Страница 58 из 61
- Да, - недоуменно отозвалась женщина, - но я вернусь, Питер…, Что такое? - он побледнел, и Марта даже испугалась.
Шипел газовый рожок, потрескивали дрова в камине.
- Марта, - он опустился на колени перед ее стулом, - Марта, я давно хотел это сказать, и наконец…., - в ее руках оказалась бархатная коробочка, - Марта, пожалуйста, окажи мне честь, стань моей женой…, -Питер помолчал:
- Я тебя люблю. Тогда, летом, как ты из Америки приехала…, Я должен был тогда…, - он замолчал. Марта увидела слезы в его глазах.
- Он за меня дрался, - женщина вспомнила туман над травой в Ричмонд-парке, и пулю, что она вынула из ствола дерева, - он рисковал жизнью…, Он благородный человек, нельзя ему себя навязывать, с ребенком…., - она посмотрела на крупный изумруд в кольце.
Марта, мягко, отдала ему футляр:
- Я не могу быть твоей женой, Питер. Прости меня, пожалуйста, - она заставила себя не касаться слезы, катившейся по его щеке. Женщина отвернулась, глядя на пламя в камине.
Он стоял на коленях, а потом кивнул:
- Если я тебе не по душе, Марта, то конечно. Нельзя выходить замуж за нелюбимого человека. И жениться тоже, - вздохнул Питер. Ее зеленые, большие глаза блестели.
- Шестнадцать лет я ее знаю, - понял мужчина, - с той поры, как дядя Тедди покойный ее в Лондон привез. Она не изменилась совсем, такая же красавица. Марта, Марта…, - он, внезапно, вздрогнул. Мягкая, маленькая рука легла ему на волосы.
- Люси это делала, - вспомнил Питер, - по голове меня гладила. В Кантоне, я приходил домой, и укладывал Грегори спать, вместе с ней. Потом она садилась в кресло, я на ковре устраивался, и все ей рассказывал, что в конторе случилось. Сейчас я с папой и мамой говорю, но, Господи, как хочется…, -он заставил себя не думать о покойной жене. Питер услышал тихий голос:
- Питер, милый, ты мне по душе, очень…, - она отняла руку и сжала тонкие пальцы: «И мальчики, ты для них всегда был, как отец…, - Марта помолчала.
- Марта…, - Питер вздохнул, - ты Грегори спасла. Ты его вырастила. Я тебе всю жизнь буду благодарен…, Ты его мать, другой он и не знает, - от ее платья пахло жасмином, она вся была рядом, нежная, теплая, едва слышно, взволнованно дышащая.
- Почему, Марта? - он помолчал: «Если я тебе, хоть немного нравлюсь…, Я всегда, всегда буду рядом с тобой, - Питер улыбнулся, - как дедушка был рядом с бабушкой, что бы она ни делала. Я тебя люблю, Марта…, - он, было, хотел сказать, что понял это еще в Сендае, но потом решил: «Не надо. Меньше года прошло, как кузен Степан погиб. Ей тяжело будет. Они тогда после разлуки встретились».
Она молчала.
Когда Марта вернулась со Святой Земли, она обедала у Кроу. В библиотеке женщина подождала, пока кузен нальет ей портвейна. Она пригубила и затянулась папироской:
- Питер, я, когда в Германии была, к фармацевту заходила, купить…, мыло, - нашлась Марта, - и видела там одну вещь…, - она нежно покраснела.
Кузен сидел на ручке ее кресла, усмехаясь:
- Я их собираюсь выпускать, Марта, это золотое дно. Хотя странно, - Питер стряхнул пепел, - что они на прилавке лежали. Это неприличным считается, - он встал и прошелся по персидскому ковру, остановившись напротив портретов. Первая миссис де ла Марк лукаво, через плечо, смотрела на него, то же самое делала и Марта на японской гравюре. Питер, невольно, вздохнул: «Бабушкиного портрета не найти теперь, а жаль. Дедушка Теодор его писал. Что за мерзавец был император Николай, сбросить стариков в озеро…, - Марта рассказала ему все, что услышала от покойного мужа.
- Могилы Воронцовых-Вельяминовых в порядке, - улыбнулась она, - я церковь возвела, в память святого Теодора, покровителя воинов. Она еще долго простоит. Когда Петя подрастет, он туда съездит, обязательно.
Кузина покашляла: «Должно быть, забыли убрать». Питер стоял к ней спиной. Марта, нарочито небрежно спросила: «А они, как бы это сказать, надежны? Это резина, новый материал».
Марта опустила глаза к животу, скрытому кринолином:
- Тебе, дорогая моя, я не буду рассказывать, благодаря чему ты на свет появилась, - Марта не выдержала, и улыбнулась. Кузен отпил портвейна:
- Не такой новый. Почти два десятка лет, как его запатентовали. Я сам…, - он смутился, но продолжил, -сам не знаю. Однако я слышал, что, надо улучшать их качество. Этим я и намереваюсь заняться, - он рассмеялся.
Марта велела себе: «Надо сказать. Он мне по душе. Он хороший человек, и так долго один был…, Скажу. Как будет, так и будет».
- Питер, - она ласково коснулась его руки, - ты послушай меня, пожалуйста.
Она говорила, а он, превозмогал желание подняться и обнять ее: «Господи, какая ерунда. Самое главное, что я ей нравлюсь. Самое главное, что она хочет быть рядом, а остальное…, Все это неважно».
Голова у него была ясной, как всегда, когда он принимал решение. Питер очень редко с кем-то советовался:
- Это ты в меня такой, - усмехался отец, - в меня, в дедушку своего…
Подчиненные в конторе и на заводах знали его привычки. Питер забирал себе папки с материалами. Он, коротко, говорил: «Я вас позову, когда все станет понятно». Раньше он обсуждал свои мысли с женой, сейчас изредка звал на помощь отца, но все равно предпочитал оставаться наедине с цифрами. Он сидел, отпивая кофе, куря папиросу, закрыв глаза. Потом он улыбался, наконец, понимая, что надо делать.
Это случилось и сейчас.
- Марта, - Питер прижался губами к ее руке, - Марта, любовь моя…, это наш ребенок и так будет всегда. Я люблю тебя, люблю его, - Марта, внезапно, подумала: «Какие у него губы горячие, словно огонь. Господи, что со мной…».
- И больше не о чем говорить, - решительно заключил Питер. Она, повертев кольцо, слабым голосом запротестовала:
- Питер, нельзя…, Твои родители, семья…, В мае должен ребенок на свет появиться…, - он увидел, что зеленые глаза наполнились слезами. Потянувшись, мужчина поцеловал их, сначала левый, а потом правый.
- Я скажу, - смешливо ответил Питер, - что осенью ездил в Германию, по делам. Из Ньюкасла. Я и, правда, был на заводе. Ездил, и мы с тобой встретились. Марта…, - он помолчал, - ты уверена, что не надо…, - Питер не закончил. Он, конечно, слышал о Менделееве. Питер следил за развитием химии. Он, неожиданно, подумал:
- Его дитя. Господи, воспитать бы достойно мальчика. Или девочку, - он вспомнил свою дочь, маленькое, безжизненное тельце, что лежало у него на руках, ее темные, остановившиеся глазки, синие губы. Питер, сам того не ожидая, заплакал.
- Не надо, милый, не надо, - Марта, привлекла его к себе, стирая слезы с лица, - не надо ничего говорить, никому. Ты отец этого ребенка. Иди, иди ко мне…, -она была, как и снилось Питеру, рядом, от нее пахло жасмином. Он, улыбнулся: «Я никуда не уйду, Марта. Никуда, пока мы живы».
- Степушка тоже на руки меня поднимал, - Марта, оказалась у него в объятьях, - какой Питер сильный, я и не думала…, - она почувствовала прикосновение его губ и прошептала что-то нежное, прижимая его к себе. Дверь в спальню была приоткрыта, горел камин. Марта, встряхнув головой, распустила волосы. Она услышала, как стучит, падая, жемчуг.
- Теперь все как надо, - Питер, опустил ее на кровать, и встал на колени, - Господи, спасибо, спасибо Тебе.
Зашуршал шелк, он ощутил ее всю рядом, теплую, мягкую, всю его.
- Я люблю тебя, - он окунул пальцы в бронзовые волосы, - люблю, и не знаю, как это еще сказать, Марта…Просто будь со мной, пожалуйста…
- Всегда, - Марта застонала и потребовала: «Еще!»
- Всегда, Питер, - ткань затрещала. Он увидел неземное, золотистое сияние топазов на белой шее, в обрывках кружев. По ее плечам рассыпались веснушки. Питер успел потянуться за кольцом, и надел его на палец Марты. Он целовал неприкрытую, нежную грудь, спускаясь все ниже, прикасаясь губами к каждому уголку ее тела.
Он проснулся от шума дождя за окном. Серый, зимний день, висел над крышами Ливерпуля. Питер долго лежал, закрыв глаза, слушая, как Марта сопит ему в плечо. У нее были маленькие, совсем детские ноги, с изящными щиколотками. Питер, внезапно, нежно, подумал: «Девятнадцать лет ей было, когда она в Россию попала. И почти сразу одна осталась, с ребенком на руках. Господи, она этими ногами всю Сибирь прошла, - он наклонился и провел губами по острому колену.