Страница 41 из 62
Хома прервал философию:
— Обойду с того края. Если не усеритесь от страха, так шумните. Для отвлечения.
— Да как ты… — ужаснулся дед.
— Каком кверху, — Хома наскоро проверил кремни и полки пистолетов. Медлить нельзя – порвут малого, то уж вовсе этаким грехом зачтется, что и не описать. Не сковороду горячую лизать придется, а цельный казан! Да и не по-людски выйдет...
Хома обежал заросли, вывернув к развилке за спиной у маззикима-детокрада. Малый в руках демона, словно чуя, что помощь идет, завопил благим матом, засучил ножками. Маззиким тряхнул добычу, будто надоедливого поросёнка – младенец завизжал ещё прытче. И то к делу – заглушил шаги.
— А ну сгинь! Пошли прочь, матку вашу с гиляки рано сняли! – из-за кустов поднялся хлопчик, взмахнул не шибко увесистой палкой.
— Сгинь, бесовская сила, во Имя Отца, Сына и Святаго духа! – поддержал осторожный кум покойной Товкочихи, не рискуя подниматься из-за прикрытия кустов.
Демоны, не прекращая ритуала, притоптывали по дороге мерзкими птичьими лапами, лишь двое оглянулись на дерзостные крики.
Хома вобрал поглубже в грудь вечернего воздуха, благо нынче ничто расширенью казацкой груди не мешало, поднялся из бурьяна и, нацеливая пистоль, сказал:
— А ну, отдай хлопца, образина подземная!
Маззиким оборотился, глянул немигающим глазками – вот же несуразная тварюга – глаза и вовсе желто-бурые, как гнилая жерделина. Ничего человечьего, чтоб ему…
Вытянулась длиннющая лапа демона, пальцы алчно выставили когти, норовя вцепиться в казацкое горло…
— Та на! – гаркнул Хома, нажимая спуск.
Рагузский пистоль не подвёл, полыхнуло – два ноздревых пятна на харе беса превратились в единую дыру, куда покрупнее размером. Чуть позже плешивая голова скукожилась, словно проткнутый изнутри пузырь – пущенная с трех шагов золотая пуля сработала самым чудным образом – маззиким точно сам в себя заглянуть пытался.
Дивиться столь странному боевому событию казак не стал – шагнул в пороховую завесу, ухватил мальца за рубашонку. Подлый демон жертву не отпускал, хоть сам и завалился на дорогу. Пришлось стукнуть по лапе стволом пистоля. Паучья лапа разжалась, взвыл оцарапанный когтями мальчонка. Хома подхватил орущего дитятю под мышку и предпринял отступление. Весьма быстрое и безотлагательное. Через плечо видел, как тянутся вослед когтистые лапы, всё удлиняясь и грозя когтями…
… Как на крыльях пронесся Хома мимо кустов – малый под рукой аж примолк от этаких бодрых молниеносностей. Хлопчик, что в засаде давал отвлечения, тоже рванул по дороге.
— Куда, неужто старого бросите?! – возопил Товкочихин кум, разом сбрасывая с плеч два, а то и все три десятка лет и беря ноги в руки…
Проскочили мимо десятка дворов – погони не имелось. Едва остановились, народ мигом собрался: набежали из-за плетней, малого выдернули, вопль, ор, гвалт. «Да где же воинство?! Где отцы святые, попы со святой водой и молитвой тайной?» Товкочихин кум ораторствовал о засилье демонского племени, о жуткой гибели козы и кумы. Обывательский люд с ужасом поглядывал в сторону околицы. Заодно выяснилось, что на Колодезном краю нескольких демонов поймали и живьем жгут, за старым колодцем дом Ляхнов сам собой загорелся, у Тимковичей обе коровы взбесились. А ещё у костёла ясновельможный пан Лащинский собирает мужчин с оружием для стойкого отпора демонскому вторжению.
Хома пропихался сквозь визгливую толпу. Слушать распоряженья мудрого пана Тадзеуша особого желания не имелось, а вот на Колодезный придется сходить. Хотя и далеко, но ведьма полного донесения потребует, а спорить - такое ссыкотное дело... Для передыха Хома присел у плетня и принялся снаряжать пистолет. Тщательно забивал пыжа, как кто-то спросил:
— А куля-то особая?
Хома поднял взгляд на хлопчика:
— Умный или как?
Хлопец пожал плечами.
— Ежели умный, так и молчи, — посоветовал казак. – Ибо после надлежащих слов любая пуля — особая.
— Понял, — кивнул догадливый хлопец. – Молчу.
— То дело. А раз умный, своди-ка меня на Колодезный. Только без всяких вытребенек, самым прямым путем.
— Так мигом! — заверил хлопчик.
***
Проводника звали Януш, был он из тех поляков, что вовсе и не совсем ляхи, а этак… с каплей польской невредной придури. Ну, кто ж без грешка, простительное дело! Пришеб хлопчик знал получше своей пятерни – шли этакими закоулками да огородами, что Хома только крякал, через заборы перебираясь. Уж вовсе стемнело, гуще потянуло дымом, впереди орали, полыхало очевидное зарево.
— Шёл бы ты до мамки, Януш, — намекнул Хома, разглядывая сквозь садовые ветви недобрые отблески.
— Да как же?! Такой случай, — хлопчик взял наперевес выдернутый из изгороди кол.
— Тогда сзади держись, мелколяхская твоя душа.
***
Топталась у двух горящих хат толпа, сыпала многоголосыми проклятиями, валялся у крыльца труп в задранной на голову свитке. Несколько хватких мужиков с кольями сторожили у окон и двери, не давая демонам выскочить наружу. Хата пылала вовсю, но изнутри ещё слышался душераздирающий визг. Хома подумал, что вряд ли туда маззикимов загнали – те на горло как-то посдержаннее.
— Спалили, значит, знахарку, — пояснил всезнающий Януш. – С родней вместе и спалили.
Из общих криков и вдумчивых объяснений толкового хлопчика выяснилось, что знахарка была бабой не особо вредной, но общество знало, что издавна ведьмачит старая карга. За руку, понятно, не ловили, но уверенность имелась. В спокойные времена прощали по исконному христианскому добродушию, но уж если демоны завелись – разговор с ведьмой понятный. Небось, она демонов и подманила! Сын ейный старший, ох, и хорошим был бондарём. Но семя-то одно, вредоносное – что их, колдунов, жалеть?
Подошел знакомый кузнец, вооруженный коротким мушкетом-бандолетом, с саблей на поясе, и хмурый как туча – видать, тоже подозревал, что не совсем тех спалили. Ну, сделанного не воротишь. Намекнул на пистоли – исправны ли? Хома отрекаться не стал – живописал, как у выезда демона свалил. В хате уже не кричали, шумно завалилась крыша, взлетел превеликий сноп искр. Точно отвечая тому яркому огню, донесся дикий бабий крик – не из хаты, а вовсе со стороны оврага, куда убегала дорога к реке. Крик почти тут же оборвался, а толпа стояла, словно громом сражённая. А потом на глазах народ начал редеть…
— Обгадилось общество, — покачал бритой головой кузнец. – Пойду-ка и я до хаты. Жинка, детишки одни.
— Верно, защищать нужно, — согласился Хома, озираясь. – И мне к хозяйке вернуться нужно. Как она там без моих пистолей? Небось, со страху трясется. Ты если что, к шинку приходи. Мы там оборону держать станем.
Разошлись. Хома с Янушем быстро шагали по вымершей улице, потом хлопчик задал стрекача до своей хаты, а гайдук, держа наготове оружие, рысью устремился к шинку. Что-то и вовсе неуютно нынче стало в славном городе Пришебе.
***
У шинка света не имелось, стоял тёмный и словно вымерший. Хома шарахнулся от сунувшихся под ногу зелёно-жёлтых светляков – оказалось, всё тот же кот здоровенный дерзостно глазами сверкает. Вот же пристал, крысоед облезлый. Кот со зловещим мявом увернулся от сердитого казацкого пинка, сгинул в темноте.
— Ты не злобствуй, — сказал знакомый скрипучий голос откуда-то сверху. – Со двора лестница стоит, забирайся наверх, да доклад докладывай.
Оказалось, ведьмин курень в полном составе засел на крыше. В соломе виднелись норы, словно бешеные мыши изрыли, рядом заготовились целые залежи огневого припаса, клинков, факелов и иного хозяйства. Видать, староопытной ведьме доводилось сиживать в осадах.
— Ну? – поторопила хозяйка, не дав лазутчику даже перевести дух.
— Видел ваших маззикимов. За околицей. Изготавливались к бою. Одного я на месте из пистоля уложил, — Хома живописал подробности битвы.
— Значит, в глаз его и сразил? – переспросила придирчивая чёртова баба. – В левый или в правый?
— В серединный, — буркнул лазутчик. – Он у них самый чувствительный. Короче, работают пули надёжно.