Сокрушитель

Ответом был яростный женский вопль в несколько глоток. Как будто кто-то нечаянно облокотился на клавиши органа.

— А свет? — визжала вскочившая Люська. — Свет!

— Что свет?

— Что же теперь, и свет не выключать?

— Выключать! — грянула Клавка. — Но совесть-то иметь надо? Ну одну трубку перебила, ну другую… Но ведь не десять же кряду! Сегодня кольцо ободрали, завтра совсем перережут! Вот вы что тогда получите вместо тюбиков! Вот! — И Клавка выбросила в воздух два полновесных кукиша.

Толпа примолкла. Мысль правдоискательницы многим показалась резонной. Василий невольно покосился на Сократыча, вспомнив, что тот совсем недавно говорил примерно то же самое. Дедок слушал, изумленно отшатнувшись.

— Или вот еще гусь! Фартука ему захотелось! Василий взглянул и увидел, что палец Клавки наставлен теперь на него. Прямой наводкой.

— Ишь! Лучше всех он, понимаешь! Все, значит, без фартуков обходятся, а ему фартук подавай! Сколотил, понимаешь, банду из побирушек! Ночью на грабеж их посылает…

Выступы и вдавлины ближайших опор взорвались возмущенным щебетом. Последние слова Клавки были приняты зверьками близко к сердцу.

— Ты ври, да не завирайся! — побагровев, рявкнул Василий. — Какая банда? При чем тут тюбики?

Но поборница справедливости и сама почувствовала, что ее малость занесло. Действительно, лупоглазые пушистые побирушки по хрупкости своей серьезных повреждений нанести не могли. И Клавка развернула стволы на следующую цель.

— А этот… Чего за камушком прячешься? Рогульку — ошкурил, а провод — отрезал! Штаны ему! Без штанов он уже не может! А вдруг нам тюбики как раз через эту рогульку и выписывают?..

Тихо подвывая, Ромка оползал по глыбе.

— Бли-ин… — привизгивал он. — Я тащусь…

Лика, видя столь несолидное поведение любимого человека, попыталась приморозить Ромку взглядом, но безуспешно.

— Ну вот видите, Василий, — печально молвил Сократыч, оборачиваясь. — Еше одна моя версия благополучно скончалась… — Это почему? — не понял тот.

Дедок вздохнул, шевельнул бровями.

— Да примета, знаете, такая. Если то же самое пришло в голову и Клавдии, стало быть, гипотеза скорее всего неверна. Тут что-то иное…

А неутомимая Клавдия тем временем взялась аж за самого Пузырька.

— …трубы змеевиками своими погаными обмотал! Да как же они после этого работать будут, трубы-то? А? Что скажешь?

— Что скажу? — лучась мудрой морщинистой улыбкой, отвечал Пузырек. — Ладный у тебя броневичок, Клавка. Вы уж его — не надо, не долбайте… Пригодится еще…

— И ответить нечего! — ликующе объявила Клавка и, воспылав очами, повернулась к Леше Баптисту. — А похабень всякую на стенах писать — это как? Да может, ты нарушил что-нибудь в стене, ты ж ее чуть не на полметра прорубаешь… И, главное, ведь не пойдет, не напишет у Креста на доме — побоится! А на стенке у слабой, беззащитной женщины…

— Ах ты, курва! — внезапно прозревая, взревел Леша. — Так это, значит, ты над завалинкой отметилась?..

Тут поднялся такой хохот и крик, что ничего уже больше разобрать было невозможно. Ромка отлепился от глыбы и, заливаясь, двинулся враскачку к одной из вновь зазолотившихся опор. На полдороге сломился в пояснице и, мотая головой, пошел на четвереньках. Бледная Лика с застывшим лицом беспомощно смотрела ему вслед.

… Добравшись до Никиты Кляпова, Ромка лег на покрытие животом и попытался отдышаться, все еще постанывая время от времени.

— Рома… — слабым голосом умирающего позвал его Никита. — Скажите… Ведь это, наверное, все из-за вас, да? Вы ведь, наверное, в самом деле что-то там перемкнули?..

Ромка уперся в покрытие ладонями и поднял физиономию, сведенную от долгого смеха судорогой.

— Ага… — сипло выговорил он. — Скажи, прикол?

На следующее утро Никита Кляпов проснулся от голода. Это чувство уже никак не напоминало легкую ломоту в костях, к которой можно притерпеться. Скорее оно было сравнимо с мигренью. Или с больным зубом.

Никита попробовал взять себя в руки — и не смог. Тогда он замычал и, накрепко зажмурившись, зашарил растопыренными пятернями по покрытию. Правая внезапно нащупала ласково округлый предмет, и Никита в ужасе открыл глаза. В ладони у него была капсула нежно-лимонного оттенка.

Он отбросил ее, как отбросил бы тарантула.

— Да вы что же, издеваетесь? — взвизгнул Кляпов — и осекся.

Рядом с ним никого не было. Только горстка лимонных капсул и чернильно-глянцевая надзорка.

Сотрясаемый крупной дрожью, Никита сел.

— Это ты? — не веря, спросил он припавшую к полу угрюмую тварь.

Надзорка молчала. По гладкому рылу змеились блики.

Вот такого удара он не ждал… Эта продолговато-округлая сволочь просто-напросто каким-то образом усилила в нем чувство голода.

— Подло… — хрипло сказал Никита. — Просто подло… Ты что же, думаешь, я поддамся?..

И тут голод обрушился с такой силой, что Никита даже обомлел. Он боялся теперь пошевелиться, зная, что в этом случае пальцы первым делом ухватят капсулу. Может быть, тихо перевалиться на бок — так, чтобы рука оказалась прижатой к полу, и ткнуть коленом?.. Тюбики тогда откатятся… и не будет такого соблазна…

Краем правого глаза он уловил движение и разрешил голове (только голове!) повернуться. Чуть-чуть. На долю градуса.

Там, хищно озираясь, пробиралась проулками вышедшая на утреннюю охоту Клавка.

— Клава… — еле слышно позвал он, осторожно размыкая пересохшие губы. — Клава, пожалуйста…

То ли Клавка услышала, то ли почуяла добычу, но только она резко свернула и направилась прямиком к изнемогающему Никите. Увидев капсулы, застыла, как пойнтер в стойке.

— Клава… — взмолился Кляпов. — Ради Бога… Возьмите это…

Клавка не верила своим ушам. Так не бывает.

— А это чье? — с сильнейшим подозрением спросила она.

— Мое… — стонал Никита. — Заберите, заберите, заберите…

И хватательный рефлекс победил. Клавка решительно шагнула к горстке капсул, но тут надзорка легко развернулась и перекрыла ей путь. Клавка попробовала обойти округлую лоснящуюся тушу, но та с той же ловкостью повторила маневр.

— Кши! — закричала Клавка. — Вот я тебя…

Однако уверенности в ее голосе не слышалось.

Не решаясь пробиваться напролом, Клавка попыталась зайти справа, слева — и везде натыкалась на угрюмое округлое рыло.

— Так ты издеваться? — накинулась она тогда на бедного Никиту. — Ты что туг разлегся? Людей дразнить?

Отойдя уже шагов на пять, Клавка остановилась в сомнении. Затем вернулась и еще раз попробовала завладеть тюбиками. И опять получила отпор. Влепила Никите по первое число, кем-кем его только не назвав, и ушла насовсем.

Никита сидел и всхлипывал, плотно зажав руки под мышками и не доверяя уже ни левой, ни правой. Наконец, не отпуская хватки, поднялся на колени, потом на ноги. Соскользнула на пол распавшаяся опояска. За спиной мотались, шурша, недоеденные покрытием белоснежные клочья простынки. Никита покачнулся и хотел было сделать первый шаг, когда надзорка проделала с ним то же, что и с Клавкой. Только Клавку она не подпускала к капсулам, а Никите не давала от них отойти…

«Сейчас даст щелчка», — испуганно подумал он, отступая и снова опускаясь на пол.

По щекам текли слезы. Плача, он высосал одну за другой все капсулы (их оказалось четыре) и, чувствуя прежний голод, поднялся, пошатываясь, на ноги.

Его сломали. Его просто сломали. Как завязавший алкоголик, расколовшийся на первую стопку, Никита уже не мог остановиться. Доковыляв до своего скока, он выкорчевал в рощице световодов новый ломик и, оказавшись снаружи, накинулся на первую подвернувшуюся глыбу. Мастерить себе одеяние взамен изъеденного полом не стал, просто обмотал обрывками бедра и перетянул по талии куском наспех отхваченного провода.

Он ненавидел, он презирал себя, но что сделано — то сделано. Теперь не переиграть. На вторую попытку его просто не хватит…