Возможность выбора (роман)

Да и сама Орви радовалась, когда исполнялись ее маленькие желания. Однажды ей посчастливилось купить платье с золотистыми разводами. Когда Орви облачалась в эту блестящую тряпку; настроение у нее неизменно улучшалось. Ни у кого не было такого платья — а ведь если ты чем-то выделяешься в толпе, то кажешься себе значительнее других.

Поскольку разделенная радость не уменьшается, а, наоборот, возрастает, Орви каждую свою новую вещь обычно показывала и Пауле.

Паулу эти красивые вещи не трогали. Орви чувствовала себя виноватой, когда Паула, услышав, сколько стоит вещь, осуждающе покачивала головой. Для денег у нее было свое мерило: поросенок. Порой у Орви появлялось чувство, что, если б только Пауле позволили, их двор кишел бы хрюкающими поросятами и старыми раскормленными свиньями.

Орви поумнела и потихоньку стала прятать свои покупки в шкаф. Как ни странно, но после этого ее маленькие радости стали казаться ей довольно-таки ничтожными.

Хотя Орви уже не давала повода к подобным рассуждениям, Паула все же любила посокрушаться о людях, бессмысленно сорящих деньгами. В старое время человек вкладывал свой труд во что-то верное и прибыльное. Купил теленка — получил корову, та дает молоко. Привел с ярмарки жеребенка — выросла лошадь и тащит телегу. Приобрел в кооперативном магазине бидон — будет с чем ходить на маслобойню. Потратил столько-то крон на искусственное удобрение — вырастут высокие хлеба.

Деньги нельзя тратить попусту — что это за человек, который пускает на ветер плоды своего труда. Этак что останется для будущего поколения?

Орви махнула рукой и не стала спорить с Паулой.

Про себя же подумала — а что проку в скупости и корпении, ведь хутор Паулы все равно пошел прахом. Современный человек живет иначе, он понимает, что каждый прожитый день неповторим. Трать, транжирь, швыряй деньги, главное, чтобы ты имел от этого удовольствие.

После того как между кухней и комнатой появилась дверь, жизнь в квартире Паулы с каждым днем становилась все невыносимей. В отношениях появилась натянутость; что бы Паула ни делала, она шумно вздыхала, того и гляди начнут дрожать стены. Накрывая на стол, мать Маркуса со звоном кидала ножи и вилки рядом с тарелками, миска с картошкой, словно бомба, шлепалась на середину стола, просто удивительно, что старая деревенская посуда выдерживала подобное обращение.

Постепенно и Орви переняла кое-что из жизненных теорий Паулы. Что верно, то верно: довольно этих тряпок, надо вкладывать свой труд во что-то надежное. И Орви стала копить деньги. Приобретет Маркус квартиру, понадобится обстановка. К тому же Орви знала, что за большими мечтами стоят и ждут своей очереди тысячи мелких желаний. Во имя будущего стоило ограничивать себя в настоящем.

Когда Орви попыталась заговорить с Маркусом о новой квартире, тот высмеял ее. Маркус заверил, что у него и в помыслах нет тратить свои деньги на покупку квартиры. Все получают жилье даром — чего ради ему выкладывать на это свои кровные.

Для Маркуса оставалось загадкой, почему Орви не хочет жить в их уютной комнатке. Взгромождать на себя новые заботы именно теперь, когда Маркус решил пожить в свое удовольствие!

Нечего Орви забивать себе голову чепухой — если все только и делают, что охотятся за более благоустроенными квартирами, так это просто такое поветрие. Придет время, их дом пойдет на слом, и уж без крыши над головой их не оставят.

Принципы Маркуса были железными, и не Орви было ломать их. Да и как объяснить, что грудь стискивает тяжесть, которая становится все невыносимее. Маркус счел бы ее слабоумной, если бы она, например, рассказала о клубке предрассудков, который висит под потолком их квартиры. Да и все прочее, что тревожило Орви, показалось бы ему смехотворным. Попробуй похнычь из-за корзины с картошкой, что стоит возле двери! Орви поражалась, до чего бессильны слова по сравнению с тем, что стоит за ними. Если человек говорит: не хочу — это может означать как минутный каприз, так и всеобъемлющую пресыщенность жизнью.

Орви чувствовала, что изрядно запуталась в своей жизни. Она как будто все летела и летела, вдруг крылья ее парализовало, и она шлепнулась оземь. Судьба не перенесла ее на хутор Паулы в пору его процветания. Обещанное Маркусом светлое будущее, которое должны были выковать для них чьи-то руки, находилось за высокой стеной, и никто не удосуживался ломать ее. Сама Орви давно уже перестала быть тем человеком, который ломом прокладывает себе путь.

У Орви опустились руки, она почувствовала, что становится ко всему равнодушной.

Она бы помчалась, стала бы хлопотать, объяснять и требовать, но ведь ее никто не поддержит.

Странные мысли приходили Орви в голову. Может быть, во всем виновата их с Маркусом разница в возрасте? Годы, когда человек способен на какие-то свершения, у мужа уже позади, а Орви мучается оттого, что не знает, к чему приложить руки. Ей досталась неблагодарная участь — слушать сетования Паулы о золотом прошлом и восхищенно кивать, когда мамаша Маркуса рассказывает ей о подвигах, которые она в свое время совершала. Разве Орви не имеет права на жизнь? Ведь и в ней жило человеческое стремление к созиданию.

Орви казалось, что Маркус и Паула оттирают ее от главной жизненной артерии в сторону, как бы говоря: куда уж тебе, беспомощная букашка! Словно Орви и не была полноценным человеком, словно не было у нее такой же единственной и мимолетной жизни, в течение которой надо успеть что-то совершить. Ладно, Орви не ставила перед собой каких-то значительных целей, но создать свой дом — на это имеет право каждый человек.

Орви, как пленница, сидела в своих четырех стенах. Вечерние часы заполняло тревожное ожидание — когда же наконец прозвучит стартовый выстрел и она сорвется с места и устремится на дорожку, ведущую к новой жизни?

Иногда, приходя домой, Орви останавливалась в коридоре перед мраморной женщиной и смотрела на нее. Их объединяла схожесть судьбы: обе были по-своему забыты. Истинное место скульптуры было в выставочном зале, во дворцовом парке или в музее — красоту нельзя держать под спудом. Орви же хотелось попасть туда, где она могла бы, подобно веселому маленькому пони, тащить посильную поклажу. Правда, скульптура была гордостью жителей дома, они наверняка прослезились бы, случись, что высеченную из камня женщину унесли бы отсюда. Маркус уверял, что Орви — самое дорогое для него создание на свете. Но существовать для того, чтобы скрашивать жизнь одного человека, — нет, Орви не была столь жертвенной натурой.

У нее у самой должны были быть и цель, и направление. По сравнению с огромным и непонятным миром мир ее мечтаний был до смешного мал — подумать только: свой дом, свой ребенок, но Орви все же полагала, что она имеет полное право тосковать по ним.

К Пауле иногда заходила в гости ее приятельница. Эта женщина работала в цехе пластмассовых изделий и поэтому каждый раз приносила с собой в подарок Пауле комплект шашек без доски. Паула вежливо благодарила, внимание дороже подарка. Потом Паула запихивала коробку с шашками под кровать, к предыдущим. Там они копились, и никто никогда не передвигал эти шашки по черно-белой доске.

Орви начала и себя считать такой же никчемной шашкой. Ей тоже негде было делать осмысленные ходы.

Никакой особой разницы между ними не было — шашки лежали под кроватью Паулы, Орви лежала на кровати рядом с Маркусом.

Мрачные мысли одолевали ее, и она подумала, что дальше так продолжаться не может.

Друзей и знакомых у Орви и Маркуса почти не было. Связи с одноклассниками распались. К тому же она теперь стеснялась приглашать кого-либо в гости. Она ясно представляла себе, как покраснеет, впуская гостей в дом. Корзинка с картофелем непременно подвернется под ноги, человек с непривычки споткнется и, чего доброго, еще растянется. Кроме того, Орви казалось, что среди ее сверстников они с Маркусом выглядят людьми старомодными, не способными идти в ногу с другими. Вокруг без конца шли разговоры о том, как тот или иной умудрился устроить себе квартиру, как он ее обставлял и какие придумывал новшества. Кому не везло с квартирой, тот обзаводился дачей. Люди усердно занимались устройством своей жизни — в отсталой провинциальной среде все стремились мгновенно достигнуть бытового благополучия цивилизованного мира. Никто не мирился с теснотой и примитивными условиями, люди из кожи вон лезли, чтобы преуспеть. Но поскольку у Орви с Маркусом никаких планов и намерений на этот счет не было, они не знали бы, о чем и говорить с этими людьми. Орви не хотелось становиться мишенью для сострадательных взглядов. А что отвечать, если кто-нибудь поинтересуется: когда это, мол, вы наконец думаете выбраться отсюда?