Страница 48 из 64
После того, как подводная лодка с шестовой миной удачно преградила британцам вход в бухту, Тотлебен вызвал Степана. Генерал сварливо сказал: «Вы там что-то вроде отпуска просили, на пару дней. Поезжайте, разрешаю, раз вы у нас теперь к ордену представлены». Той же ночью Степана легко ранило на Малаховом кургане, когда он проверял состояние укреплений. Пирогов был в полевом госпитале, и хотел сразу вынуть осколок. Началась атака британцев, и хирург отпустил Степана, взяв с него обещание, явиться на операцию.
- Сейчас мы сестру найдем, - Пирогов прислушался и крикнул: «Кто-нибудь!»
Дверь заскрипела. Степан замер. Она стояла на пороге, маленькая, с убранными под чепец бронзовыми волосами. На ней было коричневое платье сестры милосердия. Зеленые глаза остановились на его лице и девушка нежно покраснела.
- Не может быть, - Марта едва не пошатнулась. «Нет, нет, этого не может быть».
Воротник его потрепанного, без погон, мундира, был расстегнут. Марта увидела на крепкой шее маленький, детский крестик, золотой, с крохотными изумрудами.
У Марты дрожали руки. Пирогов с недоумением на нее покосился. Хирург не называл военного по имени. Она, передавая ему пинцет, подставив оловянную миску, вытирая кровь, повторяла себе: «Не красней. Не смотри на него. Это подозрительно. Но крестик? Откуда он взял этот крестик?»
Плечо было сильным, загорелым. Девушка, коснувшись его пальцами, вздрогнула. Раненый глубоко вздохнул. Марта пробормотала: «Простите».
- Ничего, - он тоже покраснел и отвел глаза.
- Она тебя и не узнает, - горько сказал себе Степан. «Все с ней в порядке, в госпитале работает. Езжай обратно на фронт».
Он почувствовал запах жасмина, рядом, так близко, что у него, на мгновение, закружилась голова. У девушки были длинные, темные ресницы. Бронзовая прядь выбилась из-под чепца и щекотала нежную, гладкую щеку.
- Надо спросить, - велела себе Марта. «Но как? Он сейчас встанет и уйдет, и я больше никогда его не увижу».
Его коротко стриженые, рыжие волосы пахли чем-то свежим.
- Морем, - поняла Марта, и заставила себя устоять на ногах. Обветренные, красивые губы улыбнулись. Он, весело сказал, по-русски: «Спасибо, Николай Иванович. Теперь, как я понимаю, все в порядке?»
- В полном порядке, - хирург вытер руки и присвистнул: «Слышу, раненых привезли. Мадемуазель Марта, приберите здесь все, проводите полковника и спускайтесь. У нас сейчас будет много работы».
Дверь захлопнулась, в операционной настала тишина. Он взял свою белую, потрепанную, льняную рубашку. Марта отвернулась.
- Я вас искал, мадемуазель, - услышала она его голос. Откашлявшись, девушка спросила: «Почему?»
- Вы меня не помните, - мужчина надел старый китель без погон, - а я вас запомнил. Когда вас взяли в плен, я был там, на Малаховом кургане. Я просто…, - он замолчал. Марта перебирала пальцами край своего фартука: «Что, ваше превосходительство?»
- Я даже не могу ей сказать, как меня зовут, - вздохнул Степан. «А она Марта. Как бабушка. Какое имя красивое».
- Просто, - он собрался с силами, - хотел удостовериться, что с вами все в порядке.
Степан обеспокоенно взглянул на нее и вдруг улыбнулся:
- Не обижают вас? Крыша над головой у вас есть? Деньги? Потому что, мадемуазель Марта, если вам что-то, хоть что-то надо..., - он не закончил и покраснел еще сильнее.
- Мне надо, чтобы он меня обнял, - поняла Марта. «Господи, что это со мной, меня ноги не держат..., Вот, как это бывает».
Бабушка затянулась папироской и помешала угли в камине. В окна стучал мелкий, холодный зимний дождь. Деревья в саду гнулись под сильным ветром.
Марта закуталась в кашемировую шаль. Девочка, робко, спросила: «А почему вы с его светлостью сразу не объяснились? В Лондоне, как увидели друг друга? Если вы влюбились, с первого взгляда?»
Бабушка развела руками: «Знаешь, милая, не всегда у людей смелости хватает в таком признаться. Но что у меня ноги подкашивались, как я его видела, - женщина едва заметно улыбнулась, - это точно. И у тебя так же будет, - она погладила правнучку по щеке, - эта наша кровь. Как заиграет она, не ошибешься».
Снизу доносился властный голос Пирогова, ржали лошади, скрипели двери. Они стояли рядом, не смея посмотреть, друг на друга.
- У меня..., у меня все хорошо, - наконец, выдавила из себя Марта.
- Большое вам спасибо..., - она подняла голову. Степан, тоскливо, вспомнил: «Я читал. Читал о таком. У Достоевского. «И вы ко мне из комнатки вашей смотрели, и вы обо мне думали». Господи, пожалуйста, пусть она на меня просто смотрит, так, как сейчас. Мне больше ничего, ничего не надо».
У нее были большие, прозрачные глаза цвета пронизанной солнцем, морской воды и тонкие, нежные губы. Она сбивчиво, часто дышала. «Все хорошо, - повторила девушка и замялась: «Я даже не знаю, как вас зовут, месье...»
- Неважно, - он стал застегивать воротник мундира. У него были длинные, сильные, пальцы. Марта заметила на его руках следы ожогов. «У него шрамы на спине, - вспомнила девушка. «Старые, им много лет».
- Скажите, - девушка помолчала, - вы уже воевали, до этого? Я видела шрамы у вас, когда месье Пирогов вынимал осколок. Давние шрамы, - она зарделась.
Степан вздохнул: «Нет. Это у меня..., с детства. Как крестик, - он указал себе на шею. «Это моей матери. Она умерла, как мне шесть лет исполнилось. И отец..., умер. Я вырос в Сибири. Вы, наверное, не знаете, где это».
- Знаю, - Марта опустила голову и приказала себе: «Нельзя! Надо быть осторожной, и все проверять».
Бабушка напоминала ей: «Сначала думай, а потом делай. Мало ли в какие руки эти вещи попали. Все, что угодно могло случиться. И не показывай виду, что ты интересуешься Воронцовыми-Вельяминовыми, это опасно».
- Мне очень жаль, - она, внезапно, сделала шаг вперед и коснулась его руки. Это было сладко, так сладко, что Степан, закрыв глаза, почувствовал теплые объятья матери, услышал ее ласковый голос. В Сибири, в Зерентуе, они жили в избе. Вечером мать, укладывая его на лавку, накрывая тулупом, устраивалась рядом.
- Спи спокойно, Степушка, - говорила она, - спи, ангел мой. Завтра утром пойдем к тюрьме, увидим папу, он нам рукой помашет..., Спи, мое счастье.
Он утыкался лицом в мягкое плечо, мать гладила его по голове, пела колыбельную о котике. Степа засыпал, прижимаясь к ней.
- Вы плачете, - услышал он тихий шепот. «Простите, простите меня...»
- Ничего, - Степан взял у нее холщовую салфетку и вытер глаза. «Мои родители умерли двадцать семь лет назад, на моих глазах. Это вы меня простите, - он наклонился и взял свою старую суму, - мне не следовало вас таким обременять».
- Он не может уйти! - сказала себе Марта. «Я не разрешаю ему. Он никуда, никуда больше не уйдет, кто бы он ни был».
Она замерла. На его большой ладони лежала маленькая, в потускневшем, серебряном окладе, икона. «Это Мадонна, - Степан улыбнулся, глядя на изумленное лицо девушки, - Божья Матерь. Тоже наша, семейная. Ей больше двух веков. Вы…, - мужчина смешался и махнул рукой: «Забудьте...»
- Что? - тихо спросила Марта, глядя в зеленые, твердые глаза. Женщина, гордо подняв голову, смотрела вперед.
- Вы на нее похожи, - Степан убрал икону. Он, внезапно, разозлился: «Черт с ним. Я думал, что никогда не полюблю, никогда не узнаю, что это такое. И вот сейчас я должен ее отпустить? Да никогда в жизни. Умру, а не отпущу, понятно? - сказал он, неизвестно кому. Прислонившись к деревянному столу для операций, Степан взглянул на нее: «Вы, наверное, только в госпиталь и ходите, мадемуазель?»
- По городу гуляю, - ее голос угас и она добавила: «Вам, наверное, по делам надо ехать, месье...»
- У меня было одно дело, - смешливо ответил Степан, - и я его сделал. Увидел вас и удостоверился, что с вами все в порядке. Но теперь появилось второе.
- Какое же оно? - неожиданно лукаво спросила Марта. «Я так и не знаю, как вас зовут, месье».
- Можно по званию, - Степан все не мог отвести от нее взгляда. «Я полковник. Инженерных войск, -отчего-то добавил он. «Дело у меня простое. Я хочу отвезти вас в Бахчисарай. Это рядом, всего пятнадцать верст..., то есть миль, поправил себя он. «Там дворец, крымских ханов, очень красивый. Сейчас в нем госпиталь, но нас туда пустят. Только дамского седла здесь нет, наверное, - нахмурился он.