Страница 47 из 64
- Нет, нет, - Марта выжала тряпку. Она стояла, оглядывая ряды аккуратно застеленных кроватей. Выздоровевших пациентов отправили обратно на фронт, и сегодня они ждали нового обоза с ранеными: «Совершенно невозможно, здесь сидеть до конца войны. Мало ли, сколько она продлится. Хотя, - девушка прислонилась к столу и задумалась, - было бы очень удобно получить ход в хорошее общество. Юджиния там, в столице, и она тоже медицинская сестра. Может быть, она уже что-то узнала».
Марта вытерла руки об фартук и почесала нос. Надо было что-то решать, хотя, подумала она сейчас, время до отправления торгового обоза у нее еще было.
Она оглянулась. Дверь была закрыта. Окна палаты выходили во двор госпиталя. Присев на подоконник, Марта закурила папироску.
Менделеев устроил ей частные уроки французского языка у девочек из хороших купеческих семей. Марта выпустила серебристый дым: «Надо как-нибудь намекнуть месье Пирогову, чтобы он замолвил за меня словечко в полиции. Пусть разрешат мне уехать в столицу. Он все-таки главный хирург фронта. К нему прислушаются. Мадам Бакунина даст мне рекомендательное письмо. Устроюсь там, в больницу, найду Юджинию…, Частная клиника доктора Мандта, - вспомнила Марта: «Узнаю, что случилось с Воронцовыми-Вельяминовыми. Да, - девушка соскочила на пол, - так и сделаю».
Цветы ей подарил Менделеев. Они гуляли вдоль реки, месье Дмитрий сводил ее в свою химическую лабораторию, в гимназии. Марта, глядя на стопки тетрадей, громоздившиеся по углам простого стола, спросила: «А вы, месье Дмитрий, тоже отсюда, из Крыма?»
Он помотал головой: «Из самой что ни на есть Сибири, мадемуазель Марта. Из Тобольска. Здесь, конечно, теплее, - он улыбнулся, - но я немного скучаю по нашей зиме. Рассказать вам о Сибири? - он, робко, посмотрел на нее.
Марта могла сама многое рассказать. Дядя Мартин и бабушка говорили ей о своем путешествии, тогда, почти тридцать лет назад, однако она только кивнула. Менделеев был знаком со ссыльными декабристами, некоторые из них жили в Тобольске. Марта заставила себя не спрашивать о Воронцовых-Вельяминовых, это могло быть подозрительно.
Она каждое мгновение напоминала себе об осторожности. Никто не должен был заподозрить, что она говорит по-русски. Никто не должен был знать, кто такая, на самом деле, мадемуазель Бенджамин.
Бакунина, во время восстания декабристов, была еще подростком, и жила в тверской усадьбе родителей. Марта боялась, что, увидев фамилию «Бенджамин», Екатерина Михайловна вспомнит о знаменитой актрисе прошлого века, однако женщина только спросила: «У вас есть французская кровь, мадемуазель Марта?»
Девушка кивнула: «Моя семья из Акадии, из Квебека, однако они переселились в Луизиану еще сто лет назад. Новый Орлеан недавно стал частью Америки, мадам Бакунина. Едва полвека прошло».
- Это очень хорошо, - медицинская сестра отдала ей паспорт. «Потому что иначе вас бы интернировали. Французы все-таки наши противники».
В лаборатории у Менделеева, Марта поинтересовалась: «А что вы пишете, месье Дмитрий?»
- Диссертацию, - он стал заваривать чай.
- Хочу получить звание, магистра химии, а дальше, - юноша подал ей чашку и присел рядом, - дальше, мадемуазель Марта, я хочу разобраться в природе элементов, из которых состоит все, - он похлопал по столу, - от этого дерева, до вас и меня. Это очень, очень интересно.
- Блокнот Лавуазье, - вспомнила Марта. «Где же его искать сейчас? Он, наверное, в Сибири сгинул».
Как-то раз, прощаясь с ней, на крыльце, Менделеев посмотрел в сторону. Юноша, неловко, спросил: «Вы, мадемуазель Марта, наверное, уедете отсюда, когда война закончится? Что вам эта провинция?»
- Уеду, месье Дмитрий, - твердо кивнула девушка. «Но не потому, что это провинция, а потому, что меня здесь ничто не держит».
- Вот сейчас, - велел себе Менделеев. Он, как обычно, не смог. Юноша посмотрел в зеленые глаза Марты и тихонько вздохнул. Каждый раз, когда он видел девушку, он приказывал себе: «Объяснись, наконец. Невозможно так страдать. Откажет, значит откажет. Хотя зачем я ей нужен, скромный учитель? Мне едва за двадцать, я даже диссертации не защитил».
- А если бы..., - он сглотнул и почувствовал, что краснеет, - если бы держало, мадемуазель Марта?
Она, внезапно опустилась на деревянные, нагретые солнцем ступеньки: «Садитесь, месье Дмитрий». Он, послушно, устроился подле. От нее пахло жасмином, золотая цепочка уходила вниз, под белый воротник платья сестры милосердия.
- Я знаю, - Марта подперла подбородок кулачком, - знаю, что вы хотите мне сказать, месье Дмитрий.
Девушка, внезапно, вспомнила лазоревые глаза капитана Кроу, и, невольно, улыбнулась. Вечер был теплым, звонили колокола церквей. Марта, взяла его руку: «Месье Дмитрий, я не могу вам ничего обещать».
- Ваше сердце занято, - угрюмо отозвался Менделеев. «Ничего страшного, я понимаю».
- Нет, - девушка вздохнула. «Вы мне дороги, как друг, вот и все. Пожалуйста, не обижайтесь».
Он наклонил русоволосую голову и поцеловал маленькую, сильную, руку, с жесткими пальцами, пахнущими мылом и карболкой.
На следующий день Марте принесли роскошный букет алых роз. Вестовой в черной папахе щелкнул каблуками блестящих сапог и сказал, по-русски: «От его сиятельства князя Нахичеванского. И вот еще, - он протянул девушке бархатный футляр.
Там лежал тяжелый, безвкусный золотой браслет. Марта прочла записку. Его сиятельство, на витиеватом французском языке, восхищался ее красотой и просил о свидании.
- Мы можем поехать в горы, к водопадам, чтобы, под звуки алмазных струй, проникнуться красотой природы, - Марта подняла бровь и быстро набросала: «Благодарю вас, я очень занята и не смогу принять ваше предложение».
Браслет она вернула, а цветы положила на могилы умерших солдат, на военном кладбище, за окраиной города. Там хоронили и английских пленных. Бараки, где жили интернированные, были окружены высокой, деревянной стеной. Пленным не разрешали ходить по городу. Врачи из госпиталя ездили туда, но сестер в бараки не пускали. «Да и как я передам записку для семьи? - думала Марта: «Их тоже здесь до конца войны держать будут».
Нахичеванский больше ее не беспокоил.
- Слава Богу, - с облегчением выдохнула Марта, - на фронт вернулся. Наверняка, мой адрес в участке узнал. Он все-таки офицер. Значит, тому военному, - она приложила ладони к покрасневшим щекам, -тому военному, его тоже дадут..., Я помню, его все слушались. Скорее всего, он там был старший по званию. Господи, да о чем это я? Он обо мне и думать забыл.
Она ходила в госпиталь, на уроки, Менделеев приносил ей французские книги из библиотеки. По вечерам она читала, готовилась к занятиям, или гуляла с ним в городском парке.
- До войны, мне рассказывали, - как-то раз, весело, заметил Менделеев, - здесь балы устраивали. А теперь в Дворянском собрании управление тыла. Но мы развлекаемся, как умеем. Карты, пикники, вечеринки..., - он взглянул на Марту. Та, мягко, ответила: «Какие вечеринки, месье Дмитрий? Мне в семь утра в госпитале надо быть».
Она действительно засыпала, едва ее голова касалась, простой, холщовой подушки. Марта потушила окурок. Зевнув, разнежившись на солнце, девушка насторожилась. В коридоре раздался властный, знакомый голос: «Нет, нет, полковник, не спорьте со мной. Незачем ходить с осколком шрапнели в плече. Сейчас я его вытащу, и поедете дальше, по своим делам».
- Я бы обошелся, Николай Иванович, - усмехнулся его собеседник, - он совсем маленький, не беспокоит. А дел у меня много.
- Не займет и четверти часа, - Пирогов поднял руку с дымящейся в ней сигарой.
Они столкнулись с главным хирургом армии у входа в госпиталь. Степан подумал, что раз девушка была медицинской сестрой у британцев, то вполне может оказаться здесь. «А если нет, - решил он, спешиваясь, - то в полиции мне скажут, где она».
Пирогов курил, стоя на крыльце. Завидев его, хирург крикнул: «Полковник! Неужели вы все-таки решились последовать моей рекомендации, и приехали избавиться от этой шрапнели?»