Страница 7 из 14
Прямо на пересечении Массачусетс-авеню и улицы Джона Кеннеди меня осенило. Я резко остановилась от осознания произошедшего:
– Я могу заняться этим.
– Я могу заниматься этим каждый день, когда будет солнечно и не будет дождя.
– Если я только что заработала тридцать восемь долларов за час, я могу работать три часа и зарабатывать около ста долларов в день.
– Мне больше не нужно будет накладывать мороженое.
– Я могу сама составлять свое расписание.
– У меня не будет начальника.
– Никто не сможет меня уволить.
– Мне больше не придется работать по-настоящему.
я формально никогда и не работала.
До этого я уже имела дело с живыми статуями, хоть и недолго. В то время, когда я в течение года время от времени ходила на учебу в маленьком немецком городке Регенсбург, серьезно выпивала и работала официанткой в немецкой пивной (бесплатное пиво!), я решила увеличить свой доход с помощью бета-версии Невесты – глупой, белолицей балерины, которую я назвала Принцесса Рулетка. Я неподвижно стояла в центре круговой диаграммы, которую я нарисовала мелом на мощеной городской площади. Я разделила ее на восемь частей, в каждой из которых лежала корзинка или реквизиты. Я ждала пока прохожий положит монетку в шляпу, в этот момент я открывала глаза, она крутилась и резко падала, указывая на какую-то часть. Затем я предлагала маленький подарок (необычную монетку, конфету, старинный ключ), если, конечно, я не приземлялась на сектор «самоубийство», в случае чего я разыгрывала трагедию и убивала себя каким-нибудь оружием из реквизита. Я крутилась, останавливалась, открывала глаза, мрачно тянулась к ждущей меня бутылке с ядом, вытирала воображаемую слезу, брала бутылку, выпивала воображаемый яд, а потом в конвульсиях падала на землю. (У меня также был игрушечный пистолет.) Как только я переставала двигаться на земле, я ожидала аплодисментов, потом вставала, отряхивала свою блестящую пачку и живо возвращалась на свое место.
Представьте, будто Гарольд и Мод встречают Марселя Марсо, вот это было также эксцентрично и устрашающе. Немцы не знали, как реагировать.
Один сектор был и не подарком, и не «самоубийством». Это был «чайный сервиз», он был своего рода джекпотом. Если я приземлялась в этом месте, я хватала руку своей жертвы, приглашала сесть со мной на землю и насладиться воображаемым чаем из винтажной коллекции треснутых чашек и блюдец, которые я купила на блошином рынке. Я подумала, что это поразит каждого прохожего. Было мучительно больно видеть, что не каждый немец принимал мое приглашение выпить со мной чашечку воображаемого чая. Как так?
Мне даже не могла прийти в голову мысль, что мое комичное самоубийство посреди площади в небольшом городке и приглашение незнакомцев посидеть на земле, возможно, были не самыми лучшими способами завладеть сердцами и немецкими марками баварских семей, которые вышли на воскресную прогулку.
Принцесса Рулетка быстро научила меня прозе жизни живой статуи, уличного артиста и даже позволила узнать немного о немцах. Главные выводы:
1. Ты не получишь прибыль, если будешь дарить Вещь, которая стоила тебе две марки, человеку, который, в свою очередь, дает тебе пятьдесят пфеннигов.
2. Если ты устраиваешь перфоманс в обмен на Деньги, и каждый перформанс длится две минуты, и восьмилетние баварские мальчишки кладут по десять пфеннигов в шляпу один за другим, в то время, как люди с реальными немецкими марками стоят и наблюдают с изумлением со стороны, ты не извлекаешь максимум пользы из своего выступления.
3. Немцы в своих красивых вещах не любят сидеть на земле.
Несмотря на то, что я выступала в качестве Принцессы Рулетки всего четыре или пять раз, я быстро поняла, что отношения между уличным артистом и уличной аудиторией очень деликатны и не похожи на те, что существуют между эстрадным исполнителем и человеком, который купил билет на его концерт. Здесь существует больший элемент риска и доверия с обеих сторон.
Это я поняла в свой первый день, когда ко мне подошел с виду доброжелательный мужчина за тридцать со своей маленькой дочкой. Родители на прогулках со своими любопытными детишками – просто удача для уличных артистов. Они с удовольствием вручают своим малышам деньги и смотрят, как их отпрыск испытывает спонтанное, магическое взаимодействие с незнакомцем под их пристальным присмотром.
Однако на этот раз все пошло совсем не так. Отец положил монетку в мою шляпу, и я начала крутиться. Когда я открыла глаза, увидела, что девочка подошла к одной из моих корзинок и взяла горсть конфет. Увидев это, я была в растерянности. Этот ребенок крал мои конфеты. Я и представить себе не могла такой проблемы. После небольшого обдумывания своих последующих действий, я посмотрела трехлетней девочке прямо в глаза и притворилась, что плачу. Тихо, но уверенно я издала мучительный, пронзительный, но выверенный, страдальческий вопль из-за утраты конфет.
Мне не стоило этого делать.
Маленькая девочка зарыдала и завопила, правда, не так выверено, как я. На долю секунды наш совместный стон на маленькой площади немецкого городка звучал как эпичный вагнеровский плачь после потери дорогого человека.
Почему?
Я стояла как вкопанная, пока шокированный отец брал на руки свою дочку, на которую только что совершили эмоциональное нападение. В его взгляде читалось: «Что ты сделала с моим ребенком?»
Я чувствовала свою вину. Будто я на всю жизнь травмировала ее и лишила радости от любого взаимодействия, основанного на доверии с любым уличным артистом, актером, человеком. Я также поняла – это было новое для меня чувство, – что я плохой артист.
В тот момент во мне все перевернулось. Я видела себя уличным артистом, который делился своим странным, творческим подарком с публикой. Я росла в театральной среде, писала, ставила и исполняла роли в своих собственных сюрреалистичных и ненормальных пьесах в школе. Я не просто развлекала людей, я занималась искусством, черт возьми. И хотя я не боялась отвлекать людей от их дел, я никогда не хотела причинить им вред.
Случившееся помогло мне понять, что работа на улице отличалась от работы в театре. На улице все по-другому: никто не покупает билет, чтобы здесь находиться, они не делают такого осознанного выбора. Успех или провал артиста на улицах измеряется его умением создать шоу в неожиданных обстоятельствах, умением неожиданно развлечь публику и умением привлечь внимание человека на несколько минут. Прохожий ждет от тебя чего-то стоящего в обмен на их время и внимание, и, возможно, доллары. Что-то искусное, неожиданное, восхитительное, впечатляющее, что-то трогательное. За редким исключением они не дают деньги, чтобы их побеспокоили или устроили им конфликт.
Тот отец и его маленькая девочка не хотели театра.
Они не хотели, чтобы их провоцировали.
Они хотели, чтобы их развлекли.
Но они хотели кое-чего еще. Они хотели близости.
Когда я стояла в белом гриме и в пачке, меня вдруг осенило, что я была обслуживающим персоналом: причудливым сочетанием придворного шута, официантки и слуги. Я ощущала себя странным музыкальным автоматом, который срабатывал, когда в него опускали монетку, чтобы осуществлять связь между людьми.
В первый день в роли Невесты я кое-чему научилась. Стоять на пластиковом ящике с течением минут становится крайне неудобно, ведь ты медленно начинаешь проваливаться в центр. Это ад.
Я стояла в своих военных сапогах примерно полчаса, потом эта поза становилась невыносимой, и мне нужно было изменить положение. Я ждала, пока рядом не будет зевак, незаметно переносила вес с одной ноги на другую и вставала на другую часть ящика. Несколько дней спустя я поняла, что могу решить эту проблему, постелив на ящик кусок фанеры.
В моем безмолвном застывшем состоянии время и пространство приобретали новые качества и измерялись от одного движения до другого, а я создала внутренний диалог с миром вокруг. Я считала, что если буду громко проговаривать что-то в голове, то это сообщение можно будет прочитать в моих глазах.