Сокрушитель

Он отошел от дома шагов на двадцать, когда бледное зыбкое мерцание впереди как-то странно передернулось и вроде бы чуть отступило. Кляпов замер оторопело, потом догадался оглянуться — и чуть не уронил штаны. Пятиэтажка сзади — исчезла. Сначала Никита решил, что она погасила окна и растворилась в общем сумраке. Но нет, ее просто не было. Кляпов, конечно, страдал близорукостью, но не до такой же степени, чтобы не различить в двадцати шагах серую прямоугольную громаду.

«Вот оно что… — догадался он наконец — Проверяют… Хотят знать, как мы реагируем на…»

А собственно, на что?

Никита припомнил весь этот постыдный кошмар, приключившийся с ним в исчезнувшей теперь за ненадобностью пятиэтажке, и вынужден был признать, что смысл испытания ему по-прежнему непонятен…

Он огляделся, соображая, в какую сторону лучше; направиться. Ориентиров не было. Жемчужное мерцающее сияние омывало его со всех сторон. Наконец решился — и просто побрел вперед. Брел довольно долго — пока не заподозрил, что ходит по кругу.

— Граждане террористы! Наша летающая тарелка приземлилась на территории Турции. Просьба — не отстегивать ремней и не покидать своих мест до полной остановки винтов…

Василия подбросило с пола. В открытый люк, смешиваясь с побледневшим розоватым заревом внутри коридорчика, лился ясный утренний свет. Потом в летающую тарелку заглянула ухмыляющаяся лопоухая физия Ромки, оснащенная очками с чудовищно сильными линзами.

— Все дурака валяешь? — недружелюбно спросил Василий. — Очки-то откуда?

Сзади, зевая и потягиваясь, заворочался Крест. Оба заснули только под утро — все ждали, когда закроется люк.

— Новенький потерял, — радостно сообщил Ромка, снял очки и комично моргнул всем лицом. — Ни фига не видно… Я тащусь…

Присев на корточки, Василий с угрюмой сосредоточенностью изучал основание аппарели. Чертыхнулся.

— Слушай, сходи узнай у Сократыча: что за хренотень? Он же говорил, тарелки только ночью прилетают…

— Ну так она ночью и прилетела, — напомнил Ромка.

— Да прилетела-то прилетела. — с досадой сказал Василий. — Я думал, они здесь днем вообще не показываются, а вот, видишь, стоит… Дура железная!

— Днем стоит, ночью летает, — мигом все объяснил Ромка. — Ладно, узнаю…

Василий сел по-турецки, подтянул поближе пластиковый мешок и принялся завтракать.

— Что там новичок? — поинтересовался он, выбрасывая в люк шкурку от капсулы.

— Эх, не было вас вчера! — сказал Ромка. — Такой цирк был…

Он присел на краешек трапа и взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило в «конуре» этой ночью. Василий хмыкал и хмурился. Из ниши выбрался Крест и, подсев поближе, тоже стал слушать. Судя по всему, история его весьма заинтересовала. Когда речь дошла до куклы Маши, оскалился злорадно, но смолчал.

— А теперь он где? — спросил Василий, выслушав все до конца.

Ромка засмеялся.

— А его на потолок выбросило. Он когда из «конуры» удирал — в скок вляпался… Где-то там ходит… — Ромка запрокинул голову и принялся высматривать на потолке новичка. — Нет… — сообщил он наконец с сожалением. — Уже уполз куда-то…

— Ты очки-то ему верни, — посоветовал Василий. — Раз он такой слеподырый…

— Да они все равно скоро развалятся, — успокоил Ромка.

Очки… Очки в жизни Никиты Кляпова играли роль весьма значительную. С их помощью (а точнее — с помощью их отсутствия) он, как это ни странно, довольно успешно убегал от многочисленных неприятностей.

Сколько Никита себя помнил, душа его хотела покоя и гармонии, а реальность подходила к нему вразвалочку и с безобразной ухмылкой бросала в глаза грязную растопыренную пятерню. Ну, не в прямом, конечно, смысле пятерню… Матерное слово на стене подъезда, экскременты в лифте или, скажем, общее собрание коллектива… И вот когда становилось совсем уже невмоготу, Никита снимал очки. И оплывали буквы очередного лозунга над дверью, а холеное лицо начальницы разъезжалось в широкий смутный блин с шевелящимся алым пятном рта. Но что самое отрадное — недобрые людские голоса со временем тоже утрачивали четкость и мало-помалу разбредались в бессмысленное ласковое бормотание…

Было в этом что-то от наркомании.

… Проснувшись посреди площади, похожей на ледяное озеро, он долго не мог понять, что из вчерашних кошмаров ему приснилось, а что нет.

… Заброшенный пустырь, поросший пыльными жилистыми сорняками, куда разведенного и обиженного судьей Никиту занесло под вечер… Вздыхающая под ногами, пухлая известка, обломок беленой стены с вырванным окошком и корявой надписью «На слом»… И наконец, спасительное благословенное безумие — серебристая летающая тарелка с открытым люком… Все это было.

Да, но потом… Гулкая пятиэтажка, населенная вещами-монстрами, глумливыми голосами… и четырехпалое безликое чудище, попросту изнасиловавшее Никиту…

Он приподнялся, озираясь.

Пятиэтажки на площади не было… Со всех сторон соломенно посверкивали причудливые, как сталактиты, колоссальные опоры. А может быть, и небоскребы… Господи, сделай так, чтобы вчерашний ужас оказался просто дурным сном! Ну что Тебе стоит так сделать! Никита схватился за ширинку — хотел удостовериться, что пуговицы на брюках целы, но от брюк (как, кстати, и от рубашки) к утру мало что осталось… Да, но очки-то — на нем! Никита схватился рукой за край оправы и надолго застыл с видом человека, только что обнаружившего, что у него в виске — шурупчик. Очков не было…

Он медленно поднялся на ноги и, все еще не веря, огляделся. Каждая канавка, каждый выступ на отдаленных сверкающих громадах были ясно различимы.

… Никита Кляпов смеялся, нежно трогал кончиками пальцев веки прозревших глаз, смотрел направо, налево… Потом блистающий мир снова вдруг утратил четкие очертания, дрогнул, поплыл. Никита пришел было в ужас, но тут же сообразил, что плачет…

Внезапно ему пришло в голову, что проверка продолжается. Вчера проверяли на отрицательные эмоции, а сегодня вот проверяют на положительные…

Никита смахнул нечаянные слезы и нагнулся, подбирая с пола обрывки одежды. Непослушными руками смастерил что-то вроде набедренной повязки.

— Спасибо… — растроганно сказал он. — Я знал… Я знал, что вы…

Но тут у него снова перехватило горло. Виновато улыбнувшись, он подтянул повязку потуже и двинулся к ближайшим опорам, не догадавшись даже взглянуть в зенит, где присосалась к потолку фундаментом проклятая пятиэтажка.

… Первые увиденные Кляповым глыбы привели в его тихий восторг.

— Потрясающе… — шептал он, с трепетом оглаживая гладкий с ложбинкой валун. — Боже, как прекрасно…

Тут Никита запнулся.

— Нет, я понимаю, — торопливо добавил он, вскидывая голову. — Вот это… — Кляпов простер руку к ближайшему резному небоскребу, похожему на гигантскую оплывшую свечу. — Это грандиозно, это впечатляет. Но это… — Он снова огладил с нежностью молочно-белую гладкую поверхность. — Как хотите, а это гениально.

Никита еще раз обласкал камушек и выпрямился. Далее улыбка медленно начала сползать с лица Никиты Кляпова. Напротив на соломенно поблескиваюшей стене опоры похабно растопырилось глубоко вырубленное матерное слово.

Рука Никиты взметнулась привычным жестом к лицу, чтобы сорвать очки, — и замерла на полдороге. Срывать было нечего.

— Сократыч! — еще издали заорал Ромка. — Слушай! Я тоже гипотезу придумал!

Дедок Сократыч опустил ломик и с живым интересом взглянул на юношу. Затем голубенькие прозрачные глаза вспыхнули хитрецой, и, придав своему изжелта-розовому личику озабоченное выражение, Сократыч вновь повернулся к полураздолбанному валуну довольно скромных размеров.

— Я с удовольствием вас выслушаю, Рома, — деликатно ответил он. — Но, если можно, чуть позже… Сейчас я, как видите, занят…