Возможность выбора (роман)

Сильвия тихонько напевала себе под нос, солнце золотило ее проворные руки — она выкладывала мороженое на блюдечки. Выбрасывая обертку от мороженого в мусорное ведро, Сильвия услыхала, что зазвонил телефон. Она торопливо ополоснула руки и побежала к дребезжащему аппарату.

Телепатическая связь? На другом конце провода была Кая. Возбужденный тон, голос почти срывается. Что случилось?

— Ты должна мне во всем честно признаться, — жестко потребовала Кая.

Возраст снисхождения и возраст ожесточения, подумала, мрачнея, Сильвия.

— Что я от тебя скрывала? — воскликнула она, мокрая рука потянулась к горлу, но, представив, как неприятно холодное прикосновение, она вздрогнула.

— Так и рехнуться можно — как обухом по голове! Приходил отец. Он знает, что сегодня вечером мы уезжаем. Приходил просить, чтобы во время нашего отпуска он мог пользоваться квартирой, хочет набросать чертеж какого-то прибора. Не знаю, что он там опять высиживает, говорит, какой-то договорной заказ. Он меня прямо-таки ошарашил — зачем ему сюда приходить. Я ему посоветовала, чтобы работал там, где живет. Он стал выкручиваться, что в доме полно народу и ребенок не дает сосредоточиться. Я встала на дыбы — чего ему лезть в нашу квартиру. И круто повернула разговор в другую сторону. Ты себе и представить не можешь в какую. Я сказала ему — попроси мать, может, она тебе разрешит пользоваться кабинетом, там ведь отдельный вход! Господи, он словно с цепи сорвался! Что мне туда соваться! — заорал он. У Сильвии новый муж и новые дети на шее! Она даже тебя к себе не пустит, если, чего доброго, твоя квартира, например, сгорит. Честное слово, он совсем шизиком стал, такое нести! К счастью, Рейн еще не вернулся домой. Ужас, как мы с отцом сцепились! Я ему в ответ кричу: нужно было тебе распутничать, вот и дошел до ручки, руки дрожат — смотреть противно! Правда, правда, руки дрожат, какой из него чертежник! Он меня чуть не ударил, да стыдно стало, сунул свои трясущиеся руки в карманы. При нем я и виду не подала, что эта галиматья про нового мужа и детей для меня новость. Пусть, думаю, считает, что я над ним смеюсь. А он, прежде чем убраться, пригрозил, что все равно будет пользоваться нашей квартирой — это, мол, его родительский дом с детства, и ключ у него тоже есть. Он только из вежливости хотел поставить меня в известность.

Это потом, когда дверь захлопнулась, подо мной ноги подкосились. Что это за мужик тебе навязался на шею? Да еще с детьми? Вокруг, знаешь, полно жуликов, гляди, как бы тебя не выжили из собственного дома. Такой глупости я от тебя не ожидала! Ну, а что же мне теперь делать — сменить замок на дверях? Когда я успею? Автобус уходит через несколько часов. Я же не просто в отпуск еду. Я совсем голову потеряла. Как знать, а вдруг я не понравлюсь родителям Рейна? Вдруг они какие-нибудь ветхозаветные провинциальные рохли? Начнут уговаривать любимого сынка: разведенная да еще с ребенком — с чего это ты должен ее подбирать?! Я ведь не только о себе пекусь!

— А любовь? — простонала потрясенная Сильвия.

— Вот именно — любовь! Родители Рейна должны полюбить Аннелийзу — иначе какие из них бабушка и дедушка. А тут еще ты эту кашу заварила! Держу пари, что крапивница мне обеспечена! В такой важный для меня момент, когда я должна быть спокойной, веселой и розовой, как наливное яблочко, мои же собственные дорогие родители доводят меня до бешенства! Знаешь, я и без того обнаружила у себя в уголках глаз морщинки. А чего удивляться, разве легко мне жилось?! Мало я намучилась с этим Иво?! Ни с того ни с сего бросил аспирантуру, диссертация, говорит, — чушь, таких дерьмовых ученых пруд пруди. Ну разве не мог бы и он на холостом ходу в это стадо втиснуться? Нет, именно он та последняя капля, которая переполнит чашу! Ему, видите ли, больше подходит восточная философия! Чайник вечно включен в сеть, тот зеленый чай, который он вливал в себя литрами, не пристало пить из чашки, в руке обязательно должна быть плошка (опять этот бред про Иво, подумала Сильвия). Ох и не нравилось ему, когда я говорила — плошка. Что это за восточные философы, которые валяются на мягких европейских диванах! У него, видите ли, нет другого места, где он мог бы медитировать. Это изысканное словцо так часто употреблялось в нашем доме, что в ушах гудело! Иво бушевал — не может же он лежать на грязном полу, а ему обязательно нужно сосредоточиться. Грязный пол! Я, значит, ходи на работу, воспитывай ребенка, корми семью, — а он только бьет баклуши, и пол, видите ли, тоже грязный! Вот и вымыл бы! А, да пошел он к черту! Я его вообще вспоминать не хотела, это вы с отцом меня довели. — Кая шумно дышала в трубку, а может, и зубами скрипела.

Сильвия надеялась, что вот-вот в дверь исконной квартиры Курманов войдет Рейн и Кае придется прервать жалобы на тяжкую судьбу. Но нет, время у нее еще было.

— Слушай, — спросила Кая, и в ее голосе послышалась надежда, — может, ты выдумала этого мужа и его ублюдков? Хотела ревность вызвать? Только ты опоздала. У отца ребенок на шее, куда он теперь денется. Вот когда он сбежал, тебе бы сразу что-нибудь учинить. А ты раскачивалась до тех пор, пока у другой брюхо колесом. Никогда ты не умела заставить считаться с собой! Как же ты вовремя не заметила, что у отца завелась на стороне пташка! Как-то вечером Рейн мне говорит, что ходил с одноклассницей в бар. Что еще за одноклассница! Я ему такое выдала!

Сильвия вздохнула в трубку.

— Нечего вздыхать! Я хочу знать правду! Есть у тебя новый муж?

— Есть.

— Как его зовут?

— Михкель.

— А дети?

— Уже взрослые. Пятнадцать и шестнадцать. Яак и Ээро.

Кая помолчала. Потом словно очнулась:

— Не бросай трубку! Сейчас же позови этого Михкеля к телефону, я хочу убедиться, что ты не врешь. И мальчишек тоже. Кем я им прихожусь — сводной сестрой? Ха-ха-а!

Сильвия покрылась испариной. Сжимавшая трубку рука была белее извести.

— Мальчиков нет дома.

— Так я и знала, что никого из них дома нет! — победно закричала Кая.

— Михкеля я позвать могу. Он работает в саду. Придется сначала сменить обувь и вымыть руки. Через пять минут я позвоню тебе и передам ему трубку. Спроси у него сама, что тебя интересует.

Сильвия бросила трубку на рычаг и пошатываясь побрела на кухню. На дорогом серебряном подносе стояли хрустальные блюдца с растаявшим мороженым. Сильвия переставила блюдца вместе с мороженым в раковину. На столе остался пустой поднос, и она начала лихорадочно соображать, что же подать гостям. По правде, ей сейчас было совсем не до угощения. Надо попросить Эрвина, чтобы он разыграл из себя Михкеля. Но как ему объяснить? Не пошлет ли он Сильвию к черту? Они ведь так мало знакомы. Может быть, Вильма поможет Сильвии уговорить его? Не очень-то хотелось бы рассказывать им про свою личную жизнь. Придется униженно упрашивать: будьте так любезны, наврите по телефону моей дочери, что вы мой новый муж и зовут вас Михкель и что у вас два сына — Яак и Ээро, пятнадцати и шестнадцати лет. А в остальном можете нести что в голову взбредет. Потом я объясню вам, зачем мне необходим этот маленький розыгрыш.

Время летело, секунды неслись опрометью, Сильвия нерешительно вышла в сад и остановилась перед парочкой, которая блаженствовала в садовых креслах. Хорошо, что солнце светило Сильвии в спину, они, кажется, не заметили, что она покраснела. В ее возрасте женщины не краснеют!

Выслушав Сильвию, Вильма весело рассмеялась. Она предвкушала забавную интригу, хотя еще не вполне представляла себе ее смысл. Эрвин же помрачнел. Он сощурился, почесал указательным пальцем подбородок, и Сильвия вдруг увидела, что этот пестро одетый старый модник весьма некрасив — должно быть, сказалось то, что развеялось состояние сладостного безделья. От неприятного поручения у Эрвина под глазами набрякли мешки.

Заметив желание Эрвина увернуться, Сильвия устыдилась. Может быть, у него кристально чистая совесть, а она заставляет его впервые в жизни солгать! Я несправедлива к нему, подумала Сильвия. Однако, попав в беду, люди нахальством-то и пробивали стену, и Сильвия не спешила облегчить положение Эрвина, — ладно, мол, оставим эту затею. С тем, что стареешь, легче было бы примириться, если бы и удаль не оставалась в молодости. Теперь собственное легкомыслие можно было терпеть лишь с трудом. На всякий поступок — тут же ярлычок с оценкой. Ложь на ложь — как клубок змей! И ему суждено было расти и расти. Сильвия солгала Хельги, та передала Карлу, он в свою очередь Кае, теперь в эту некрасивую историю втянуты Эрвин и Вильма. Ложь во спасение? Для обмана нет смягчающих обстоятельств! А наглая атака Хельги? Неофициальная теща Карла Курмана хотела перевалить свои затруднения на плечи Сильвии. Каждый человек имеет право защищаться, если попадает в беду!