Страница 20 из 26
— Пастор тебе не позволит.
— Ему не удастся меня остановить.
— Он не хочет, чтобы мы были вместе.
— В любом случае я пойду.
И снова они целовались, целовались с отчаянием, словно этой холодной ночью навеки прощались друг с другом.
На следующий день Фавер опять закрылся в кабинете. Дейви постучал и вошел.
— У меня сейчас нет времени на разговоры, — сказал пастор.
— Вы переправляете Рашель в Швейцарию. Я хочу с ней.
— Откуда вам это известно? — спросил Фавер и, не дождавшись ответа, посмотрел в сторону. — Вам нельзя с ней идти. Ваше имя не включено в список.
— Какой список?
— Мы предварительно посылаем в Швейцарию список. Не получив подтверждения, что беженцев там примут, мы никого не переправляем.
— Меня просто интернируют на время войны.
— Вас устраивает такой вариант?
— Это не самое страшное.
— В пути вам надо будет держаться подальше от Рашели, — предупредил Фавер, — чтобы, если одного из вас схватят, это не повредило другому.
— Хорошо.
— Даже если вам обоим удастся перейти границу, вы не будете вместе. Вас интернируют, а ее нет.
— Я хочу убедиться, что она добралась до Швейцарии, что ей ничто не грозит.
Смирившись с тем, что он сдался практически без боя, пастор сказал:
— Что ж, если это то, чего вы хотите…
— Это то, чего я хочу.
Они долго сидели молча. Первым заговорил Дейви:
— Вы были очень добры ко мне. Вы спасли меня от лагеря, а может, и от чего-то пострашней. Я хочу, чтобы вы знали: я понимаю, чем я вам обязан. После войны я найду способ вас отблагодарить. А сейчас мне пора покинуть ваш дом.
И снова наступила длинная пауза.
— Когда мы отправляемся? — спросил Дейви.
— Завтра, — ответил Фавер. — Как только стемнеет.
Глава десятая
Хотя детям сказали, что Рашель уезжает недалеко и ненадолго, в тот вечер они не отходили от нее, словно чувствуя, что прощаются навсегда.
Мадам Фавер вышла с девушкой в прихожую, где они со слезами упали друг другу в объятия. Затем появился пастор.
— Готова в путь? — Он заставил себя улыбнуться. — Ну что ж, до свидания и желаю удачи.
— Папа… — начала Рашель, опустив глаза.
— У тебя всего десять минут, лучше поторопиться.
— Он расстроен, что ты нас покидаешь, — сказала мадам Фавер. — Вспоминай его добрыми словами.
Рашель еще раз обняла приемную мать, только теперь уже без слез, и вышла на ночную улицу. Возле станции ее ждал Дейви. Ей было восемнадцать, и она покидала Ле-Линьон, чтобы снова начать новую жизнь на новом месте. Будущее пугало ее и в то же время манило.
Проводником их группы был семнадцатилетний парень в форме бойскаута. Днем его приводили в дом пастора, и, уединившись с Дейви и Рашелью, он проинструктировал их насчет предстоявшего путешествия. Рашель переводила.
— Он же совсем мальчишка, — сказал Дейви по-английски.
— По-моему, он знает, о чем говорит.
— Спроси, сколько человек он уже перевел через границу.
Парень объяснил, что ходит в Швейцарию в среднем раз в неделю, а первую группу беженцев провел еще в сентябре.
— Форма бойскаута — великолепная маскировка, — сказал он. — Кому придет в голову, что парень в моем возрасте может быть проводником?
Дейви поинтересовался, не знает ли он, как связаться с местным партизанским отрядом, и тот сказал, что знает.
— Ты можешь вместо Швейцарии отвести нас туда?
Парень согласился. Фаверу они ничего не сказали.
В отряде Пьера Гликштейна теперь было двадцать хорошо вооруженных бойцов. Они жили в лесу на склоне потухшего вулкана Ле-Лизье к югу от Ле-Линьона. Кроме автоматов «стен», у них имелись минометы и гранатометы. Большинству членов отряда надоело сидеть без дела и не терпелось испробовать новое оружие в бою.
Дейви тоже томился от безделья. Он и Рашель делили палатку с шестью другими бойцами. Те, насколько возможно, старались учитывать, что среди них девушка, правда, вспоминали об этом не слишком часто. Рашель не спускала глаз с Дейви. Она не спрашивала, какие у него планы, словно боялась услышать ответ.
Каждую ночь они оба смотрели на луну, которая становилась все больше. Погода была превосходная. Снег растаял, и земля быстро подсыхала. Дни были солнечными.
По сведениям, поступавшим от Эжена, прилет самолета из Лондона по-прежнему был намечен на один из трех дней полнолуния. Он привезет оружие, еще одну рацию и несколько радистов, а обратно заберет американского летчика. Для партизанского командира Дейви был обузой, и ему хотелось поскорее от него избавиться.
Самолет приземлится на территории отряда Пьера Гликштейна. Так решил Эжен. Он приказал Пьеру найти пастбище, длины которого хватит для посадки двухмоторного бомбардировщика. Там не должно быть канав, высоких деревьев и телефонных проводов. Услышав гул моторов, партизаны кострами обозначат границы посадочной площадки.
Обычное задание и на первый взгляд не такое уж трудное.
Отведя Рашель в сторону, Дейви объяснил ей, как все будет. Завтра или послезавтра ночью — самое позднее через два дня — прилетит груженный оружием бомбардировщик. Обратно он полетит порожняком. На борту хватит места для них обоих. Дейви не собирался оставлять ее во Франции.
— Все просто. Надо только сесть в самолет, — сказал он.
Рашель думала иначе.
— Они меня не возьмут.
— Почему это вдруг?
— Потому что я для них никто.
Не зная, что ответить, Дейви перевел разговор на технические детали:
— Это будет «локхид». В начале войны его использовали как фронтовой бомбардировщик. Он может принять на борт восемь человек.
— Мне кажется, ты сам себя обманываешь. Прилетит самолет, и мы расстанемся. — Жизнь приучила ее к разлукам.
Сомнения мучили Дейви и раньше. А теперь его опасения еще больше усилились, потому что он увидел: Рашель представляет себе ситуацию так же ясно, как и он сам. Когда приземлится самолет, Дейви будет иметь дело не с американцами, которые любят нарушать правила. Это будет английский самолет с английским экипажем. И если командир откажется взять Рашель, никакими доводами его не переубедить.
На следующий день с рассветом Пьер Гликштейн отправился на велосипеде подыскивать посадочную площадку. Его долго не было, но вернулся он с хорошей новостью: найдено подходящее поле. Идеальное, как сказал Пьер.
Ночью в лагерь пришел грузовик, чтобы забрать груз, который прибудет из Англии. С ним приехала радистка Эжена, англичанка по имени Лили. Дейви поговорил с ней, пока она устанавливала свою рацию в одной из палаток. Она сказала, что все приготовления закончены и скоро он снова будет в Лондоне.
Но утром пошел дождь. Он лил не переставая весь день. Было холодно, и к вечеру в воздухе повис туман. Лили сообщила в Лондон, что сегодня они принять самолет не могут.
В тот вечер пастор Фавер никого не ждал, и поэтому, когда в дом постучали — стучать мог только чужой, свой человек просто открыл бы никогда не запиравшуюся дверь и окликнул хозяев, — он приготовился к худшему.
Медленными шагами Фавер вышел в прихожую. Поздний гость оказался комиссаром Шапотелем.
— Не пугайтесь, пожалуйста, — сказал он. — Я к вам по личному делу. Где бы мы могли побеседовать?
Пастор отвел комиссара к себе в кабинет.
— Снимайте ваш мокрый плащ и садитесь. — Повесив плащ и шляпу полицейского на крючок, он спросил: — Не хотите выпить чего-нибудь горячего?
— Нет, спасибо.
С минуту они молча смотрели друг на друга.
— Меня отстранили от работы, — сказал Шапотель. — Отобрали и пистолет, и значок, и удостоверение.
— Когда это случилось?
— Вчера. Не исключаю, что меня арестуют. Я говорю все это, чтобы вы мне поверили.
Фавер приготовился слушать.
— Вашего знакомого, оберштурмбаннфюрера Грубера, сняли. Обязанности начальника гестапо временно исполняет лейтенант Хаас, которому в связи с назначением присвоили звание капитана.