Новичкам везет

По понедельникам, отведя детей, Кейт и Кэролайн стали встречаться за чашечкой кофе. Понедельник – день тяжелый, после выходных так и жди какой-нибудь катастрофы: то завтрак дома забудешь, то чистую одежду не найдешь, а то и вовсе проспишь. Тем важнее в конце концов добраться до кафе и встретить дружеский взгляд товарища по несчастью.

Они дружат уже много лет, хотя дети пошли в разные школы. Очень важно, что кто-то знает тебя как облупленную, не забудет ни про день рождения, ни про День матери, не то что мужья и дети. И плечо подставит, когда у ребенка проблемы и нужно принять трудное решение. Жена жены – как они в шутку друг друга называли, третья ножка трехногой табуретки, невидимая глазу подпорка многих браков. Когда Кейт разошлась с мужем – Робин только-только пошла в пятый класс, – связь между ними стала еще сильнее. А когда полтора года назад после обычной диспансеризации Кейт позвонила Кэролайн, той хватило трех секунд, чтобы сообразить: что-то случилось.

С тех пор они звонили друг другу раз тысячу, не меньше. Они выработали что-то вроде условного кода. Кейт как-то проговорилась, что устает от звонков знакомых и родных еще сильнее, чем от химиотерапии – каждому хочется во всех подробностях обсудить, как протекает лечение. Пришлось разработать систему. Кэролайн звонила и говорила всего-навсего: «От одного до десяти», и Кейт выбирала число. «Один» – и Кэролайн бросалась к машине и спешила к подруге. «Пять» – расскажи что-нибудь интересненькое, надо отвлечься, и Кэролайн рассказывала о только что полученной книжной новинке, обсуждала дела Робин или докладывала о новой пассии Брэда. «Девять» – и разговор мог длиться не больше двух минут, но Кейт вешала трубку с ощущением, пусть недолгим, заряда здоровья.

Смешно, что теперь, когда у Кейт полная ремиссия, и даже волосы отросли, густые и блестящие, звонки все равно работают по тому же принципу «от одного до десяти», только теперь Кейт звонит Кэролайн, от которой ушел Джек.

– От одного до десяти.

– Четыре с половиной, – ответила Кэролайн.

– Все еще сердишься из-за моего задания?

– Дом стал похож на склад, – рассмеялась Кэролайн. – А ты чего хотела?

Кейт помолчала в трубку.

– Нет, – продолжала Кэролайн. – Правильная была мысль.

– Тогда хорошо. Но ты знаешь, совсем не обязательно все делать самой.

– Знаю.

Кэролайн повесила трубку и вернулась в гостиную. Пустые полки слева от камина сияли белизной. Кэролайн достала из сумочки гладкий черный голыш, который ей вручила в тот вечер Кейт. Она положила камешек на среднюю полку, и он замер там – маленький, темный, неподвижный, знаменуя собой то, чего там не было.

На следующий день перед работой Кэролайн отправилась в бассейн: ей хотелось чего-то простого, чистого и голубого. Она мечтала о перемене – уйти бы от громкоголосого и шумного мира в приглушенный, совсем тихий. В ногах пульсирует жизнь – оттолкнуться от стенки, и вперед, сквозь нежное касание воды, пока не вспомнишь, что нужно вздохнуть, и не вынырнешь на поверхность.

Когда Кейт заболела, бассейн стал убежищем Кэролайн: в нем можно было спрятаться от хаоса и запаха больницы. Ни о чем не надо думать, вода – воздух, вода – воздух, быстрый вздох, а потом и лицо, и мысли снова медленно погружаются в глубину и тишину. Она плавала все дольше и дольше, откладывая момент возвращения в обыденный мир. Ей случалось даже опаздывать к ужину, и это на удивление мало ее беспокоило. Тут был даже предмет особой гордости – выяснилось, что Брэд и Джек вполне способны сами приготовить что-нибудь на скорую руку, и Кэролайн, делая вид, что радуется их самостоятельности, на самом деле просто вздохнула с облегчением.

Когда Кейт поставили диагноз, отношения Кэролайн и Джека внезапно изменились. Для Джека тела вдруг как будто превратились в минные поля – печень, легкие, сердце, грудь, яичники, мозг, – только и ждущие, чтобы взорваться и все кругом разнести. С угрюмым удовлетворением он рассказывал Кэролайн о разных, подчас весьма далеких знакомых. Сосед свалился замертво, играя в футбол; у отца сослуживицы нашли болезнь Альцгеймера. Он выискивал в газетах статьи о воздействии загрязнения окружающей среды на иммунитет, начал бегать на длинные дистанции, притаскивал домой огромные упаковки пищевых добавок с непроизносимыми названиями и пичкал ими ее и Брэда.

Терпение Кэролайн подходило к концу – это не он, а она сидит в больнице, держит Кейт, когда у той начинается рвота, смотрит, как смерть дразнит ее подругу и пристает к ней, словно школьный хулиган. А тут еще муж почему-то совершенно не способен сам о себе позаботиться. То, что прежде она с удовольствием делала для него, теперь начало ее раздражать, казаться признаком его неадекватности. «Свари наконец сам себе этот чертов кофе», – так и хотелось ей сказать, и она приходила в ужас от резких и злых интонаций, звучащих в голове.

Вот и сейчас, плавая в бассейне, Кэролайн вдруг неожиданно вспомнила, что сказал ей Джек во время какой-то воистину ужасной ссоры. У Кейт в тот день была особенно плохая реакция на химию, и после больницы Кэролайн отправилась в бассейн. Она вернулась домой очень поздно и даже не позвонила. Джек встретил ее у двери и – в голосе металл – сообщил, что она опоздала к ужину. Она раскричалась, назвала его эгоистом, заявила, что это она на передовой линии, а не он.

Гнев в глазах Джека внезапно сменился грустью. «Передовая линия – она оттого передовая, что за ней есть еще одна», – сказал он.

Когда Кэролайн, с волосами, еще мокрыми после бассейна, появилась в книжном магазине, она сразу почуяла в воздухе необычное оживление. К вечеру ждали одну писательницу, тоже знаменитость. Реклама работала: в магазине все прибывало народу. Кэролайн называла это «подготовительной тусовкой».

Приближалось начало литературного вечера, Кэролайн стояла у дверей и приветствовала посетителей – в глубине магазина в кафе столы и стулья были расставлены так, чтобы поместилось побольше народа. Писательницы все еще не было, но в своей должности координатора Кэролайн уже привыкла к опозданиям и даже тихонечко посмеивалась про себя над свежеиспеченными авторами, которые появлялись на пороге, как им было указано – за пятнадцать минут до начала вечера.

Зазвенел мобильный телефон, странно, номер незнакомый. Она ответила.

– Это Мэри.

Плохой знак – агент.

– Она мне только что позвонила. Не придет. Один из героев сегодня неожиданно умер. Она в трауре и не желает никого видеть.

– У меня полон магазин народа.

– Ну, нет у меня для вас других писателей, – в голосе агента бурлило раздражение, плохо прикрытое обеим им известным фактом высоких продаж отсутствующей писательницы.

– А мне что прикажете делать?

– Чечетку танцевать умеете? Если серьезно, простите, я у вас в долгу, – и трубку повесили.

«Может, гламура в моей работе и не хватает, зато драмы с избытком». Кэролайн пошла к посетителям.

– Прошу прощения, – объявила она собравшейся толпе. – Я только что узнала, что наша писательница сегодня не сможет прийти.

Шум отодвигаемых стульев, недовольное бормотание.

– Тем не менее хочу всех поблагодарить за то, что пришли, – извинение прозвучало более чем неубедительно.

– Подождите, как же так? – Аннабель, новенькая, стояла в глубине комнаты, олицетворение растерянной невинности.

– Ну… – Ее чечетка им точно ни к чему.

– Надо же что-нибудь придумать, – продолжала Аннабель.

Кэролайн удивленно подняла брови, гости повернулись к Аннабель.

– А что, если… – Аннабель приостановилась в поисках свежей идеи, а потом радостно продолжила: – Зачем нам, собственно, писатель? А что, если мы сами почитаем? Ну, может быть, не из ее книжки, это как-то странновато, но мы можем же и другие почитать, верно?

В толпе задвигались, одни посетители собирали вещи и уходили, другие пересаживались поближе, с интересом прислушиваясь. Аннабель глянула на Кэролайн – все ли правильно? Та пожала плечами и улыбнулась.