Колос времени [СИ]

Нет, он только понапрасну теряет время. Не стоит будить опасные воспоминания – все, что связывало его с этим местом, давным-давно рассыпалось в прах. Он никогда больше не переступит порога этой комнаты.

Держась за стену, старик сделал несколько шагов, прежде чем заметил, что его путеводный огонек исчез. В первое мгновение у Никифора перехватило дыхание, но почти сразу ему удалось взять себя в руки. Замковые переходы старик мог пройти и без подсказки. Но с осколком он не расставался все пятьсот лет (хотя для него лично время шло в двадцать раз быстрее), хранил его у самого сердца, никогда не снимая цепочки и никому не показывая драгоценный артефакт. Нелегко будет пережить его утрату, особенно сейчас, но раз уж такое случилось, в целом исчезновение стоит рассматривать как добрый знак. Оно означало, что круг вот-вот замкнется, и вполне возможно, что все части божественного Колоса наконец-то соединятся! Это было начертано на мраморных табличках древних хронитов, об этом когда-то давным-давно рассказывала девушка, посвятившая его в тайны времени, и если до сих пор он, Никифор Дассилиат, последний хронит этого мира, еще мог испытывать оправданные сомнения в том, что это может произойти, то теперь… теперь…

Старик распрямил спину и величаво, с достоинством осенил себя крестным знамением, крепко прижимая пальцы сначала ко лбу, потом к животу, к левому и правому плечу.

– Благодарю тебя, Боже, за то, что сподобил дожить до этого часа. Все испытания были не напрасны: carpe viam et susceptum perfice munus, – тихо промолвил он, чувствуя, как из глубины души поднимается волна радостного и гордого торжества. – Sicut Deus adjuvet*…

Старик опустил благоговейно воздетый взор и запнулся на полуслове, подслеповато щуря слезящиеся глаза. Обычно коридор был достаточно освещен, но сквозняки погасили четыре из пяти факелов, оставив небольшой колеблющейся пятачок света в центре. Сейчас в освещенный круг, медленно пятясь спинами вперед, вступили две темные мужские фигуры. Двигались они странно, будто во сне, еле переставляя ноги: одна, невысокая и щуплая, нелепо скособочившись, подметала каменные плиты краем белого орденского плаща, покрытого темными пятнами, вторая, в кольчуге на голое тело, прикрытой обрывками рубашки, напряженно водила перед собой мечом. Выйдя на свет, этот второй сделал шаг в сторону, выдернул факел из подставки и яростно замахал им перед собой, словно отгоняя нечто, следующее за ними в темноте. Первый еще больше согнулся, опускаясь на колени.

Несмотря на темноту и расстояние, Никифор узнал их обоих.

– Альберт… – простонал мужчина в плаще, окончательно оседая на пол. – Альберт, я умираю…

– Дьявол забери твою душу! – с рычанием отозвался Хорф, швыряя факел в темноту.

Немецкая речь неприятно резанула отвыкшее ухо старого хронита, но в следующее мгновение он и думать об этом забыл, весь похолодев от ужаса. Упавший факел не потух – порыв ветра взметнул языки пламени, и темная расплывчатая тень легко перелетала через него, мягко приземляясь на четыре лапы. Когти цокнули по каменному полу. Зверь поднял массивную лобастую голову, отсвечивая зеленоватыми огнями глаз, беззвучно оскалился и скользнул вперед. На меч, встретивший его на середине прыжка, он даже не обратил внимания – просто поднырнул под него и вцепился в корчащегося на полу человека.

Тонкий пронзительный крик разбился о низкий свод коридора и оборвался, сменяясь хриплым бульканьем, но Никифор, ничего не видя и не слыша, не думая о больных ногах и сердце, готовом остановиться в любой момент, позабыв о Мартине, о Колосе, о долге и даже о самом себе, подгоняемый смертельным страхом изо всех сил ковылял прочь.

* Иди своим путем и сверши начатое… И да поможет Бог…

Переходы, галереи, лестницы – все узкие, темные и сырые – слились в один нескончаемый туннель, и Вере стало казаться, что они никогда отсюда не выберутся, так и будут ходить по кругу, пока не рухнут от усталости. Сама она давно потеряла ориентацию (если вообще когда-нибудь могла разобраться в хитросплетении замковых ходов) и, окончательно перестав понимать, куда и зачем они идут, на автомате двигалась вслед за напарником, не чувствуя ничего, кроме боли в сбитых пятках.

Внезапно в глаза Вере ударил свет (не особенно яркий, но после темноты коридоров – просто ослепительный), и они оказались на просторной полукруглой площадке, которую освещали четыре больших масляных светильника на фигурных металлических подставках. Пол, выложенный разноцветными мраморными плитками, был истоптан вдоль и поперек. Темные следы вперемешку с бурыми потеками, успевшими немного подсохнуть, вели от лестницы налево и исчезали в очередном темном проходе, рядом с ними тянулась широкая кровавая полоса с четкими отпечатками звериных лап. Стараясь не наступать на нее, Вера осторожно обошла замершего темполога и, вытянув шею, заглянула в закрученный спиралью лестничный пролет. Пятна крови были и на низких ступенях, и на массивной балюстраде резного дуба. Сама же лестница вела вниз, прямо (как убедилась девушка, перегнувшись через перила) к высокому арочному проему в романском стиле, обрамлявшему двустворчатую дверь, сейчас распахнутую настежь. За дверью виднелся покрытый лужами двор и часть водостока, из которого тонкой струйкой стекала вода, забрызгивая порог.

– Нам туда? – неуверенно спросила Вера, переминаясь с ноги на ногу.

Ответа не последовало. Обернувшись, девушка увидела, что Кирилл жадно облизывает перемазанные в крови пальцы, и вздрогнула от отвращения.

– Перестань! Прекрати сейчас же! – Она изо всех сил дернула его за руки, едва не опрокинув на пол. – Животное!

– Почти… – процедил темполог сквозь зубы. Ноздри его раздувались, а широко раскрытые глаза отсвечивали пронзительно-желтым.

Под его взглядом девушка отступила на шаг и заозиралась, точно надеялась отыскать предмет потяжелее. Идея ударом по голове привести напарника в чувства больше не казалась ей такой уж невыполнимой – то, во что превращался Кирилл, пугало куда сильнее. Если раньше это казалось забавной придурью, вызывающей по ситуации раздражение или усмешку, то сейчас само место, в котором они кружились, как крысы в лабиринте, навевало жуть, а воображаемые кошмары становились реальностью, куда более страшной и омерзительной, чем можно было себе представить. Здесь было гораздо проще позабыть о том, что перед ней стоит человек, а не зверь, и Вера вдруг с небывалой ясностью ощутила, как легко, без малейших усилий меняется в ней отношение к напарнику.

Нервно стискивая руки, девушка продолжала отступать, пока не уперлась в стену. Но Кирилл, погасив пугающий блеск в глазах, как будто вообще забыл о ее присутствии и, тревожно подергивая головой, неотрывно смотрел в сторону.

В левом проходе что-то зашуршало и заскреблось.

Сама того не желая, Вера повернула голову, бросая туда любопытный и настороженный взгляд.

Поначалу ей ничего не удалось рассмотреть – тусклый свет, идущий откуда-то снизу, загораживали рыхлые бесформенные кучи. Потом одна из них шевельнулась, и на ней зажглись две яркие зеленоватые искры. Вера еще не успела осознать того, что видит, а в животе уже прокатилась леденящая волна, скручивая желудок отчаянным режущим спазмом. Коротко вскрикнув, девушка обеими руками зажала себе рот, изо всех сил подавляя рвотные спазмы. Кучи оказались человеческими телами: одно, с головой накрытое светлым плащом, было почти не видно из-за второго, лежащего на нем поперек. Это второе принадлежало мужчине лет тридцати, чем-то похожим на Обломенского – запрокинутая голова с темным провалом открытого рта смотрела прямо на Веру, и глаза были открыты. Волк лежал рядом, опустив морду на вытянутые передние лапы и зажав в сомкнутых челюстях горло трупа. Неподвижная поза делала его похожим на каменную статую, но появление еще одного человека растревожило зверя, и он шевельнулся и недовольно заворчал, не размыкая зубов.

Медленно, стараясь не делать резких движений, Вера отступила к темпологу и, положив руку ему на плечо, ощутила, как тело мужчины, словно чрезмерно натянутая тетива, исходит мелкой нервической дрожью. Глаза он закрыл, однако вставшие дыбом волосы и рычание, клокочущее в напряженном горле, показывали – он прекрасно осознает, кто находится в темном коридоре. Казалось, еще мгновение, и он сорвется в прыжке – и тогда два чудовища схлестнутся в смертельном поединке, из которого только один выйдет живым…