Страница 5 из 16
— Ты прав, Эвар. Однако не стоит отчаиваться. Ты видишь — мы научились исправлять свершившееся зло. Согласись, это не так мало.
7.
Эвар
Бум! Бум!
— Вы слышали? — возбуждённо обратилась к прохожим какая-то торговка зеленью. — Это пушки стреляют! Национальная Гвардия!
— Стреляют в народ! Мерзавцы! — возбуждённо закричал кто-то рядом с Эваром.
— Позавчера они распустили Палату Представителей, лишили нас права избирать, заткнули рот, а сегодня расстреливают! Канальи!
— Долой Бурбонов! Да здравствует Франция!
— Да здравствует Республика!
— Слава Бонапарту!
Вокруг поднялся невообразимый шум, заглушающий далёкие выстрелы орудий. Один из студентов начал выковыривать камни из булыжной мостовой, другие остановили чью-то телегу и принялись ломать её.
— Что вы делаете? — запричитал владелец телеги. — Вы разоряете меня!
— Не плачь, папаша! Или сегодня мы победим, или завтра Бурбоны гильотинируют нас всех! И тебя тоже!
— Строим баррикаду! Тащите сюда всё что попало!
— Ура! Даёшь баррикады! Долой Бурбонов!
Эвар и не заметил, как оказался посреди толпы, сооружающей баррикаду поперёк улицы. Стоял невыносимый галдёж, каждый что-то кричал или напевал, никто не слушал других. Мостовая была уже разобрана, камни сложены перед ближайшими домами — чтобы легче пустить булыжники в дело. Баррикада, на сооружение которой пошли три телеги, две выломанные двери, несколько вёдер и какой-то старый экипаж, росла, словно тесто на дрожжах. Вскоре появился немолодой господин с шарфом, на котором виднелась наполеоновская символика, и с охотничьим ружьём в руках. Шум сразу стих.
— Молодые люди, камнями много не навоюете! — веско произнёс бонапартист. — Раздобудьте ружья!
— Может, солдаты перейдут на нашу сторону? — выразил кто-то робкую надежду.
— Зачем им это — чтобы их расстреляли? На себя надейся, Малыш Папье!
Бум! Бум!
На этот раз пушки стреляли гораздо ближе. Мятежная толпа заволновалась:
— Это на Монмартре!
— Они приближаются! Вот-вот будут здесь!
— Угостим их булыжниками!
— Камни против пуль и ядер? Глупец! Эх, раздобыть бы ружья…
Эвар с изумлением узнал свой собственный голос. Но ведь он ничего не говорил! Просто стоял у входа в какой-то дом и смотрел…
В конце улицы послышалось цоканье подкованных копыт. Толпа заволновалась:
— Они уже здесь! Сейчас нападут!
— Ну, держись… Такое начнётся…
— Главное — не трусить! — взлетел над толпой голос Эвара. — Если сдадимся — погибнем!
— Да-да, лучше смерть, чем позор! — поддержала его какая-то пьяная проститутка в неряшливо надетом красном платье. — Долой Бурбонов! Слава Императору!
Однако в следующее мгновение все стихли, потому что цоканье копыт приблизилось и из-за поворота улицы появились кавалеристы.
— А ну — разойтись немедленно! — высокомерно скомандовал какой-то усатый лейтенант. — Считаю до пяти! Кто не уйдёт, будет расстрелян на месте! Раз…
Толпа заволновалась. Один из студентов, оказавшийся позади других, украдкой сдвигался к ближайшему дому, явно намереваясь удрать, но так, чтобы другие это не сразу заметили.
— Два!
Из толпы донеслось женское рыдание. Проститутка-бонапартистка неожиданно пролезла между баррикадой и стеной дома и нетвёрдой походкой зашагала к офицеру.
— Три… — произнёс было лейтенант и растерянно уставился на пьяную женщину.
— Ну, чего замолчал? — обратилась та к нему. — Расстреливать хочешь? На, расстреливай меня! Я безоружна и не смогу сопротивляться! Покажи, какой ты герой!
— Уходите отсюда… — неожиданно тихо заговорил он. — Пожалуйста…
Солдаты удивлённо посматривали на своего командира. Внезапно раздалась какая-то команда — Эвар не расслышал её — и конники подались в стороны, к стенам домов. Между ними неспешно промаршировали пехотинцы со штыками наперевес. Неожиданно что-то произошло, пехотинцы вслед за конниками отошли к домам, и защитники баррикады увидели пушку.
— Господа! — умоляющим голосом снова заговорил лейтенант. — Разойдитесь, пожалуйста! У нас приказ! Мы должны расстрелять всякого, кто будет сопротивляться!
— Эх, ты, молокосос! — неожиданно отозвался с баррикады мужчина с ружьём. — Да я под Лейпцигом дрался! При Ватерлоо! Хочешь меня прикончить? Ну, давай, сделай то, что не получилось у швабов и англичан! Только сам я отсюда не уйду, не надейся!
Послышалась негромкая команда, и пушка выстрелила. Ядро перелетело над защитниками баррикады и упало где-то в конце улицы, повредив стену одного из домов. Женщины в толпе заголосили.
— Женщины пусть уйдут! — крикнул Эвар. — Это дело мужчин!
— Молчи, ребёнок! — снисходительно отозвалась пьяная. — Я лучше знаю, какое моё дело!
Снова команда, пушечный выстрел — и следующее ядро попало в стену ближайшего дома, осыпав каменными обломками мятежников. Все замолчали, залегли, вжимаясь в землю. Вот-вот ядра полетят в баррикаду, и тогда конец…
Короткая команда — и пехотинцы, угрожающе размахивая штыками, бросились к баррикаде. Однако в тот же миг на них обрушились камни. Кто-то выстрелил, один из солдат упал, другие отбежали под защиту ближайших выступов домов. Наступила тишина.
— Солдаты, не стреляйте в народ! — заговорила вдруг проститутка. — Вы же наши дети, братья!
Выстрел из гущи пехотинцев — и женщина рухнула, заливая кровью мостовую. Тотчас среди солдат послышался ропот.
— Что ты наделал, свинья?! — крикнул кто-то и опустил приклад на голову соседа. — Как ты посмел стрелять в женщину?
— Люди, не бросайте камни! Не стреляйте! Мы с вами! — внезапно закричали те из солдат, которые прятались у стен домов. Раздался стук подошв солдатских сапог по булыжникам — и десять вооружённых людей в форме перелезли через баррикаду, присоединились к повстанцам. Кто-то запел 'Марсельезу'. Один из пехотинцев, стоявших возле пушки, замахал белым платком:
— Граждане, мы с вами! Да здравствует Франция!
Защитники баррикады в растерянности поднимались с мостовой, смотрели на солдат, которые пришли сюда убивать — и вдруг присоединились к восстанию.
— Не сердись на меня! — виновато обратился один из перебежчиков к Эвару. — Нам дали приказ. Но стрелять в безоружных женщин способно только дерьмо. Не я.
Эвар протиснулся вдоль стены дома и подошёл к погибшей женщине. Земля вокруг неё была залита кровью.
— Прощай, сестра! — заговорил Эвар. — Цена сегодняшней нашей победы — твоя кровь!
Внезапно дыхание спёрло, ноги подкосились, слёзы подступили к глазам, и он зарыдал над мёртвым телом…
— Не плачь, Эвар! — послышался вдруг знакомый голос. — Это всего лишь сон! Печальный, обидный сон о вашей горькой победе.
Перед Эваром стояла Жюли, она грустно улыбалась.
— Жюли… Ты здесь…
— Да, Эвар. Я пришла в твой сон, чтобы ты не плакал, мой мальчик. Вспомни: всё это в прошлом. Давно уже нет Полиньяка, Луи-Филиппа, Тьера. Но твоя жизнь продолжается — помни об этом! Ты нужен людям сегодня!
Очертания баррикады расплывались… Булыжная мостовая превращалась в цветущий луг… Толпа расходилась по лугу вместе с солдатами, которые вдевали цветы в кокарды…
— Ощути, как прекрасен аромат луговых цветов, Эвар! Скоро утро, новый день! Тебе предстоит немало работы! Вдохни полной грудью!
Что это было — сон? Да, конечно. Та самая ностальгическая ломка, о которой меня предупреждала Жюли. Восстание, баррикады, выстрелы пушек — всё это давно в прошлом, а вокруг меня — Мир Спасения, который теперь стал моей жизнью. Жюли… Ты пришла в мой сон, чтобы успокоить меня, унять слёзы былой горечи… Я люблю тебя…
Глава 2. Уход
1.
Сегодня перед первым уроком царило какое-то странное возбуждение. Смысл его прояснился во время первого перерыва.
— Ну, рассказывайте, у кого какие наваждения? — с улыбкой обратился вдруг Жозеф к товарищам по группе. — Или у вас ещё нет ностальгической ломки?