Страница 41 из 61
Он, пошатываясь, постоял еще несколько мгновений, засунув руки в карманы смокинга, склонив рыжую голову. Федор, сквозь зубы, пробормотал по-русски: «Перейду». Джон, на площадке черной лестницы, прислушался и смешливо подумал:
- Ругается, должно быть. Жаль, я русского языка не знаю. Марта отменно с ним работает. Федор Петрович совсем голову потерял. Будем продолжать. Пусть он этот синдикат организует. Так даже лучше. Князь Карл первым в полицию побежит, избавляться от соперника.
Когда компания выходила из казино, Джон убирал в вестибюле, и все слышал,
Он зевнул и взглянул на дверь номера Марты: «Пусть отдыхает. Эти бессонные ночи кого угодно с ног свалят».
Федор, оказавшись у себя в спальне, повалился на огромную кровать, глядя на купюры, рассыпавшиеся по ковру.
- До этого завтрака с князем, - решил он, - велю портье вызвать сюда ювелиров. У меня, во всяком случае, лучше вкус, чем у принципала Монако. Полина так сказала…, Полина, - он раздул ноздри и представил себе ее рядом, на собольих мехах, в полумраке огромной спальни, в палаццо на Большом Канале. Ее бронзовые волосы были распущены, она прижималась к Федору: «Я так люблю тебя, так люблю…, Я вся, вся твоя…»
- Мне еще никогда не говорили, что меня любят, - понял Федор, - никогда, никто. Господи, как я хочу быть рядом с ней, всю мою жизнь. Мне ничего, ничего не надо. Я сам воспитаю детей. Может быть, -он застыл, - может быть, мадам Гаспар согласится…, Она молода, ей тридцать лет. Может быть, она хочет еще ребенка. Клянусь, я их до конца дней буду обеспечивать, купать в золоте…, - он опять услышал ее ласковый голос:
- Мой дорогой, мой любимый, иди, иди ко мне…, - он застонал, касаясь себя. Это были ее пальцы, сладкие, цепкие, будто наручник. Он ощущал ее губы, нежные, цвета спелой черешни, видел ее глаза, призрачные, будто морская глубина, бездонные, огромные. Федор блаженно выдохнул, не сдерживаясь, закричав.
Перевернувшись на бок, он заснул, и встал перед обедом. В номере убрали, его одежду привели в порядок, ванна была налита. Федор побрился. Спустившись вниз, он велел портье доставить триста кремовых роз в номер мадам Гаспар. Немец сглотнул и переспросил: «Тридцать, герр Беккер?»
- Триста, - терпеливо повторил Федор: «Три раза по сотне. Как вам еще объяснить?»
Портье, почти испуганно, закивал головой. Федор приказал вызвать в гостиницу лучших городских ювелиров и накрыть у него в номере поздний завтрак на шестерых. Он принял захватанный грязными пальцами конверт: «Принесите мне кофе на террасу».
Гостиница была тиха, постояльцы еще не вернулись с ванн и пикников. Федор, морщась, выпил стакан целебной воды, и залпом проглотил кофе в серебряной чашке. За египетской папиросой он прочел неряшливый почерк Достоевского: «Федор Петрович, голубчик, умоляю вас, выручите еще сотней талеров. Вчера проиграл всю тысячу, но сегодня непременно их верну, с лихвой».
- Все равно надо прогуляться, - решил Федор, - пока ювелиры сюда придут.
Достоевского он нашел в саду пансиона. Он сидел над чашкой холодного кофе, уставившись куда-то вдаль, на пышные кусты вдоль ограды. Воронцов-Вельяминов сводил его отобедать, в тот же неприметный ресторан, и взял расписку еще на триста талеров.
- Итого шестьсот, Федор Михайлович, - напомнил он, убирая бумагу в портмоне.
- Я все верну, все, - засуетился Достоевский. Федор, сладко, подумал:
- Я такие деньги на цветы для мадам Гаспар потратил. Устрою ее в Венеции, в Париже, куплю ей квартиру, буду приезжать…, Господи, какое счастье. А если у нас ребенок появится…., Девочка, -ласково улыбнулся Федор, - еще одна. Полина обрадуется девочке. Она ее сможет одевать, как куклу, играть с ней…., И у Юджинии я дочку заберу, обязательно.
Когда Федор вернулся в гостиницу, его ждали ювелиры. Он выбрал изумрудное ожерелье:
- К ее браслету, - вспомнил Воронцов-Вельяминов. Он заплатил пять тысяч талеров, положив в бархатный футляр записку: «От вашего самого преданного поклонника, мадам Гаспар. Увидимся сегодня вечером».
Он отправил конверты с приглашением на поздний завтрак и еще немного поспал. Открыв глаза, зевнув, Федор услышал стук в дверь. Он поднялся, и накинул халат, впустив официантов. В ванной, плеснув в лицо холодной водой, он похлопал себя по гладким щекам: «Сегодня я сорву банк, и сегодня она станет моей, обещаю».
На поздний завтрак подали черную икру, сыры, террин из лосося и фуа-гра, шампанское и фрукты. Намазывая голландское масло на свежий хлеб, Федор, весело сказал, оглядывая мужчин: «Разумеется, я выдам вам расписки, господа. Каждый из нас вложит в синдикат всего лишь по двадцать тысяч, но я уверен, - он помахал ножом, - что сегодня мы уйдем из казино, утроив эту сумму».
- Магия, - Федор вспомнил зеленые, манящие глаза мадам Гаспар, - Господь его знает, может быть, она и права. Я вчера ни разу не проиграл, и не проиграю. Полина мне поможет. Я всегда буду рядом с ней, я добьюсь ее любви…, - в гардеробной Федор застегнул бриллиантовые запонки.
- У императора тоже вторая семья появится, рано или поздно. А я вообще не женат. Дам Юджинии развод и пусть убирается к черту. Девочку я у нее заберу. Коле и Саше о мадам Гаспар знать не обязательно. В Россию она приезжать не будет. Она не любит холод, моя птица…, - мадам Гаспар, действительно, напоминала Федору тропическую птицу.
В июне он повел мальчишек в зоологический сад Гебгарда. Зверинец открывали для публики в конце лета, в Александровском парке. Федор договорился с хозяином об особом визите. Гебгард показал им клетки с тиграми, львами и медведями. Они остановились перед изящным, разделенным на две части вольером. Справа раскачивались на жердочках, перекликались попугаи, а слева летали диковинные, маленькие птицы. Они были яркие, с переливающимся оперением, изумрудные, лазоревые, алые, золотые.
- Это колибри, - гордо стал загибать пальцы хозяин зверинца, - медовики, нектарницы…, Мы их сахарным сиропом поим, - он указал на медные кормушки.
- Они такие красивые, - зачарованно вздохнул Саша.
- Папа, - он поднял голубые, отцовские, глаза, - Пушкин написал: «Когда хоть одному творенью я мог свободу даровать». Что будет, если их из клетки выпустить?»
- Их сразу воробьи заклюют, Сашка, - хмыкнул Коля: «И здесь холодно на улице, даже летом. Он из тропиков, герр Гебгард? - поинтересовался мальчик. Немец кивнул: «Из Африки, из Южной Америки…»
Федор, выйдя на улицу, заметил тоску в глазах мальчишек.
- Милые мои, - он присел и обнял сыновей, - вы в лицее, у меня работа…, Куда нам такую птицу заводить? На даче у вас собаки есть, но там егерь приходит, их кормит, а за ними, - он кивнул на вольер, - ухаживать надо…
Вечером они долго сидели, рассматривая атлас, читая «Das Leben der Vögel», «Жизнь птиц», Брема. На следующий день Федор забежал в Гостиный Двор. Он купил, в дорогой лавке безделушек, швейцарскую музыкальную шкатулку, автоматон, с поющей птицей колибри.
- Мадам Гаспар, - подумал Федор, - как редкая птица. Господи, я всю жизнь о ней заботиться буду. А если она захочет ребенка…, - Федор представил себе девочку, маленькую, хорошенькую, как куколку, с бронзовыми, материнскими волосами. Он был уверен, что у него уже есть одна дочка:
- Может быть, Полина согласится ее воспитывать…, Будут две девочки, две красавицы…, Господи, какое счастье. Мальчишкам ничего говорить не надо. Они не знали, что Юджиния ребенка ждала. Хотели, конечно, брата, но я им ничего сказать не успел. Вот и хорошо.
- Герр Беккер, - князь Монако обрезал сигару, - игрок вы отменный. Мы вчера ночью в этом убедились. Однако, - он откинулся в кресле и выпустил клуб дыма, - не поймите меня превратно, я вас впервые встретил несколько дней назад. И все остальные тоже, - он повел рукой в сторону дивана.
Венский банкир закивал черноволосой, побитой сединой головой. Увидев его, Федор зло, подумал: «У нас бы этого жида дальше постоялого двора в черте оседлости не пустили».
- Я согласен с его высочеством. Герр Беккер, одних расписок мало. Сегодня вы здесь, - банкир тонко улыбнулся, - а завтра…, - он не закончил. Федор, холодно, сказал: