Страница 49 из 64
- Не надо, - девушка легко улыбнулась. «Я по-мужски езжу, я американка. И наряд у меня есть, подходящий».
Марта купила на базаре низкие сапожки, шаровары, рубашку и кафтанчик.
- На всякий случай, - думала она, рассчитываясь с продавцом. Еще у нее была каракулевая шапочка. Девушка усмехнулась: «Только договоритесь, полковник, с месье Пироговым, чтобы он меня отпустил».
- Договорюсь, - облегченно ответил Степан, - об этом вы не волнуйтесь, мадемуазель. Я вас завтра утром из дома заберу. Напишите мне, - он протянул ей блокнот, - где вы живете.
Марта взяла карандаш: «Мой адрес и в полицейском участке есть. Я у них отмечаюсь».
- Я бы не позволил себе интересоваться адресом человека у жандармов, - Степан, хмуро, убрал блокнот: «Это низко. Ждите меня, - у него были лазоревые, как небо глаза, и длинные, рыжие ресницы.
- Буду, - отозвалась Марта и поинтересовалась: «А где вы собираетесь ночевать?»
- Мне найдут койку в управлении тыла, - он поклонился: «Не смею вас больше задерживать, мадемуазель Марта. Вам пора к раненым».
Дверь закрылась. Марта, приложила ладони к горящим щекам: «Это последняя ночь, что вы проводите в одиночестве, полковник. Я так решила, понятно? - она выдохнула: «Господи, как бы еще до завтра дожить. Это он, никаких сомнений нет. Степан. Его зовут Степан, - повторила девушка. Встряхнув головой, она спустилась вниз, туда, где на каменном полу вестибюля стояли носилки с ранеными.
Лошади, гнедая и рыжая, медленно ступали по тропинке вдоль узкой, быстрой реки. Воздух был жарким, пахло соснами, что росли совсем неподалеку, на белых скалах. Наверху, в синем, глубоком небе кружились какие-то птицы.
- А вы были, полковник, - Марта указала рукой на юг, - там, в горах?
Он кивнул: «Там очень красиво. Я на вершину плато поднимался, оттуда море хорошо видно. Стоишь на краю обрыва, оно уходит вдаль, и чувствуешь себя, - Степан помолчал, - свободным. Это многого стоит, мадемуазель Марта».
Он забрал ее на рассвете и привез с собой букет осенних, полевых цветов. Марта вышла на крыльцо в мужском наряде. Степан велел себе отвести глаза. Она была невысокая, хрупкая, тонкая, из-под каракулевой шапочки спускался на шею бронзовый локон. В одной руке у нее был кожаный мешок, а под мышкой он заметил свернутое, тканое, татарское одеяло.
- Я нам поесть собрала, полковник, - девушка протянула ему мешок. Она приторочила одеяло к своему седлу:
- Это на всякий случай. Пригодится, - Марта оперлась на его руку и ловко вскочила на коня.
Он искоса посмотрел на ее тонкий профиль и едва успел чиркнуть спичкой. Девушка достала из кармана кафтанчика простой, деревянный портсигар.
- Здесь очень красиво, - восхищенно заметила Марта, оглядывая скалы, - у нас, в Америке, на востоке тоже есть горы. И на западе, но там еще не освоенные территории.
- И что я здесь сижу? - внезапно, зло подумал Степан: «Хватит. Я люблю Россию, но не собираюсь всю жизнь провести под надзором жандармов, подданным царя, что убил мою семью. Мир огромный. Узнаю, что с моими родственниками случилось, возьму Марту и отправимся с ней куда хотим. Руки у меня хорошие, голова тоже. На жизнь я всегда заработаю. Феде напишу, как мы на одном месте осядем. Он поймет».
Марта затянулась папироской: «Я знаю, месье полковник, о чем вы говорите. О свободе, я имею в виду. У нас в Америке есть рабы, - Марта поморщилась, - это страшная язва нашего общества, но мы от нее избавимся, я вас уверяю».
Девушка вспомнила последнее письмо Полины Фримен. Оно пришло в Лондон незадолго до того, как корабль с медсестрами отплыл в Крым.
- Дорогая Марта! - читала она. «Мы с Тедом перебрались в столицу, он работает у дяди Дэвида. Тед и его отец выдержали экзамены. Теперь они оба члены профессиональной ассоциации юристов Массачусетса. Тед хочет добиться, чтобы и здесь, в Вашингтоне, его допустили выступать в суде, но и Виргиния, и Мэриленд, рабовладельческие штаты. Вряд ли это случится. Хватит и того, что мы не можем даже ходить в гости к белым. Только Горовицы нас принимают. Впрочем, дядя Дэвид и Сара-Джейн тоже не могут. Я и сама сдала экзамены в Бостоне. Однако мне сказали, что в Америке никогда не будет женщин-адвокатов. Никого не интересует, что у меня диплом магистра юриспруденции. Мы с Тедом сидим за документами, а дядя Дэвид блистает в суде. Бет передает тебе большой привет. Она тоже учится в Оберлин-колледже, и уже печатается в газетах. Дядя Натаниэль шутит, что Бет у них выросла, в тетю Констанцу. У Горовицей все в порядке. Мы желаем тебе, дорогая Марта, чтобы ты привезла нам хорошие новости из того места, куда ты сейчас отправляешься.
Марта придержала лошадь и взглянула на эфес его сабли. Утром, в Симферополе, помогая ей сесть в седло, полковник улыбнулся: «Семейная реликвия. Раньше у меня один эфес был, а потом, как я на войну уезжал..., В общем, теперь она такая».
- Можно посмотреть? - попросила девушка.
- Это не сабля, - он передал ей оружие, - шашка, как их на Кавказе называют. Видите, клинок, какой короткий, так удобнее. Эфесу этому восемь веков, мадемуазель.
- Стивен тоже хотел кортик сделать, - подумала Марта и погладила пальцем острые, яркие сапфиры.
- Что это? - она указала на руны, что виднелись между драгоценными камнями.
- Меч Сигмундра, сына Алфа, из рода Эйрика, - ответил ей полковник, и его синие глаза погрустнели. «И да поможет нам Бог. Мои предки были варягами, мадемуазель Марта, викингами. Они пришли служить России, с севера, давно еще. А вы были в Акадии? - спросил ее мужчина. «Там, в Квебеке, откуда ваша семья родом?»
- Нет, - вздохнула Марта. «Я слышала, там тоже очень холодно. Как у вас, в Сибири».
Дедушка Тедди возил ее и всех детей в Канаду, когда Марте было одиннадцать. Они гуляли по Квебеку и Монреалю, стояли на Ниагарском водопаде. Марта, тогда подумала: «Мой предок его увидел, первым, из европейцев».
В Лондоне, дедушка Питер рассказал ей о Мози-оа-Тунья, о Гремящей Воде:
- Я Маленькому Джону отправил в Африку, карту этого места. Конечно, столько времени прошло, я по памяти чертил. Там моя первая жена похоронена, мать дяди Майкла. Она от сонной болезни умерла, - Марта посмотрела в лазоревые, обрамленные глубокими морщинами, глаза. Девочка тихонько спросила: «Думаете, она до сих пор там лежит?»
Старик кивнул седой головой: «Местные обещали за ее могилой ухаживать. Там красиво, очень красиво, Марта, - Питер вздохнул и не закончил.
- Спасибо, - Марта вернула ему шашку. Приподнявшись в стременах, она прищурилась: «Вот и минареты. Это уже Бахчисарай, наверное?»
Пистолет был у нее с собой. Маленький, короткий, он был, засунут за сапог.
- Степан должен его узнать, непременно, - девушка, спешилась: «Ему было пять лет, он его вспомнит».
Они шли по узким, вымощенным булыжникам улицам. Глинобитные и каменные дома были раскрашены белым и голубым, на черепичных крышах толкались голуби. Из низких дверей пахло жареным мясом, и сладостями. Над их головами несся крик муэдзина. Он показал Марте екатерининскую милю, гранитный обелиск, из тех, которыми отмечался путь императрицы по России. Степан привязал лошадей у Ханского Дворца, рядом с пустыми обозами, что ждали отправки на фронт: «Бабушка и дедушка у меня знали Екатерину. Они долго жили за границей, а потом вернулись сюда, в Россию. Они тоже, - он помолчал и потрепал свою лошадь по холке, - умерли. Мой дед пугачевский бунт помнил. Впрочем, вы, наверное, не знаете, что это такое».
Марта, в Лондоне, прочла переведенную на английский «Капитанскую дочку». Дядя Питер, со слов своей первой жены, рассказал ей о Пугачеве, но сейчас она только кивнула: «Нет, не знаю, месье полковник».
Он велел: «Пойдемте. Раненые в пристройках размещаются, а парадные покои свободны».
Она не доходила головой и до его плеча и ступала осторожно, изящно.
- Словно птичка, - нежно подумал Степан. «Господи, как мне ей это сказать, как? Как сказать, что еще тогда, на Малаховом кургане, ночью, я увидел ее и понял, что мне без нее не жить? Как сказать, что я ее люблю, и буду любить всегда? - он тяжело вздохнул. Марта любовалась позолоченным потолком в зале, где собирался ханский совет. Девушка обернулась: «Что?»