Сокрушитель

Внезапно где-то поблизости грянул мат-перемат, и из-за скругления опоры навстречу Ромке выскочил от кого-то улепетывающий Никита Кляпов. Следом показался легкий на помине Леша Баптист. Был он разъярен и багроволиц. Слава Богу, сообразил остановиться и, только благодаря этому избежав неминуемого щелчка от мигом подлетевшей надзорки, потряс издали железом.

— Ты мне больше не попадайся, понял? — взревел он вдогонку. — Увидишь, что иду, — в переулок сворачивай!

Задохнувшийся от ужаса Никита Кляпов затормозил в двух шагах от изумленного Ромки. Ткнул себя двоеперстием промеж близко посаженных безумных глаз, потом уставился на собственные пальцы и с омерзением встряхнул всей кистью.

— Он что, сумасшедший? — крикнул Никита, оглядываясь.

Леша Баптист еще раз погрозил железякой, плюнул в сторону надзорки, обдернул на бедрах мутный целлофан — и скрылся.

— Я, главное, подошел… вежливо обратился… — сбивчиво принялся объяснять взволнованный Никита. — Задал совершенно невинный вопрос — а он…

— А насчет чего? — жадно спросил Ромка.

— Я хотел узнать относительно… Ну, словом… — Никита замялся. — Насчет этой… в доме…

— Куклы Маши, что ли? — Ромка заржал. Никита Кляпов смотрел на него с подозрением.

— А вы что-нибудь о ней знаете? Ромка утвердительно гоготнул в ответ. Отсмеялся и напустил на себя важность.

— Значит, так… — начал он, с удовольствием изображая старожила. — Хозяева для нас построили «конуру». Ну и вот…

— Простите, — перебил Никита. — А почему вы их называете хозяевами?

— Ну а как еще? — удивился Ромка. — Конечно, хозяева.

— Простите, — снова сказал Никита. — Но мне кажется, в этом есть что-то унизительное. Конура… Хозяева… Как будто мы домашние животные!

— Ты деда меньше слушай! — обиделся Ромка. — Он тебе такого наплетет!.. Мы — гости, они — хозяева. Чего тут этого… унизительного?

— С гостями так не обращаются… — сдавленно возразил Никита Кляпов. — Но вы начали говорить о доме.

— Ага, — сказал Ромка. — Ну вот… Построили «конуру». И там так: что представишь — то и появляется. Плейер запросто намыслить можно. Если, конечно, знаешь, что у него там внутри… Платы там всякие…

Тут Ромка заметил, что Никита смотрит на него со страхом, и умолк.

— Вы… хотите сказать… — чуть ли не пятясь, вымолвил Никита, — что это не они, а мы сами?.. Ромка не понял.

— Эти вещи, — пояснил Никита. — Вся эта кунсткамера… То есть они предоставили нам все для творчества, а мы…

Он плотно зажмурился и с тихим стоном замотал головой.

— Ну! — радостно вскричал Ромка. В отличие от Никиты он не видел в ситуации ничего трагического. — Никто ж не знает, как что устроено. Вот и налепили горбылей!

Никита Кляпов медленно разъял бьющиеся веки и затравленно взглянул на Ромку.

— А вы? — с горечью молвил он. — Вы тоже к этому приложили руку?

— Не-а, — беззаботно ответил Ромка. — Чего мне там делать? У меня и так все есть.

— Но хоть кто-нибудь… хоть один человек… справился?

— Приплыли! — с достоинством сказал Ромка. — А самогонный аппарат у Пузырька — откуда? Намыслил только так!

Никита Кляпов затосковал, ссутулился, свесил руки чуть не до колен и даже больше прежнего стал похож на маленьких лупоглазых побирушек.

— А уничтожить это уродство… не пробовали?

— Дедок пробовал, — гордый своей осведомленностью сказал Ромка. — У него койка железная не вышла, ну и он давай ее это… уничтожать. Поддается, но медленно, трудно… Даже, говорит, измыслить ее было — и то легче. Ну он и плюнул.

— А кукла? Кажется, вы так ее назвали?.. Для начала Ромка огляделся — нет ли поблизости Леши.

— Только тихо… — предупредил он, понизив голос. — Значит, Леша Баптист… Кляпов вздрогнул.

— Почему баптист?

— Баб тискает, — пояснил Ромка. — Он, короче, дома с ними позапутался, ну там с женами со всякими… И, значит, — сюда…

Кляпов испуганно вскинул слабую руку.

— Я понял, — мертвым голосом сообщил он. — Пигмалион и Галатея…

— Чего-чего? — поразился Ромка, но Никита его не услышал. С изжеванным переживаниями лицом он тоскливо смотрел на свои босые косолапенькие ступни.

— Скажите, — выдавил он наконец, — а в этой, как вы говорите, «конуре»… что-нибудь съестное намыслить можно?

— Пожрать, что ли? Так давай я тебе сейчас во-он тот камушек долбану! Мне это — как два пальца!

Никита боролся с собой. По худому горлу его медленно прокатился кадык.

— Нет, — сказал он наконец. — На это я не пойду…

Ромку разбирало любопытство.

— Слушай, — сказал он. — А чего ты их долбать боишься?

— Да вы взгляните! — с неожиданной страстью в голосе взмолился Кляпов. — Ну хотя бы вон на тот, с прогибом!

Ромка взглянул. Камушек как камушек. С прогибом.

— И чего? — спросил он, снова поворачиваясь к Никите Кляпову.

— Да это же произведение искусства! Внезапно глаза Кляпова, устремленные в сторону глыбы, стали такими беспомощными, словно их опять поразила близорукость. Ромка обернулся. Сияя серебряным своим балахончиком, к ним стремительной легкой походкой приближалась Лика.

— Поздравляю! — язвительно сказала она Ромке.

— С чем? — не понял тот. — Задаток Маше дал?

— Ну…

— С этим и поздравляю. Сидит у Пузырька. Если через три дня начнет плести — слава Богу. Большой хоть задаток?

— Н-ну… — Ромка в замешательстве показал ладонью высоту пригорка отваленных Маше капсул. — Вот столько…

— Ты бесподобен, — процедила Лика и, одарив обоих ослепительной улыбкой, пошла прочь.

Ромка хмыкнул и поскреб ногтями намечающийся ежик.

— Она… здесь живет? — услышал он совершенно идиотский вопрос Кляпова.

— Ну а где же еще?

— А из того, что я видел в доме… она тоже что-нибудь… измыслила?

— Кровать трехспальную видел? Ну вот это она.

— Я почему-то так и думал, — с облегчением проговорил Никита Кляпов. — Единственный предмет, на который приятно взглянуть. Только… — Он встревожился вновь. — Почему-то холодная, почти ледяная. И очень твердая.

— Так это ж не настоящая кровать, — с готовностью объяснил Ромка. — Просто декорация такая. Лика раньше художником в театре работала. Ну а это, значит, из какого-то спектакля кровать… Она ее так, не для спанья измыслила, а чтобы формы, говорит, не потерять…

— Понимаю… — Никита кивал, все еще глядя вслед Лике. — Это я вполне понимаю… Внезапно он осекся.

— Послушайте… — Голос его упал до шепота. — А когда… когда вы следили за мной в этом доме… она там тоже была?

— Все были, — сказал Ромка. — И она тоже. Бледный с прозеленью Никита закрыл глаза и долго их не открывал. Ромка даже встревожился.

— Э! — опасливо позвал он. — Ты чего? Никитз Кляпов заставил себя поднять веки.

— Как отсюда выбраться? — сипло спросил он.

— Куда?

— Обратно… Я не могу здесь больше…

Ромка ухмыльнулся, взял Никиту за локоть и подвел к проему между опорами, выводящему на площадь с пятиэтажкой. Из-за угла здания выглядывал округлый блестящий бок и крохотный лапоток посадочной опоры.

— Вон там, — сказал Ромка, указывая пальцем, — летающая тарелка стоит. А в ней два придурка — никак улететь не могут. Иди, третьим будешь… Да не бойся. Кукла Маша, говорят, наружу вообще не выходит.

— Ужасно. Ужасно… — бормотал Никита Кляпов, ковыляя по кварцево посверкивающей пустыне. — Видела… Все видела…

И хохотала вместе со всеми? Нет. Не может быть…

Торцовая стена пятиэтажки была уже совсем близко. Никита взял левее — так, чтобы между ним и домом оказалась летающая тарелка. Подобравшись клюку, остановился, прислушался. Внутри два мужских голоса вели неторопливый, навевающий жуть разговор.

— …борзота без понятий, — угрюмо излагал один. — За такой базар, я не знаю, нос по уши отрубить, а попробуй! Раковые шейки, мать иху! Щелчка отпустили — дня три буксовал. Кликуху свою еле вспомнил…