Страница 17 из 26
Пьер спрыгнул с телеги и толкнул дверь. От дома остались только каменные стены, да и те местами обвалились. Все сгорело: и пол, и дубовые панели, которым было несколько сотен лет, и потолок, и стропила, и крыша.
Лошадь остановилась у хлева и встревоженно прядала ушами, словно понимала, что случилось что-то ужасное. Здесь огонь бушевал сильнее всего — сено и солома хорошо горят. Упавшая кровля погребла под собой коров. Наверняка Пьер сказать не мог, но похоже, боши сначала пристрелили скотину из автоматов.
Он огляделся по сторонам: даже деревянная уборная опрокинута, так что выгребная яма осталась неприкрытой.
Его мучила жажда, к тому же надо было помыть руки и ополоснуть лицо, и он направился к колодцу. В воде плавал поросенок. Задние ноги у него были отрезаны — видимо, немцы решили побаловать себя окороком.
Несколько минут Пьер ходил взад и вперед, чуть не крича от ярости. Пьер был уже готов прыгнуть в телегу и уехать прочь, но в последний момент остановился и пошел к уборной. Там, в выгребной яме, он увидел труп старика Доде.
В это самое время мадам Фавер и Рашель готовили детей к воскресной службе. Пастор отправился в церковь час назад и сейчас, должно быть, уже стоял у входа, приветствуя прихожан.
В прихожей мадам Фавер озабоченно взглянула на Рашель:
— Ты уверена, что не хочешь пойти с нами?
— Мне надо остаться, скоро придет врач. — Доктор Блюм позвонил несколько минут назад и сказал, что через час придет снимать Дейви гипс. — Если я уйду, кто будет переводить?
Хотя ни пастор, ни его жена никогда на этом не настаивали, Рашель часто ходила в церковь — ей не хотелось отличаться от остальных членов ее приемной семьи.
— Что ж, ты знаешь, мы были бы рады, если б ты пошла с нами, — сказала мадам Фавер.
— Может быть, в следующее воскресенье. — Рашель присела на корточки и подставила щеки, чтобы младшие девочки могли поцеловать ее на прощание.
Все ушли. Рашель стояла, привалившись спиной к двери, и думала: «Мадам Фавер знает про нас с Дейви. И не хочет оставлять нас наедине. Что мне теперь делать?»
Дейви смотрел на нее из большой комнаты и ухмылялся. Занятая своими грустными мыслями, Рашель попыталась пройти мимо, но, когда он привлек ее, не стала сопротивляться.
— Я так давно тебя не обнимал, — прошептал Дейви.
Она тоже истосковалась по его теплу, по его сильным рукам.
— Да, давно. Очень давно.
Но когда его руки начали ласкать ее, она отстранилась.
— Перестань. С минуты на минуту придет врач.
С обиженным видом он выпустил ее из объятий. Рашель ушла на кухню. Едва она принялась убирать со стола, раздался стук в дверь. Это был доктор Блюм.
Минут через десять гипс был снят.
— Вы может стоять? — спросил Блюм.
Дейви встал, прошелся, хромая, до камина и обратно.
— Больно?
— Нет, — ответил Дейви и тут же поправился: — Не очень.
— Хорошо.
Когда пациент поинтересовался, что ему теперь можно делать, врач сказал:
— Если вы боль терпеть, можно делать все, что вы хотеть.
Выслушав перевод, Дейви издал радостный вопль.
Вскоре доктор Блюм ушел.
Пьер вытащил тело фермера из выгребной ямы и положил на землю. Выкопать могилу в промерзшей земле было трудно, к тому же у него все равно не было лопаты. Чтобы до трупа не добрались дикие звери, Пьер завалил его листами шифера.
Наконец он снова забрался в телегу и подхлестнул лошадь. Выехав на дорогу, Пьер свернул в сторону Раиса, к трактиру, куда он доставлял изготовленные им документы. Было рано, и трактир еще не открывался. Пьеру пришлось долго колотить в дверь, пока Лазар, хозяин заведения, не спустился вниз.
Лазар собирался в церковь, но, взглянув на парня, решил, что бросать его в таком состоянии нельзя. Сказав жене, чтобы та шла на службу одна, он предложил Пьеру войти и налил ему рюмку коньяку.
Пьер пытался что-то рассказать, но из его перемежавшихся всхлипами бессвязных слов трудно было что-нибудь понять.
— Выпей. — Трактирщик пододвинул ему рюмку.
Парень сделал глоток. Коньяк подействовал — он больше не плакал и говорил почти нормальным голосом:
— Я хочу, чтобы вы связали меня с партизанами.
— С чего ты взял, что мне что-то о них известно? Я даже не знаю, есть ли они в наших краях.
— Конечно, есть. — Пьера обидело, что ему не доверяют. — Я сам делал для них документы.
— Ты уверен, что это именно то, что тебе нужно?
— У меня нет выбора. Старик, у которого я жил… никто не знает, что он сказал бошам, прежде чем его убили.
Согласится Лазар ему помочь или нет, Пьер Гликштейн был твердо намерен найти партизан и вступить в отряд. Он хотел отомстить за Доде. Он ненавидел немцев и хотел их убивать. Он устал дрожать от страха, он хотел сражаться.
— Хорошо, — сказал трактирщик. — С тобой свяжутся.
Пьер кивнул и вышел на улицу.
Ее тело блестело от пота, лицо пряталось за рассыпавшимися волосами. Ласковые пальцы Дейви гладили ее бедра, спину, руки. Он приподнялся, чтобы снова обнять и поцеловать ее, чтобы еще раз сказать ей, как сильно он ее любит.
Он хотел, чтобы она стала его женой. Хотел соединиться с ней в каком-то высшем смысле этого слова, слиться с ней всем своим существом, как сейчас слились в одно их тела. Дейви лег и притянул ее к себе, сжал в объятиях крепко-крепко.
Ему хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Но он не мог забыть о тикавших на тумбочке часах. Сколько длится церковная служба? Сколько времени у них осталось?
Через мгновение Рашель тоже взглянула на часы.
— О господи! — вскрикнула она и спрыгнула на пол. — Помоги мне привести в порядок кровать.
Заправив постель, она схватила в охапку свою одежду и кинулась в ванную. Дейви со своей одеждой поспешил следом.
Когда семья вернулась из церкви, они чинно сидели в разных концах гостиной. Мадам Фавер всматривалась в их лица. Ей показались подозрительными их неестественные позы, щеки у девушки раскраснелись, будто она терлась ими о чью-то щетину.
Опережая возможные вопросы, Рашель радостно объявила:
— Врач был и снял гипс.
По-прежнему с сомнением глядя то на Рашель, то на американца, Норма Фавер кивнула.
Дети ушли кто к себе в комнату, кто на кухню. Пастор, после возвращения из церкви удалившийся в свой кабинет, вновь появился в гостиной. Он тоже переводил взгляд с девушки на юношу, как будто и у него вдруг возникли подозрения.
— Нога у него совсем зажила, — сказала Рашель.
— Что ж, — обратился Фавер к Дейви с неожиданно суровым видом, — пора подумать, как переправить вас в более безопасное место.
В этот момент снаружи громко постучали. Отослав Дейви в ближайшую спальню, Фавер пошел открывать.
Это был Пьер Гликштейн, с которым пастор до сих пор не встречался. Парень был чем-то сильно взволнован и начал говорить прямо с порога, но понять что-нибудь в этом потоке слов было невозможно. Фавер постарался его успокоить.
Услышав знакомый голос, Дейви вышел из укрытия. Его появление, к удивлению пастора, произвело на гостя благотворное действие. Молодые люди пожали друг другу руки.
— Я вижу, гипс сняли, — сказал Пьер. — Как твои дела?
Заметив недоуменный взгляд пастора, Пьер объяснил:
— Его самолет упал рядом с нашей фермой. Недавно боши его нашли. Они сожгли ферму и убили моего хозяина. Нужно, чтобы кто-то поехал туда и забрал его тело. И надо сообщить его жене. — Пьер заплакал. — Я один не смогу — мне только девятнадцать.
— Не волнуйся, я обо всем позабочусь.
Пьер Гликштейн скоро ушел. Пастор по телефону договорился, чтобы съездили за телом Доде. Потом мадам Фавер вышла за ним в прихожую.
— Пока американец живет у нас, Рашель нельзя оставлять с ним наедине, — сказал пастор.
Норма решила поделиться с ним своими соображениями:
— Если между ними что-то уже было, то, мне кажется, Рашель этого хотела.