Дети Гамельна. Ярчуки

Самой интересной находкой оказался шкелето-кот, так впечатливший Литвина.

- Ты, капитан, в следующий раз так и говори: прётся сейчас на тебя, дорогой ты мой человек, кошачий скелет, который не кусается, и не царапается. Я ж чуть не обосрался!

- Это не самое страшное, отрок, что доведется тебе встретить на пути ратном, коли твердо решишь стезю нечистеборческую выбрать!

Збых с подозрением оглядел командира – не подменили ли втихаря, раз такую высокопарную чушь нести начал? Но тот ухмыльнулся в ответ и продолжил:

- Так говоришь, котей мимо прошел, да в речку бултыхнулся?

- Ну! Видать, рыбки половить вздумалось.

Литвина передернуло.

- Рыбки половить - не человеков уловить! – вновь скорчил постную физиономию капитан. - Забавный вообще котик, раз под солнцем шляется. К нечисти никоим боком отношения не имеет. И скроен очень ловко и не по простым лекалам.

Подошли наёмники, что ставились на охрану, справедливо рассудив, что раз капитан с Литвином сидят, языками чешут, нужды особой в пригляде нету.

- Чего там, герр капитан? – спросил вежливый Марек.

- Ничего плохого, но и ничего хорошего. Ночью засядем поудобнее, подождём, вдруг вернется.

- Что-то я сомневаюсь, - покрутил головою Збых, разминая шею. - Мы пол дня здесь бродим, и слепой бы нас приметил.

- Один хрен сегодня выступать не получится, девчонку хоронят. А так, мало ли, вдруг да явится, над разгромом поплакать, нами, злобными ландскнехтусами, учинённым.

***

Воду и лодки Диего не любил – имелось на то веские основания, накрепко встрявшие в память после одной ночи... Туман, ледяная вода, грязь, и пули, прилетающие из темноты, но удивительно меткие... Однако сейчас сияло солнце, распевали средь зелени высокого и крутого берега птицы, смирно влекла свои тёплые воды широкая река. Да и к короткому веслу лейтенант приноровился, грёб, не сбивая товарищей.

Длинная и вместительная лодка, именуемая в здешних местах «дубком», легко шла по спокойной воде. Навали в такую долблёнку больше груза, посади еще трех-четырех бойцов, суденышко сохранит подвижность – делать лодки в здешних местах умели. Но нынче в дубке сидело всего четверо: сам лейтенант, неразговорчивый Котодрал и сумрачный казак Дмитр. За четвёртого спутника был и вовсе молчун.

Водный простор раскидывался всё шире – заходили к добыче от середины реки, дабы не вспугнуть. Бескрайность реки смущала – опрокинется лодка, определенно не выплыть. Особенно, если плаванью мешать будут всяческие перепончатолапые щуки. Впрочем, дурных предчувствий пока не имелось – Диего смотрел, как летит вдоль берега цапля – сияло в солнечных лучах нестерпимо белоснежное оперение, неспешно взмахивали прекрасные крылья – истома и изящество таились в каждом движении. Будь оно проклято, до чего ж много странного и волшебного в этой дикой стране! Птицы, реки, женщины с мифическими именами… О, Гарпин куда как смуглее и пощедрее телосложением, чем эта снежно-белая хрупкая птица. Какая же она жаркая и искренняя в желаниях! Святой Христофор свидетель – кипящее золото, а не женщина!

Всплеск отвлёк от ненужных мыслей – гребцы вздрогнули, глядя на широко расходящиеся по воде круги.

— Рыба, — обернувшись, одними губами, почти беззвучно, сказал Котодрал.

Диего кивнул, чувствуя, как на лбу мгновенно выступил пот. День как будто разом стал менее солнечным. Охотники глянули на Дмитра – казак оскалился, безмолвно указал веслом в сторону берега – в то место, где обрыв и деревья отбрасывали длинную и плотную тень. Понятно, значит там те знаменитые омуты…

Двинулись к цели. Лейтенант ещё бережней погружал весло в воду. Не нужны лишние плески, ни к чему громкие звуки и иной шум. Пусть дичь спит. Сейчас, в полдень, она непременно должна спать. Сыто и спокойно дремать в покое, среди зеленых водорослей и черных стволов топляка…

О здешних мавках и водяницах Угальде знал мало. Об ундинах и наядах читал и слышал чуть больше. Особой опасности здравомыслящим людям они не представляли. В добропорядочной Европе, по крайней мере. Если сохранять должные приличия, не куртуазничать с сисястыми селёдками, не давать себя заманить в воду спьяну или по чрезмерной похотливости…

Здесь иное дело. Дикие реки, полные кровожадных тварей. Жутко вспомнить, как они растерзали несчастную невесту казака. Лейтенант отлично понимал скорбь товарища. Такая милая девушка. Хотя, если сравнивать, покойная, конечно, излишне худощава…

Угальде прогнал неуместные сравнения. Тень берега приблизилась. Собственно говоря, это не совсем прибрежная тень – просто длинная и темная. И чересчур густая. Как в столь солнечный полдень вода может оставаться непроницаемо чёрной? Казалось, уже и внутрь лодки сама собой поднимается речная студёность – вот, сидящий впереди, Котодрал передёрнул плечами. Диего и сам чувствовал, как поясницу начинает холодить, точно на снег уселся.

Дмитр приподнял руку, призывая замедлить ход – казак всматривался в береговые деревья и откосы, ища приметы точного места. Лодка сдвинулась чуть в сторону, Дмитр кивнул головой – здесь! Он и Котодрал склонились над молчаливым попутчиком охотников – пузатый бочонок с достоинством дожидался своего часа. Лоснились обмазанные свежей смолой бока, торчал куцым негнущимся хвостиком хитроумный фитиль, который надо не поджигать, а вовсе даже наоборот - окунуть в воду целиком. О, сколько всего полезного хранят вьюки их капитана!

Держа наготове пистолет, Диего не мог оторвать взгляда от воды – странно притягивала почти чёрная поверхность, чаровали мнящиеся глазу водовороты, тайное глубинное движение – тёмное, гладкое, упругое. Ствол пистолета ткнулся в борт лодки – Угальде отшатнулся. О, Дева Мария! Неужели сам нырнуть вознамерился!?

— Что скажешь, лейтенант? – прошептал Котодрал.

— Швыряйте! С левого борта…

Бочонок придержали — плеснуло не так и громко. Смоляная тушка снаряда канула в непроницаемую толщу воды. Капитан клялся, что всё сработает. По его словам, нужно только дать воде растворить вложенный кусочек сахару…

— Ну, сучье племя, щас… — с торжеством скрежетнул зубами Дмитр.

Спохватившись, взялись за весло – дубок резво отошёл ближе к берегу…

…Сначала вздрогнула лодка, потом донесся глухой глубинный вздох… и всё. Днепровский простор лежал все такой же сонный, разморенный. Диего уже открыл рот, дабы крепко выругаться, но тут вода вспучилась…

…Огромный пузырь вынес к солнцу еще один вздох, глубокий и страдающий, словно река ахнула от боли. Разошёлся пенный водяной вал, стал белым, потом жёлтым – взметнуло со дна песок, камни, обломки древних стволов, обрывки водорослей. Мелькнуло ещё что-то, вода меняла цвет, лодка запрыгала на волне… Выбросило в пузырях на поверхность обрывок чего-то тёмного, но вроде бы без хвоста…

— Вон они! – приглушённо крикнул Котодрал.

…Шагах в двадцати от взрыва всплывали тела: вот бледная спина, левее голова… Дальше опять голова, еще одна… Нога в небо задралась – бледная, в синеве – нырнуть хочет?! Нет, эта оборванная, растрепанные ошметки кожи хлюпнули… Но вон, среди вплывших гнилых ветвей, отчетливое шевеление!

— От берега уходят! – крикнул Йозеф.

Казак уже стоял на ногах, целился из аркебузы. Выстрел!

Было видно, как одно из темных пятен вздрогнуло, исчезло под водой. Вновь всплыло или нет?

Поверхность на месте взрыва густо покрылась всякой дрянью: обломки столетнего топляка, ил, мутные пузыри, вон мертвое тело, с раскинутыми руками и ногами, опять черные сучья… Меж всего этого суматошно бултыхалось нечто лохматое, било по воде пятернями и пятками, бессмысленно кружилось, видимо, сильно оглушило.

— От, словно чабак[68] с глистяком в пузе, — злобно процедил Дмитр, вскидывая мушкетон.

Хлестнула по воде картечь, тварь, с виду невеликая, подпрыгнула, на миг показав разодранное белёсое пузо, исчезла…

— Под берег уходят! – указал Котодрал, вскидывая пистоль.

Диего и сам видел – дальше по носу дубка плыло несколько пятен голов, одна всё моталась из стороны в сторону, из её ушей брызгало тёмным.