Возможность выбора (роман)

Из машины ударило спертым воздухом. Очевидно, она все больше истлевает внутри и в какой-то миг рваные сиденья провалятся сквозь изъеденное днище.

Орви не решалась взглянуть Маркусу в глаза. Он дотронулся до ее затылка. Орви окаменела.

— Ты зачем покрасила волосы? — спокойно спросил Маркус.

Орви растерялась и почувствовала себя виноватой. У нее не хватало смелости ответить, что это никого не касается: делаю, что хочу. Рука Маркуса с силой давила ей на шейный позвонок.

— Знаешь, я всю ночь просидел здесь за рулем, — сказал Маркус.

— Зачем? — робко спросила Орви.

— Глупышка, — усмехнулся Маркус. — Разве ты не знаешь, с какими мыслями люди иной раз садятся в машину в закрытом гараже?

— Не знаю, — ответила Орви, притворяясь наивной. — Я ничего не смыслю в машинах.

— Смотри, — произнес Маркус, — если я сейчас заведу мотор, мы с тобой скоро окажемся — знаешь где?

— Двери закрыты, мы же не сможем выехать, — осторожно вставила Орви.

— Колеса останутся на месте, а мы отправимся в преисподнюю. В газетах появится объявление в траурной рамке: в результате несчастного случая безвременно ушли от нас Орви и Маркус. Скорбят… Кто будет скорбеть о нас?

— Перестань, ты же предусмотрительно сломал дверь, оттуда идет свежий воздух.

Маркус рассмеялся.

Только теперь Орви решилась взглянуть на него. Она через силу улыбнулась. Похоже, самое трудное позади.

— Как хорошо, что ты пришла, — вымолвил Маркус и кончиками пальцев погладил Орви по затылку, затем убрал руку.

Орви облегченно вздохнула.

— Да, увязли мы с тобой намертво.

— Вовсе нет! — с деланной живостью воскликнула Орви. — Чем плохо тебе? А мне чем плохо? Оба мы еще не старые и к тому же свободны, — заученно протараторила Орви.

— Кому нужна эта жалкая свобода?

— Если ты привык жить взаперти, то свобода, естественно, вызывает у тебя гнев, — осмелилась съехидничать Орви.

Маркус задумался. Он положил руки на руль, оперся подбородком на скрещенные пальцы и сквозь ветровое стекло стал смотреть на поломанные ворота гаража.

— Я без тебя — полчеловека. Не знаю, что и делать. В мыслях хаос, хожу как лунатик, качаюсь на своей крыше под ветром и ровным счетом ничего не понимаю. Сто раз себе говорил: черт, ведь Орви же не единственная женщина на белом свете!

В голосе Маркуса прозвучал гнев. Прислушавшись к тишине, он с нежностью добавил:

— Видно, ты и есть единственная.

Слова Маркуса растрогали Орви. От щемящего чувства на глаза навернулись слезы.

Маркус мельком взглянул на Орви, обнял ее за плечи и прошептал:

— Поплачь. Окончательно со всем рассчитаться намного труднее, чем мы полагаем. Я даже Сулли и детей не сумел пока сбросить со счета. А теперь еще ты. Я просто задыхаюсь, с каждым месяцем все больше, срываю с шеи галстук — все равно душит. Расстегиваю воротник рубашки — не помогает.

Орви закусила губу, пытаясь сдержать слезы. К счастью, Маркус смотрел в сторону, предоставив ей возможность взять себя в руки.

— Поедем куда-нибудь, — предложила Орви. — Здесь и я начинаю задыхаться.

— Хорошо, — согласился Маркус.

Он вылез из БМВ, протиснулся между крылом машины и стеной гаража, постучал молотком по задвижкам — они перекосились, когда он таранил ворота, и теперь с трудом поддавались.

Створки ворот со скрипом распахнулись, будто это раздвинулся занавес перед началом следующего действия.

Знакомая картина. Словно отмахав длинный с крутыми поворотами круг, они снова вернулись к исходной точке, чтобы начать все сначала. Двор, булыжники, торчащие из грязи, выщербленная дверь и за нею лестница, забор — перед ним контейнеры для мусора, глухая выцветшая стена дома без единого окна.

Знакомый пейзаж не вызвал у Орви никакого теплого чувства. В последние месяцы их совместной жизни она стала считать Маркуса неотъемлемой частью этого дома. Вялый, отставший от времени человек, так же тронутый гнилью, как и этот ненавистный дом. Все, кто были предприимчивее, давно выбрались отсюда. Для кого же вообще строились новые городские районы, как не для жизнедеятельных семей. Только Маркус никак не мог оторвать себя от насиженного места. Теперь он пытался предстать перед Орви в ином свете. Обман? «Не верь, — убеждала себя Орви, — он просто хочет подчинить тебя себе». И все же у нее затеплилась какая-то смутная надежда. Такое уж доверчивое создание человек — если кто-то протягивает к нему руку за помощью, он тут же мчится спасать бедствующего. Ведь каждому по душе, когда его считают сильным, да и что еще способно так возвысить человека в своих и чужих глазах, как не великодушие.

Переднее стекло машины запотело. Орви протерла его перчаткой, чтобы Маркусу было лучше видно.

Маркус поставил свой красный БМВ на краю многолюдной площади в центре города. Над машиной простирались голые ветви большого дерева, с них на жестяную крышу падали срываемые ветром крупные дождевые капли. Чтобы услышать этот странный звенящий звук, надо было уйти в себя и напрячь слух. Собраться с мыслями здесь было нелегко, снующие по площади люди невольно отвлекали внимание. Время от времени какая-нибудь машина с шумом отъезжала от стоянки и на ее место вскоре подкатывала новая. Хлопали дверцами, заводили моторы. Какая-то компания остановилась поблизости от БМВ и начала что-то нудно выяснять.

Люди пересекали площадь, и то, что они сновали туда-сюда, казалось бессмысленным, тем более что никто никуда не спешил. Кое-кто останавливался посреди площади, глядел в небо, снимал перчатку и, прежде чем открыть зонтик, подставлял руку дождю. Постепенно дождевые капли застлали стекло, покрыв его серой пленкой. Снующие по площади люди и проезжающие мимо машины растворились в пелене дождя. На этот раз шум дождя был приятен Орви. Внешний мир выпустил ее из своих пут; здесь, в машине, они с Маркусом были отрешены от всего.

Маркус заговорил. Его голос звучал то громче, то тише, он говорил о своей вине, которую до сих пор полностью не осознавал, жаловался, что задыхается, и умолял Орви высказать все, что лежит у нее на душе.

Орви поразила просьба Маркуса. Чего уж теперь сетовать или жалеть, — что было, то прошло. Внутри словно образовалась гулкая пустота, — как сделать так, чтобы ее услышали другие? Когда Паула заявилась в общежитие, Орви не пришло и в голову, что от нее потребуют вывернуть наизнанку душу. Если ее привели сюда, значит, ей хотели что-то сказать. Орви и подумать не могла, что Маркус захочет услышать ее запоздалые упреки. Когда в свое время их совместная жизнь стала неотвратимо подходить к разрыву, Маркус, взъерепенившись, холодно отверг все ее объяснения, он неоднократно повторял, что копаться в закоулках души не мужское занятие.

Теперь же именно он вызвал Орви на разговор, пообещав терпеливо все выслушать. Он поклялся оставаться благоразумным, что бы Орви ни сказала.

Тяжелые капли, падая с веток, скатывались по стеклу машины, оставляя на матовой поверхности темные полосы. Сквозь них мелькали обрывки кипящей на площади жизни. Но изморось тут же застилала стекло, полосы расплывались, и Маркус с Орви снова оказывались в своем замкнутом мире.

Они уже долгое время молчали. Приглушенный городской шум гулко отдавался в ушах. Каждый раз, когда о ветровое стекло ударял взрыв смеха прохожих, Орви вздрагивала. Странно, что люди могут так беспечно смеяться.

Слова Маркуса соскребли слой паутины с груды разочарований, которые годами накапливались в ней. В прежнее время Орви с жаром принялась бы выяснять отношения, предвкушая сладкую радость мести. Теперь она колебалась, хотя понимала, что и ее охватило странное желание покопаться в своем прошлом.

Голос Орви, когда она заговорила, звучал хрипло. Она с трудом подыскивала слова, боясь, что Маркус надменно рассмеется или прервет ее нетерпеливым жестом. Но ничего подобного не случилось. Может быть, Маркус на время отбросил свое самолюбие, эгоизм, свой повелительный тон, — трудно было допустить, чтобы он освободился от всего этого окончательно.