фавер появился в дверях кухни. По молчанию он догадался, что что-то неладно, и улыбка сползла с его лица.
— Думаю, мне лучше сесть, прежде чем вы расскажете, что стряслось.
Разыгравшаяся после этого сцена во многом была повторением предыдущей, только на этот раз Рашель меньше плакала.
Поднявшись со стула, Фавер мерил шагами кухню. Время от времени он что-то говорил, в гневе срываясь на крик. В конце концов Дейви, встревоженно наблюдавший за происходящим, не выдержал:
— Я тоже имею право знать, что вы собираетесь делать.
Пастор перешел на английский:
— Мы пытаемся решить, надо ли принимать какие-то меры, и если да, то какие.
— Нужно переправить ее в Швейцарию, — сказал Дейви.
— Об этом говорить преждевременно.
— Рано или поздно за ней придут.
— Не исключено, — согласился Фавер. Похоже, в своих размышлениях он зашел в тупик. — В Швейцарии она будет в безопасности. Только добираться туда небезопасно.
Швейцария. Да, можно, конечно, попытаться переправить ее через границу, но стопроцентной гарантии, что все пройдет гладко, никто не даст. Не говоря о том, что это значит для него. Он не хотел ее терять. Он любил Рашель не меньше, чем родных детей, а может, даже больше, как родители часто любят больного ребенка больше, чем здоровых. Он так надеялся увидеть ее свадьбу, мечтал выдать ее за достойного молодого человека, а потом принимать их с мужем по субботам, нянчить внуков.
— Опасней, чем здесь, нигде не будет, — сказал Дейви.
— Вы не понимаете, о чем говорите.
— Я знаю одно: тут ей оставаться нельзя.
— Не вмешивайтесь в чужие дела.
— Это мое дело. — Дейви взглянул на Рашель, словно ища у нее поддержки. — Вы не все знаете.
И пастор, и мадам Фавер смотрели на него, ожидая, что он скажет дальше.
— Рашель и я… мы хотим пожениться.
И тут Фавер взорвался. Но и в ярости он не опускался до ругательств. Назвав их глупцами, пастор ушел к себе в кабинет и захлопнул дверь.
Дети вернулись из школы, мадам Фавер накрыла на стол, пора было садиться обедать, а он все не выходил. В конце концов Норма была вынуждена отнести тарелку мужу в кабинет.
— Я должна с ним поговорить, — сказала Рашель.
— Он не желает тебя видеть.
Бедная девушка была в отчаянии. Когда мадам Фавер оставила их одних, Дейви подошел к Рашели и обнял ее. Поцеловав ее в губы, потом в глаза, он ощутил на своих губах соленый привкус.
Ближе к вечеру Норма снова зашла в кабинет к мужу, а вернувшись, объявила вынесенное пастором решение: Рашель собирает вещи и переезжает к Анрио. Если немцы или французская полиция придут за ней, они ее здесь не найдут.
— А как же Дейви? — спросила Рашель. — Если они обыщут дом, чтобы задержать меня, а найдут его, что тогда?
— Что касается Дейви, у нас нет выбора, — ответила мадам Фавер.
Рашель пробудет у Анрио неделю или две, решил пастор. Там ее никто искать не станет. Как им действовать дальше, будет зависеть от того, что произойдет — или не произойдет — за эти две недели. О Швейцарии говорить пока рано.
Когда Фавер наконец вышел из кабинета, в доме было уже тихо и темно. Пастор разделся, лег в постель рядом со спящей женой и уставился в потолок, хотя в темноте его было так же трудно разглядеть, как и ожидавшее их всех будущее.
После долгих размышлений он пришел к выводу, что Рашель все-таки необходимо переправить в Швейцарию. Переход через границу связан с риском, но оставаться здесь гораздо опаснее. Он включит ее имя в список беженцев, которым Швейцария предоставит убежище, и через несколько дней она покинет Ле-Линьон. Ему было больно думать, что эта чудесная девушка исчезнет из его жизни, но выбора у него не оставалось.
В полночь, одевшись потеплее, Рашель выскользнула из дома помощника пастора. Чтобы случайно не наткнуться на немецкого лейтенанта, из-за которого на нее свалились новые несчастья, она выбирала темные улицы и то и дело останавливалась в подворотнях и опасливо прислушивалась.
Дейви ждал свою любимую на мосту.
По календарю уже наступила весна, но на плато кое-где еще не растаял снег и по ночам подмораживало. Дейви и Рашель обнялись, он поцеловал ее в замерзшие губы.
— Фавер отсылает меня в Швейцарию, — сказала она.
— Так и надо. Там ты будешь вне опасности.
— Мы не увидимся, пока не кончится война. А может, и вообще никогда.
— Война рано или поздно кончится, — возразил он. — Союзники скоро высадятся во Франции.
— Мы разлучаемся на долгие годы, а тебе все равно.
— Для меня важнее, чтобы с тобой ничего не случилось.
— А об остальном ты не думаешь?
— Я пойду с тобой, — сказал Дейви.
— Правда? — обрадовалась девушка.
— Хочу убедиться, что ты перешла границу.