Страница 12 из 13
— Но я же видела, — сквозь слёзы сказала Кассандра, — он принесёт нам несчастье, мы все погибнем из-за него.
— Ах, ну что ты! — воскликнул Парис, цитируя Гермеса.
Этот неприятный разговор был прерван появлением Агелая. Главный пастух, приведённый слугами, видимо, уже понял, в чём дело, и сразу бухнулся в ноги Приаму, моля о пощаде. «Ну, давай, рассказывай, что ты сделал с ребёнком, которого тебе восемнадцать лет назад отдали!» — сурово обратился к нему царь. И Агелай сбивчиво, постоянно причитая, ссылаясь на жену, детей, трудное детство, природную доброту и прежние заслуги, рассказал о том, что ровно восемнадцать лет назад ему было поручено убить новорожденного царского сына, он отнёс мальчика в лес и бросил его там на растерзание диким зверям, но когда через несколько дней он снова пришёл к тому месту, то обнаружил, что мальчик жив — его вскормила сердобольная медведица, тогда Агелай не выдержал, забрал мальчика к себе и вырастил Париса как собственного сына, никогда не говоря, кто его настоящие родители.
«Вот ведь как, сынок, — сказал Приам, обращаясь к Парису, — когда ты родился, было нам с твоей матерью пророчество, что из-за тебя погибнет Троя. Некоторые, — тут он кивнул на Кассандру, — и сейчас так думают, только всё это глупые суеверия, как я теперь вижу: ты уж восемнадцать лет как жив, а Троя не погибла. И не погибнет никогда, если будут у неё такие защитники, как ты. А тогда я пророчеству поверил. Есть у нашего брата царя такой обычай: если надо избавиться от нежелательного ребёнка, его отдают слугам и велят извести как-нибудь, а слуги всегда относят ребёнка в лес, где кто-нибудь: волчица, медведица или пастухи его находят, вскармливают, воспитывают и дают ему подобающее царскому сыну образование. Так что ещё ни одному царю избавиться от сына таким способом не удавалось. Но уж таков обычай. А мы, цари, вовсе не такие изверги, как некоторые думают, и вовсе не так уж и любим казнить всех подряд, и уж тем более убивать собственных детей. Просто положение обязывает. А ведь знаешь, сынок, мы же эти состязания в твою память проводили. В годовщину твоей смерти, как мы думали. И кто мог подумать, что ты сам на них и победишь! Ты счастливчик, Парис, ты из тех, кто гульнёт даже на собственных похоронах. Впрочем, какие теперь похороны! Обними свою семью. Давайте праздновать!»
Он обнял и поцеловал Париса, со слезами его поцеловала царица Гекуба, брат Гектор обнял его с улыбкой на обезображенном лице — он уже совсем не сердился, Деифоб поприветствовал его без особой симпатии, но уже и без злобы. Только Кассандра долго не хотела к нему подходить и всё плакала.
Вместо траурного пира во дворце устроили пир праздничный. На радостях прощённый со строгим предупреждением Агелай напился и весь вечер лез к Парису целоваться. Меньше всех веселился сам виновник торжества. Он понимал, что семья у него теперь появилась не случайно — она была нужна для страшной мести, которую готовили ему и его родным рассерженные богини, и этот день приблизил их месть. Но ведь всякий день приближает к смерти, а раз так, то лучше уж пусть к ней приближают такие дни, как этот. Парис не строил иллюзий, лёгкая победа не отбила ему разум: никакой он не защитник Трои, и победил сегодня не он, а тот, кто управлял им во время боя — тот таинственный тренер. А он, Парис, Кассандра права, послан на погибель Трое. И ему стало жаль и добродушного царя Приама, и царицу Гекубу, и несчастную Кассандру, и мужественного Гектора, и даже вздорного Деифоба. Они все обречены, но сделать ничего нельзя: такое уж предопределение, такова воля богов, и изменить её не в силах ни он, ни Кассандра, ни, наверное, сами боги.
Вечером Парис вышел из дворца в сад. Ему вдруг захотелось поиграть на свирели, но, ощупав все складки одежды, он понял, что потерял свирель в этой суете. «Наверное, так надо, — подумал он. — Ведь я уже больше не пастух». Он осмотрелся. Вокруг между деревьями в ярком свете луны стояли мраморные статуи, изображавшие богов. Среди этих статуй Парис вдруг увидел своего тренера. Он опирался на длинный лук и надменно глядел на своего ученика.
— Значит, выходит теперь, что я что-то вроде принца, — сказал Парис, то ли обращаясь к тренеру, то ли к самому себе.
— Отчего же вроде? — отозвался тренер. — Принц и есть.
Парис вздрогнул от неожиданности. Конечно, он надеялся и очень хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но думал, что тот не захочет с ним разговаривать, так высокомерно он смотрел.
— А почему вы мне сегодня помогали? — быстро спросил он.
— Одна знакомая богиня попросила.
— А у меня тоже есть одна знакомая богиня, — решился похвастаться Парис, — даже три, то есть… А вы, наверное, сами бог?
— Наверное, бог, — едва заметно усмехнулся незнакомец.
Парис немного подумал, от волнения покусывая губы, а потом вдруг ткнул себя пальцем в грудь и представился:
— Парис, можно Александр.
— Феб, можно Аполлон, — вновь усмехнувшись, передразнил его тренер.
Парису стало стыдно, что он сам не узнал такого знаменитого бога. Это могло бы быть простительно пастушку, но непростительно для троянского царевича.
— Насколько это вообще возможно между богом и простым смертным, — вдруг сказал Аполлон.
Парис вздрогнул и недоумённо на него посмотрел.
— Ты сейчас хотел предложить мне свою дружбу, но не знал, как это сказать, — пояснил бог.
Парис оторопел.
— Да, действительно. А как вы это узнали?
Аполлон досадливо махнул рукой, вновь опёрся на лук и отвернулся.
12. Сизифов труд
— Так значит, ты говоришь, показатели хорошие? — переспросил громовержец Зевс, скептически глядя на стоявшего перед ним Гермеса.
— Отличные, Кроныч, просто замечательные показатели.
— Ну да, ну да. Значит, урожайность, рождаемость, безработица… Это мы всё рассмотрели, а как у нас обстоят дела со смертностью? Ты об этом ещё не докладывал.
— Со смертностью, — Гермес немного замялся, но тут же бодро ответил: — С ней тоже всё отлично. Низкая смертность, очень низкая.
— И насколько низкая? — продолжал выпытывать Зевс. — Конкретно, сколько людей умерло за последний месяц?
Гермес смущённо отвернулся.
— Конкретных данных не поступило. Выглядит так, что, вроде, последние месяцы как бы никто и не умирает вовсе.
— И как это понимать? Смертные, которые не умирают, а только размножаются, это нормально разве? Ты понимаешь, к чему это ведёт?
Гермес беспомощно развёл руками.
— Я-то тут при чём? Я за смертность не отвечаю. Этим Аид занимается.
— А он что говорит? Ты его спрашивал?
— Я пытался с ним связаться и задать этот вопрос. Честно, пытался. Но только без толку — его нигде не найти.
Зевс нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику трона.
— Ну так найди. Я его что ли искать должен!
Гермес поспешно откланялся и пустился на поиски властелина смерти.
Спускаться в подземное царство без крайней нужды Гермес не захотел и решил для начала расспросить Персефону — жену Аида, которая в это время как раз гостила у своей матери богини плодородия Деметры.
Каждое лето Персефона проводила у матери. Деметра очень любила свою дочь и так тосковала, когда Персефона была у мужа в царстве мёртвых, что совсем забрасывала все дела, и многие замечали, что зимой земля почти ничего не родит.
Гермес застал богинь прогуливающимися в саду, бесцеремонно присоединился к их разговору и как бы невзначай спросил Персефону, как поживает её супруг.
— Так я его уже несколько месяцев не видела, — ответила богиня. — Когда я собиралась, всё было в порядке. Он тогда тоже должен был отправляться на землю, к какому-то царю. Кажется, к коринфскому. Я ещё удивилась, что он лично идёт за каким-то смертным, обычно они сами к нам являются, им только присылают повестку.
Гермес усмехнулся.
— К коринфскому царю, значит? Это к Сизифу-то? Ну, для него можно сделать исключение. На него сам Зевс большой зуб имеет. Вы разве не слышали эту историю? Про неё зимой весь Олимп судачил. Впрочем, до царства мёртвых наши сплетни плохо доходят, а уважаемая Деметра зимой вообще ничем, насколько я знаю, не интересуется. У Зевса тогда завязалась интрижка с одной нимфой. И вот когда они уж совсем было поладили, врывается её папаша — божок мелкий, но очень эмоциональный, и отвешивает Кронычу такого пинка по голому заду, что от его вопля вся Греция содрогнулась. Вышел у них тогда разговор очень серьёзный. Пока Кроныч добрался до перуна и успокоил папашу хорошей молнией, тот успел столько всего ему растолковать, что наш громовержец после этого несколько дней не являлся на собрания богов. Потом стали выяснять, кто рассказал папе о приключениях его доченьки, и выяснилось, что это был как раз коринфский царь Сизиф. Кроныч тогда сурово заметил, что смертным не стоит лишний раз влезать в дела богов, а ябедам и нарушителям мужской солидарности не место среди живых, и попросил Аида взять дело под личный контроль.