Страница 32 из 41
Не следует думать, что Сахаров просто подчинил дела человеческие — и сверхчеловеческие — законам физики. Сфера науки — повтори мые явления. А в делах человеческих огромное место занимают события принципиально неповторимые. И в судьбе одного человека, и в судьбе человечества, и, быть может, в судьбе Вселенной. Не зря, обсуждая физику Вселенной, Сахаров в своих «Воспоминаниях» счел нужным подчеркнуть, что «религиозная концепция божественного смысла Бытия не затрагивается наукой, лежит за ее пределами».
И все же физика в целом, то есть история физики, может послужить опытным знанием для свободного интуитивного суждения о наблюдаемых явлениях за пределами науки.
В сентябре 1988 года Сахаров отвечал на вопрос корреспондента:
« — А вообще в судьбу вы верите?
— Я почти ни во что не верю — кроме какого-то общего ощущения внутреннего смысла хода событий. И хода событий не только в жизни человечества, но и вообще во вселенском мире. В судьбу как рок я не верю. Я считаю, что будущее непредсказуемо и не определено, оно творится всеми нами — шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии.
— Если я верно понял, то вы полагаете, что все не «в руие божьей», но «в руие человечьей»?
— Тут взаимодействие той и другой сил, но свобода выбора остается за человеком».
Так, по Сахарову, человек идет — рука об Руку — к «смутно угадываемой нами Цели» (этими словами заканчивается его Нобелевская лекция). На этом пути, в том же соавторстве, создаются неповторимые художественные произведения — жизнь отдельного человека и история человечества.
«Осмысляющее начало», без которого Сахаров не мог представить себе Вселенную и человеческую жизнь, не гарантирует оптимистического конца. Осмысленной — заслуженной — может быть и гибель: «Тысячелетия назад человеческие племена проходили суровый отбор на выживаемость; и в этой борьбе было важно не только умение владеть дубинкой, но и способность к разуму, к сохранению традиций, способность к альтруистической взаимопомощи членов племени Сегодня все человечество в целом держит подобный же экзамен».
Поскольку будущее не определено, результат этого экзамена может зависеть от действий отдельного человека. Во всяком случае, Сахаров действовал, исходя из этого. Из этого же исходили и его соратники правозащитники — и религиозно настроенные, и верившие только в человеческий разум и сердце. «Смутно угадываемая ими Цель» не оправдывала средств, которые, по их мнению, разрушали саму цель. Эта Цель не требовала жертв, но она предполагала свободу человека И, в частности, свободу совести.
С правовой точки зрения, сахаровский постулат (теизм и атеизм — чисто внутреннее и свободное дело каждого) совпадаете принципом свободы совести. Этот принцип в конкретной форме, как отделение церкви от государства, был выдвинут глубоко религиозными людьми еще в XVI — XVII веках. В середине XX века этот принцип получил международный правовой статус в принятой ООН Всеобщей декларации прав человека, согласно которой (ст. 18): «Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими».
Паратеизм, который я вычитал между строк жизни Сахарова, дает обоснование этой правовой норме, выстраданной человечеством.
Но из самой жизни Сахарова видно, что его теоретические идеи пропитаны живым чувством. Обычно с религией связывают чувство страха перед смертью. К Сахарову это не относится, и не только потому, что он вообще был бесстрашным.
Последние месяцы его жизни были, вероятно, временем наибольшей религиозной свободы в России. Советское государство наконец-то реально отделилось от церкви, а клерикальное наступление на общество еще не началось. Поэтому иссякли социальные причины псевдорелигиозности (сначала из-за сладости запретного, потом из-за конформизма), и свободное исповедание веры стало возможно.
Проживи Сахаров еще несколько лет, и он, вероятно, с еще большей симпатией смотрел бы на атеистов, которые решались открыто исповедовать свое неверие. На его пути было много неверующих, своей жизнью опровергавших знаменитую теорему Ивана Карамазова: для человека, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, ничего уже нет безнравственного и все позволено.
В этой теореме вера в Бога и в собственное бессмертие выглядят синонимами. Для Сахарова это было не так. Изложение своего религиозного кредо в дневнике он завершил фразой: «В личное бессмертие я не верю, хотя, конечно, возможно 100 лет превратить в 100 000 или 100 000 000 лет. Но в кратком мгновении жизни и общения отражается бесконечность!»
Здесь одновременно и его вера в могущество науки (которая способна ТАК продлить жизнь), и эмоциональное приятие жизни и смерти — трезвое, почти материалистичное и трагично-прекрасное (пользуясь его словами). Он не боялся жизни и не страшился смерти. Что его поддерживало?
«Ощущение мощного потока жизни, который начался до нас и будет продолжаться после нас. Это чудо науки. Хотя я не верю в возможность скорого создания (или создания вообще?) всеобъемлющей теории, я вижу гигантские, фантастические достижения на протяжении даже только моей жизни и жду, что этот поток не иссякнет, а, наоборот, будет шириться и ветвиться».
Это Сахаров написал за несколько месяцев до смерти. Как видим, наука оставалась важнейшей частью его жизни. И он оставался свободным человеком. Свободным было и его религиозное чувство.
Он подходил «к религиозной свободе как части общей свободы убеждений». Именно свобода была главной заботой Сахарова, а не различие между религиозным и атеистическим чувствами. Не это различие образует барьер между людьми и барьер для общественного развития, а мера свободы и сопряженного с ней чувства ответственности за исповедание своей свободы. Недаром среди почитателей Сахарова были и религиозные люди и атеисты. Так же, как и среди его противников. Свободолюбие — это и врожденное свойство личности, и общественное установление. Щедро одаренный инстинктом свободы, Сахаров стремился сделать уважение к свободе устоем общественной жизни.
Сергей Смирнов
Было первое лето Господне...
В марте тридцатого года эры Диоклетиана вечный Город на Тибре содрогнулся в очередной раз. Победоносный — Флавий Константин явил столичным жителям свое истинное лицо. Он уравнял мятежников-христиан в правах с коренными римлянами! Слухи о вероотступничестве Константина ходили по Риму с прошлой осени — когда новый август торжественно въехал в Город, одолев своего врага Максенция у Мульвиева моста. Тогда все римляне полагались на пророчество Сивиллы: на берегу Тибра погибнет враг Рима! Действительно, август Марк Валерий Максенций хозяйничал в Городе, как алчный и похотливый тиран. Поэтому граждане вынудили его выйти из Города на Божий суд с соперником — владыкой Галлии, Британии и Испании. Боги разрешили этот спор в пользу Константина; но, вступив в Город, избранник Судьбы отказался принести Юпитеру благодарственную жертву! Да верит ли Константин хоть во что- нибудь святое — или он обрек себя и своих подданных на безрадостную загробную жизнь в Аиде ради высшей власти на Земле?
Так рассуждали большинство римлян на 1065 году существования их обожаемого Города, упорно не желая замечать, что верховная власть в Империи давно перешла к людям, чуждым Древнему Риму на Тибре. Например, Константин до победы над Максенцием ни разу не бывал в Риме!
Все началось с Диоклетиана — точнее, с Диокла, храброго и смышленого иллирийца, командира гвардейской роты при юном императоре Нумериане. Тот внезапно умер на втором году правления. Под подозрение в убийстве попали многие придворные: от императорского тестя Апра до офицеров дворцовой стражи. Диокл первый смекнул: уцелеет тот, кто раньше прочих оправдается чужой кровью. На солдатской сходке центурион поклялся перед Солнцем на мече, что он не причастен к гибели Нумериана; затем Диокл обвинил префекта Апра в убийстве зятя — и заколол обвиняемого раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово. Солдаты поняли: вот истинно царский поступок, вот кому по праву подобает имперский венец! Так началось двадцатилетнее правление Гая Аврелия Валерия Диоклетиана — крестьянского сына и солдата, избранного Судьбой для спасения Империи от внешних и внутренних врагов.