Марсианские истории

Чек заметил, что она худеет, слабеет и бледнеет. Он поговорил с ней об этом, и она объяснила ему, что ей не нравится вот здесь под землей, что ей нужен воздух и солнечный свет, или она и дальше будет слабеть и в конце концов умрет. Очевидно, он передал ее слова Лууду, так как вскоре объявили ей, что король распорядился перевести ее в крепость. Она надеялась, что это следствие ее беседы с Чеком. Даже просто вновь увидеть солнце было счастьем, к тому же у нее вновь появится надежда на бегство, о чем она не осмеливалась думать раньше, так как знала, что без посторонней помощи ей не выбраться из запутанных подземных лабиринтов на поверхность.

Теперь же у нее появилась слабая надежда. В конце концов, она теперь видит холмы, а раз так, то разве не может появиться возможность достичь их? Если бы у нее было десять минут — всего десять коротких минут! Самолет все еще там. Она знала где его искать. Всего десять минут, и она свободна, свободна и далека от этого ужасного места. Но дни проходили и она никогда не оставалась одна даже на пять минут. Она непрерывно обдумывала план спасения. Если бы не бенсы, ей удалось бы бежать ночью. Чек ночью всегда отделялся от тела и находился в каком-то полукоматозном состоянии. Нельзя было сказать, что он спит, это вообще не походило на сон, так как его безвекие глаза не закрывались и оставались неизменными. Ночь он неподвижно лежал в углу. Тара Гелиум тысячи раз разыгрывала сцену спасения. Она подбежит к рикору и выхватит меч, висящий на его доспехах. Она сделает это, прежде чем Чек поймет, что происходит, и раньше, чем он поднимет тревогу, она опустит лезвие меча на эту отвратительную голову. Всего за несколько мгновений она достигнет ограды. Рикоры не остановят ее: у них нет мозга, чтобы сообразить, что она убегает. Она много раз следила из своего окна за тем, как открывают и закрывают ворота, выходящие в поле, и знает теперь, как действует замок. Она откроет его, выбежит и понесется к холмам. Холмы так близки, что ее не смогут догнать. Так просто! Было бы просто если бы не бенсы. Бенсы ночью, а работники на полях — днем!

Заключенная в крепости, лишенная движений, девушка не делала того, что ожидали ее похитители. Чек спросил ее, почему она не полнеет: ведь сейчас она выглядит хуже, чем в тот момент, когда ее захватили. Эти вопросы были повторением вопросов Лууда, и это позволило Таре Гелиум выработать новый план спасения.

— Я привыкла гулять на свежем воздухе при свете солнца, — сказала она Чеку. — Я не могу быть такой, как прежде, так как заперта в этой комнате, дышу затхлым воздухом и не двигаюсь. Разреши мне выходить ежедневно на поля и гулять там на солнце. Тогда, я уверена, вскоре буду толстой и красивой.

— Ты попытаешься убежать, — сказал он.

— Но как я могу попытаться, если ты всегда со мной? — спросила она. — И даже если я попробую бежать, куда я пойду? Я даже не знаю в каком направлении Гелиум. Наверное, он очень далеко. В первую же ночь меня растерзают бенсы, разве не так?

— Ты права, — сказал Чек. — Я спрошу об этом Лууда.

На следующий день он сказал, что Лууд разрешил ей выйти на поля. Он подождет еще несколько дней и проследит за ее успехами.

— Если ты не станешь толще, он использует тебя для других целей, — сказал Чек, — а не как пищу.

Тара Гелиум содрогнулась.

В этот день и во все последующие она выходила из крепости и через ворота проходила на поля. Она постоянно искала возможности для спасения, но Чек всегда был рядом с ней. Но не столько его присутствие удерживало ее от бегства, сколько многочисленные работники, всегда находившиеся между нею и холмами, где находился ее самолет. Она легко бы избавилась от Чека, но было слишком много других. Наконец однажды, выходя на поля, Чек сказал ей, что это она делает в последний раз.

— Вечером ты пойдешь к Лууду, — сказал он. — Мне очень жаль, что я больше не услышу твоего пения.

— Вечером! — она с трудом перевела дыхание, голос ее дрожал от ужаса.

Она быстро взглянула на холмы. Они были так близко! Однако, между нею и ими были неизбежные работники — не менее двух десятков.

— Пойдем туда, — сказала она, указывая в их сторону. — Я хочу посмотреть, что они делают.

— Слишком далеко, — ответил Чек. — Я ненавижу солнце. Здесь, под тенью дерева, гораздо приятней.

— Хорошо, — согласилась она, — оставайся здесь, а я пойду туда. Это займет не более минуты.

— Нет, — ответил он. — Я пойду с тобой, хочешь убежать, но тебе это не удастся.

— Я не могу убежать.

— Я знаю, — согласился он, — но ты можешь попытаться. Я не советую тебе делать этого. Может, лучше вернуться в крепость? Если ты убежишь, мне придется туго.

Тара Гелиум видела, что теряет последний шанс. Других больше не будет. Она искала хоть какой-нибудь предлог, чтобы оказаться поближе к холмам.

— Я прошу немного, — сказала она. — Вечером ты попросишь, чтобы я спела. Это будет в последний раз. Если ты не позволишь мне подойти и посмотреть, что делают эти калданы, никогда не буду петь для тебя.

Чек колебался.

— Я буду все время держать тебя за руку, — сказал он.

— Пожалуйста, если хочешь, — согласилась она. — Пойдем!

Они двинулись к рабочим и к холмам. Небольшой отряд калданов выкапывал клубни из земли.

Она заметила, что все они заняты своей работой, их отвратительные глаза были устремлены вниз. Она подвела Чека совсем близко к ним, говоря, что хочет внимательнее рассмотреть их работу. Все время он цепко держал ее за руку.

— Очень интересно, — сказала она со вздохом, затем вдруг: — Смотри, Чек! — и быстро указала назад, на крепость.

Калдан, державший ее, отвернулся и посмотрел в том направлении: в тот же момент с ловкостью бенса она ударила его кулаком, вложив в этот удар всю свою силу — ударила прямо в затылок его мягкой головы, как раз над воротником. Удар оказался удачным. Он выбросил калдана из его гнезда на плечах рикора и отбросил на землю. Немедленно рука, сжимавшая ее запястье, разжалась, не контролируемая больше мозгом Чека. Рикор неуверенно отошел на несколько шагов, опустился на колени и лег затем навзничь. Но Тара Гелиум не дожидалась этого. Как только пальцы разжались на ее руке, она бросилась бежать к холмам. Одновременно с губ Чека сорвался предупредительный свист: потревоженные рабочие распрямились, один из них оказался как раз на пути Тары Гелиум. Она удачно увернулась от его распростертых рук и вновь побежала к холмам, к свободе. Вдруг она споткнулась об инструмент, напоминавший мотыгу, лежавший наполовину припорошенным землей. Спотыкаясь, она побежала дальше, пытаясь восстановить равновесие, но ее нога все время попадала в борозды, она вновь спотыкалась и бежала дальше. А споткнувшись в очередной раз и упав, она почувствовала на себе чье-то тяжелое тело, еще мгновение — и она окружена… Ее поставили на ноги: взглянув по сторонам, она увидела, как Чек пробирается к своему безвольному рикору. Чуть позже он подошел к ней.

Отвратительное лицо, не способное выражать чувств, никак не проявляло того, что происходило у него в мозгу. Был ли там гнев или ненависть? Или жажда мести? Тара Гелиум не знала, да ее это и не интересовало Случилось самое худшее. Она попыталась освободиться и потерпела неудачу. И другой возможности не будет.

— Идем! — сказал Чек. — Мы возвращаемся в крепость.

Абсолютная монотонность его голоса не нарушилась. Это было хуже, чем гнев, ибо полностью скрывало его намерения. Ее ужас перед этим гигантским мозгом, совершенно лишенным человеческих чувств, усилился.

Ее вновь отвели в ее комнату в крепости и Чек вновь вступил на дежурство, сидя на корточках у входа, но теперь он держал в руке обнаженный меч и никогда не оставлял рикора, лишь иногда его сменял другой калдан, когда Чек чувствовал усталость и голод. Девушка сидела и следила за ним. Он не был грубым с ней, но она не чувствовала благодарности, хотя с другой стороны, у нее не было к нему ненависти. И лишь чувство ужаса жило в ней. Она как-то слышала, как ученые обсуждали будущее красной расы, и вспомнила, что некоторые утверждали, что со временем мозг, рассудок, будет занимать все больше места. Не останется инстинктивных действий или чувств, ничего не будет делаться без обдумывания. Напротив, разум будет руководить каждым действием. Сторонники этой теории утверждали, что в этом будет счастье человечества.