Избранное

Бабушка сидела большая, спокойная под шалью. И шаль тоже походила на плащ. Бабушка долго держала пикового короля в большой тяжелой руке, разглядывала его издали, словно поднести его ближе было ей неприятно. Потом бабушка открыла трефового короля. Король обрадовался и стал озираться на соседние карты, выясняя, в какое окружение он попал. Но озирался он так, чтобы никто не подумал, будто его это особенно интересует: просто королю больше некуда посмотреть.

Бабушка некоторое время разглядывала то того, то другого короля, потом соседние карты.

— Ну, чего там? — тревожно спросила Санька.

— Ну да, под сердцем у него пиковый король. Беспокоит он его.

Трефовый король поморщился, словно бабушка говорила не совсем верно.

— И вот неприятности, хлопоты пустые, — бабушка трогала каждую карту пальцем.

Трефовый король искоса следил за ее пальцем и вглядывался, где у него неприятности, а где пустые хлопоты.

— Болезнь, что ли, у него впереди или какие-то трудности?

Трефовый король насторожился, но насторожился недоверчиво. Пиковый же король проявил оживление, ему это понравилось.

Бабушка с участием посмотрела на трефового короля.

— Ох уж, господи, — сказала Санька.

— Трудно ему, — сказала бабушка.

Трефовый король чуть пожал плечами: мол, что поделаешь — дела. Пиковый король с одобрением смотрел на бабушку, всем своим видом давая понять, что у него-то уж трудностей нет, и явно ждал, что бабушка скажет это вслух.

— Но, между прочим, пикового короля ждет удар. Большие, очень большие неприятности и… — Бабушка задумалась.

Лицо пикового короля стало злым. Он посмотрел на бабушку таким взглядом, будто хотел убить ее.

— И… — продолжала бабушка, — и… посмотрим, что здесь. Так, так, так. У трефового впереди тоже заботы немалые…

Трефовый король сжал губы, зашевелил усами и глазами приказал бабушке замолчать.

— Немалые… Но они пройдут. А пикового короля, вот я теперь это вижу ясно, ждет в конце концов скорая смерть. Да, смерть. Смерть без всякой болезни. Ничего ему хорошего.

Пиковый король сначала закрыл глаза, делая вид, что все это его не касается. Но не выдержал и засуетился, хотел вырваться из бабушкиных пальцев и уйти. Но бабушка смешала карты и сунула его в колоду. Трефовый король остался на столе. Бабушка еще несколько раз карты тасовала, раскладывала, одни оставляла, другие выкидывала. В конце концов она сказала то же, что и в начале гаданья. Вслед за этим она собрала тузов, королей, дам и шестерки — все сунула в кучу, еще раз перетасовала и положила колоду на стол.

— Погадай на Петра, — попросила Мария. — Может, жив. Хоть и хиромантия это все, а будто бы…

— Подожди. Карты пусть отдохнут, врать станут, — сказала бабушка.

— А ты под себя положи, они и отдохнут быстрей, — сказала Мария.

— Мне нельзя, я ворожейка.

— Тогда я, — сказала Санька.

Она взяла со стола колоду, положила ее на лавку и села на карты.

Подождали. Помолчали. Бабушка взяла колоду из-под Саньки, стала гадать на Петра — на червонного короля. Червонный король был в шлеме, в латах и с кинжалом в руке. Он усталыми глазами смотрел со стола на Марию и совершенно не оглядывался на другие карты. Они его не интересовали. Он даже не слушал, что говорит бабушка. Хотя бабушка говорила, что он жив, что сейчас ему хорошо и он даже весел. Все это она растолковывала так: Петр был ранен, лежит в госпитале и, видимо, поправляется. Мария слушала гаданье и грустно качала головой.

А Петр действительно лежал, но легко и весело ему не было. Он лежал в снегу среди обломков на берегу Волги, в разбитом снарядами здании. Здание было разбито, но еще стояло. Оно стояло кирпичное, большое, и морозный ветер свистел в нем, как в трубе. Город уже не горел, здесь нечему было гореть. Перестрелка утихла. Не стреляли ни наши, ни немцы. Петр смотрел сквозь пробитую стену вперед и ждал, когда появятся немцы. Впервые в этом городе они пойдут во весь рост. Они поднимут руки, опасаясь, как бы на них не упало небо. И Петр думал, что нужно будет встать и самому тоже выйти из этого здания с автоматом, чтобы вести немцев туда, куда они так рвались. Но Петр боялся, что не сможет подняться с земли, потому что не осталось в нем уже никаких сил. И он сам удивлялся тому, что до сегодняшнего дня силы в нем все-таки были. Он уже давно не видел собственного лица и забыл, какое оно. И если бы со стороны сейчас можно было на него взглянуть тому, кто захотел на него погадать, то не лежать бы Петру на столе червонным королем. Сам трефовый король выглядел бы в эту минуту против него бубновым, юным и безусым. Но Петр не думал об этом.

— Хоть и хиромантия все это, а как-то легче, — сказала Мария, вставая из-за стола. — Спасибо тебе, Матрена Степановна.

— Чего спасибо… — сказала бабушка. — Спасибо было б, если б все сбылось. А так что, карты — карты и есть. Так, разнообразие.

Мария накинула полушубок. Дядя Саша и Санька оделись тоже.

— Ну, мы пойдем, — сказал дядя Саша. — Спокойной, мама, тебе ночи. Добрая ты ворожейка.

— А ведь, сынок, все ворожейки добрые, — засмеялась бабушка. — Кому хочется неприятное высказывать. Может, для того и ворожишь, чтобы человеку легче было… Ты, Саш, гитару возьми. Глядишь, поиграете когда.

— И верно, — сказала Санька, — возьми гитару. А то все думаю, чего это с тобой не хватает…

Дядя Саша достал с полатей гитару. Санька взяла ее под мышку, и все вышли в сени, валенками ощупывая в темноте половицы.

Бабушка дверь заложила и вернулась, поеживаясь и потирая руки.

— Ну и слава тебе пока, господи, — говорила она, стаскивая с уснувшего деда валенки.

Со стороны села неторопливым шагом вошла в деревню женщина. Шагала она так, будто волочила по снегу какие-то тяжкие цепы. И, глядя из окна, Олег подумал, что к старухе Епифаньевой пришла из соседней деревни какая-нибудь древняя родственница. Женщина шагала с чемоданом в руке. Женщина постояла на дороге и свернула к старухе Епифаньевой.

Олег за столом делал уроки. Бабушка возле печки на кухне чистила картошку. Дед лежал на кровати.

Вскоре женщина вышла от старухи Епифаньевой и двинулась по улице. Но куда она свернула, Олег не заметил. Вскоре постучали в дверь.

— Войдите, — сказала бабушка.

И перешагнула порог женщина с чемоданом. Женщина в черной меховой шапочке одной рукой придерживала полу своего узкого и аккуратно сшитого пальто. Но во что-то странное обула женщина свои ноги. Не то сапоги, не то валенки неимоверной величины. Нет, это суконные боты с железными застежками, утюжистые, громоздкие.

Женщина остановилась у порога, и в доме запахло духами.

— Здравствуйте, — сказала она, как бы не зная, проходить ей или нет.

— Проходите, — сказал дед. — Чего на пороге стоять… Отдохните немного. Издали, видно, идете.

— Нет, я из села, — сказала женщина, проходя к столу и ступая так, будто опасается провалиться.

Она смотрела на всех виноватыми глазами, вроде ей очень стыдно, однако поделать с собой она ничего не может. Женщина села на лавку, улыбнулась, поставила на пол чемодан и посмотрела на всех, ожидая, что ей тоже улыбнутся.

Бабушка улыбнулась и села к столу. Тогда женщина еще раз улыбнулась и спросила Олега:

— Уроки делаете?

— Да вот, задачку не могу решить.

— Когда-нибудь решите. У этих задач у всех есть решение. Вероятно, так.

— Так, — сказал Олег, — да решить надо к завтрашнему дню.

— Не надо мучиться, — улыбнулась женщина. — Отдохните, а потом решение само придет. Вы не знаете, где здесь можно купить картофеля? — обратилась она к бабушке.

— Даже и не знаю. Вот разве что у Бедняги. Или вот в этом доме, — бабушка показала на избу Наташи.

— А у вас нет?

— Что вы, мы не здешние, — сказала бабушка. — У нас было немного, да собирались уезжать и все продали.

— А где этот — как его? — Бедняга живет…