Сокрушитель

Ответа он не получил. Что ж, молчание — знак согласия… Никита сделал шаг к черной дыре подъезда, и в этот миг зажглось одно из окон четвертого этажа.

— Все испортишь! — прошипела Лика. — Свет убери…

— Как я тебе его уберу? — шепотом огрызнулся Ромка.

— Прикажи, чтобы погас… Да не вслух! — простонала она тихонько. — Про себя!

Ромка попробовал — и комната бесшумно канула во тьму. Обозначились жемчужный прямоугольник окна и светлый овал на полу.

— Ну-ка, что он там делает? — Где-то рядом зашуршала туника, и на фоне прямоугольника появился темный силуэт Лики. — Подойди поближе… Только голову наружу не высовывай, а то выкинет у первого подъезда — как раз и столкнетесь… Ага… Стоит, сюда смотрит… Умора — очкарик! И почему-то в одном башмаке!

Ромка подобрался к проему и, стараясь не приближать лица к воображаемому стеклу, вытянул шею, скосил глаза. Действительно, вновь прибывший стоял, запрокинув голову, и смотрел на внезапно вспыхнувшее и столь же внезапно погасшее окно. На секунду линзы мощных очков поймали отблеск дальних колонн и просветлели, сделав новичка похожим на лупоглазых побирушек. Да он и так на них смахивал — маленький, косолапый, сутулый… Вид — несчастный, брюки сидят мешком, рубашка выбилась…

Сзади и слева раздался приглушенный удар, и голос Маши Однорукой негромко, но с чувством произнес:

— Вот мать иху ети! Набросали шоболов прямо в дверях… Хоть бы одна зараза за собой уничтожила… Наделали уродства, а убирать кто будет?.. Кто это там у окошка? Пузырек, ты, что ли?

— Не-а, — отозвался Ромка. — Это мы с Ликой…

— А-а… — И Маша Однорукая тоже прошлепала к светлеющему в темноте окну. — Где он там? — шепнула она, бесцеремонно раздвигая Лику и Ромку. — Эх, какой мозглявенький… Тоже, что ль, не кормили?.. А где мент? Менту сказали?

— Да он там с Крестом тарелку караулит. В побег решили идти…

— Вот делать людям нечего! — подивилась Маша. — Ну, Клавку я предупредила, а дедка пускай Пузырек предупреждает…

— А Лешу? — встревожился Ромка.

Маша хихикнула.

— Да Леша-то, он в «конуру» и носа не кажет… Не знал, что ли?

— Тихо! — шикнула на них Лика. — К подъезду идет. Куклу надо найти. В прошлый раз она на третьем этаже была… Этот скок куда? На третий?

— Нет, это наружу… А на третий — через две комнаты.

— А вы его пока по второму поводите. — Лика предвкушающе пожала Ромке локоть и выскользнула в дверь, тоже налетев на что-то по дороге.

Никита Кляпов шел сквозь второй этаж, и душа его корчилась, как на угольях. Споткнувшись об очередной ни на что не похожий предмет, он надолго столбенел, с ужасом вглядываясь в уродливые, но вполне узнаваемые формы.

— Да, — с отчаянием говорил он. — Я понимаю… Это злая карикатура… Но вы правы… Мы живем в уродливых домах и делаем уродливые вещи… Мы забыли, что такое красота…

А вокруг, умножая его муки, мерещились, роились глумливые бестелесные шепотки:

— Что он сказал?

— Карикатура…

— Злая…

— Ой, держите меня!

Ему все время казалось, что из черных дверных проемов слышатся смешки и сдавленные постанывания, а однажды почудился даже мужской голос. Тихо, но довольно отчетливо голос произнес с удивлением

— Ну, такого дурака здесь еще не было…

Кляпов выпрямился и сорвал очки. Комната дрогнула, утратила очертания.

— Да! — чуть ли не с вызовом хрипло сказал он в черное расплывшееся кляксой пятно проема. — И это унижение предстоит еще всей Земле — узнать, насколько ничтожен наш убогий самодовольный разум… Но мы упорны, мы готовы учиться мыслить по-новому…

Несколько секунд в проеме было тихо и гулко, а потом темнота взвизгнула и расхохоталась в лицо Кляпову. Хохот, впрочем, тут же оборвался.

Никита бросился к дверному проему, нацепив на ходу очки, чтобы не вписаться ненароком в косяк. Вспыхнул свет, поплыли смутные тени. Комната была пуста. В углу криво торчало какое-то металлическое сооружение, напоминающее огрызок койки. А рядом на полу лежала книга. Увесистый серый томик с золотым тиснением.

Никита приблизился и почему-то присел перед книгой на корточки. Как перед костерком. Взял в руки, прочел название, удивился, раскрыл с трепетом. Ошеломленно полистал, затем снял очки и принялся лихорадочно их протирать. Надел снова. Медленно пролистал всю книгу от начала до конца и поднял застывшее лицо.

— Возможно… — процедил он, а в глазах у самого плавилось страдание. — Я вполне допускаю, что даже творения лучших наших умов для вас — не более чем набор серых пятнышек… что лишь некоторые, самые гениальные строки достойны пощады…

Кто-то нежно тронул его за плечо, и Никита оглянулся.

Перед ним стояла кукла Маша.

… Ах, если бы он тогда потерял сознание! Но Никите Кляпову было отказано даже в этом. Дальше предобморочной слабости дело не пошло. Он так и не смог отбиться от нежных четырехпалых ручек белесого безликого страшилища. С плотно зажмуренными глазами, извиваясь в тщетных попытках отползти, он чувствовал, как эти ручки лезут к нему под рубашку и довольно сноровисто управляются с пуговицами брюк.

— Не надо… — рыдал он. — Только не это… Я не хочу…

И, видит Бог, это была чистая правда. Ничего подобного Кляпов не хотел. Но тут, к ужасу Никиты, мужское его начало предательски встрепенулось в ласковых пальчиках и повело себя вполне самостоятельно.

— Нет… — стонал Никита. — Не сметь!

В гробу оно видело его приказы. Внезапно Кляпову вспомнилось, что в момент прощания с жизнью нечто подобное бывает и с висельниками. Он разжал на секунду веки, увидел движение мощного, как дирижабль, бедра, дернулся из последних сил, но был оседлан. Дальше уже пошла агония.

— Да… Да… — всхлипывал он. — Я… понимаю… Я готов… пройти… и через это…

А вокруг ржали, взвизгивали и ухали черные дверные проемы.

— Да что за базар-вокзал? — в недоумении спросил Крест, берясь обеими руками за края люка и осторожно выглядывая из тарелки.

— С новеньким знакомятся, — процедил Василий. Он сидел на корточках в одной из неглубоких ниш и выкладывал капсулы из лопнувшего пластикового мешка. — Ты мне лучше скажи, почему скрипота молчит!

Под скрипотой имелся в виду люк летающей тарелки, так, кстати, до сих пор и не закрывшийся.

ГЛАВА 15

Отверзлись вещие зеницы…

Каким образом Никите Кляпову удалось выбраться из дьявольского здания, он не помнил. Кажется, пытался выброситься в окно, а дальше… А дальше в памяти зияла дыра. Во всяком случае, опомнился Никита, лишь оказавшись снаружи. Пятиэтажка сияла огнями. Яркие цветные пятна окон, проплавившие сумрак, представились ему на секунду отверстыми топками адских печей. В одних топках пламя еле тлело вишнево-розовым, в других полыхало желтым, а кое-где окрашено было в бледно-фиолетовые денатуратные тона. Там, должно быть, использовался пропан… Судя по взвизгам и выкрикам, в доме продолжали бесноваться и ликовать.

Боже, что это было?..

Униженный, уничтоженный, разбитый, Никита Кляпов стоял возле первого подъезда, поддерживая треснувшие по шву брюки с оторванными в борьбе пуговицами. Очки, надо полагать, тоже остались в той страшной комнате. С немым укором в беспомощных-близоруких глазах Кляпов повернулся к огромному холодноватому мерцанию на горизонте.

Внезапно вспомнилось устройство мира по Данте: в центре — ад, а вокруг — сферы света… В данном случае адом, несомненно, была пятиэтажка…

«Туда…» — Эта мысль возникла даже не в голове — она толкнулась в груди. И Никита, спотыкаясь, побрел на свет.