Страница 137 из 156
Или забрался на чердак, высунул голову из чердачного окошка и крикнул собравшейся кучке зевак:
— А я кукушка, ку-ку, ку-ку!
Два этажа дома были поделены на десять квартир, одиннадцатая помещалась в подвале. Жители надземной части этого дома обычно говорили, что в подвале живут одни лишь крысы да старик Сассь.
Правда, доброжелательные соседи давно советовали старику Сассю вызвать комиссию и санитарных врачей, авось дадут новую квартиру. Но старик Сассь, казалось, сросся со своим подвалом, он содержал свою клетушку в такой чистоте и порядке, будто собирался сохранить ее для многих поколений.
Сразу же, в первый день, Орви заметила в коридоре второго этажа странную нишу, где, вероятно, когда-то были встроены шкафы. В нише стояла женская фигура из белого мрамора. Одной рукой эта фигура прикрывала грудь, другой — низ живота.
Старик Сассь называл скульптуру: наше каменное диво.
В тот первый вечер, перед тем как лечь спать, Орви пробралась в коридор и положила к ногам статуи цветок. Прекрасная мраморная женщина как-то примирила ее с этим мрачным домом, в который она переехала, выйдя замуж за Маркуса.
Боже мой, неужели потерявший рассудок Маркус разбил это каменное диво?
Орви хорошо помнила скандал, поднявшийся из-за того, что какие-то молокососы с первого этажа однажды раздавили окурки о пупок мраморной скульптуры. Все жители дома накинулись на них, и мальчишки были так перепуганы, что ходили потом на цыпочках, боясь поднять глаза, словно кто-то мог задним числом дать им подзатыльника.
А может быть, Маркус с кем-нибудь подрался?
Воображение Орви рисовало ей окровавленный нос и заплывшие глаза. Маркус стоял, как бык, посреди двора, пиджак без единой пуговицы, рукав оторван.
Нет, Маркус не был драчуном. Очевидно, даже с дурной головы человек не сделает того, к чему никогда не обнаруживал склонности.
Да и на лице Паулы Орви не заметила никаких следов насилия. Мамаша Маркуса ступала размашистым шагом, на старых ботинках, подобно чешуе, поблескивали остатки лака. Когда Паула, переходя улицу, смотрела по сторонам, Орви видела ее румяные щеки и уголок бледного рта. Побитый человек так стремительно не ходит.
Орви старалась и так и этак вообразить себе Маркуса в этом неприглядном доме, представить себе, как этот сумасшедший все рушит и уничтожает, но поняла, что для подобных мыслей нет никаких оснований. Если бы Маркус совершил какой-то антиобщественный поступок, жители дома тут же вызвали бы блюстителей порядка и восстановили в доме спокойствие. Маркуса отвезли бы либо в камеру заключения, либо в сумасшедший дом — туда, где и положено находиться подобного рода типам. Тогда Пауле незачем было бы приходить за Орви. Она могла бы за глаза назвать Орви источником всех бед, но порога общежития она бы не переступила.
Придя к таким выводам, Орви почувствовала, что ее еще больше разбирает любопытство. Какое умопомрачение нашло на Маркуса, что потребовалось вмешательство Орви?
Если же ему попросту понадобилось женское общество, то Сулли живет гораздо ближе.
Когда Орви впервые заговорила с Маркусом о разводе, он сердито запыхтел и сказал:
— Никуда ты не уйдешь. Если я захочу, то вернусь к Сулли и детям.
Орви ничуть не удивили слова Маркуса. В течение всей их совместной жизни ее мучило подозрение, что Маркус в душе тоскует по Сулли. Только вчера Орви узнала, что отношения между Маркусом и Сулли усложнились из-за первого ребенка, отцом которого оказался не Маркус. Почему Маркус никогда раньше не говорил об этом? Кажется, и Паула не знает истинного происхождения своего старшего внука!
Орви не скрывала, что умение Маркуса держать язык за зубами вызывало у нее глубокое уважение. Хотя, понимай они друг друга лучше, им, возможно, удалось бы обойти множество подводных камней.
Она, словно в тумане, перешла улицу; боясь споткнуться, Орви смотрела под ноги. После развода она ни разу не проходила мимо этого дома. Да и что ей было делать здесь, если она всем своим существом стремилась забыть Маркуса, Паулу и десять лет своей жизни!
Все же она глядела на ряд темных окон дома. Глядела внимательно. Нет, ни за одним из стекол не виднелось лицо Маркуса. Он, разумеется, мог стоять где-нибудь за занавеской с ножом в руке, поджидая, когда Орви войдет в дом, чтобы в припадке сумасшествия совершить страшное убийство.
Орви вздрогнула. Как бы пригодился ей сейчас добрый совет Лулль. Она сказала бы безошибочно — входить в калитку или оставаться на улице?
Интересно, пришли бы люди ей на помощь, если бы Маркус вдруг выскочил из калитки и бросился на Орви со смертоносным оружием в руках?
Орви поняла, что страшные картины, возникшие в ее воображении, навеяны Паулой. За десять лет Орви наслушалась всяких жутких историй. Паула без конца возвращалась к своей излюбленной теме — героев ее историй постоянно вытаскивали из-под колес трамвая или вынимали из петли. Рассказывая о такого рода происшествиях, она как бы хотела внушить другим: живи в своей норе и никуда не высовывай носа — за каждым углом тебя подстерегает гибель.
Орви ожесточилась. Будь что будет! Она чувствовала, что обязана протянуть Маркусу руку помощи. Даже в том случае, если сошедший с ума и скрежещущий зубами Маркус окажется привязанным бельевой веревкой к столбу посреди двора.
Они вошли во двор. Паула остановилась у лестницы.
Она свысока посмотрела на Орви и спиной заслонила дверь, словно хотела сказать этим — не надейся, обратного пути сюда, в обетованную землю, у тебя все равно нет.
— Он там, в гараже, — нехотя проговорила Паула.
Орви поспешила через двор, спотыкаясь на неровных булыжниках, которыми он когда-то был вымощен, — невнимательный пешеход мог здесь запросто растянуться.
В свое время Маркус с большим трудом выклянчил разрешение поставить в самом дальнем углу двора гараж. Жильцы дома возражали — а вдруг клочок земли понадобится под что-то другое? Маркус на чем свет стоит ругал их и неоднократно говорил Орви, что все раздоры происходят от желания людей утвердить свою власть над другими. После истории с гаражом Орви часто думала о тех, кто навязывал ей свою волю. В конце концов Маркус уговорил жильцов дома. В ответ на их великодушие он согласился сделать кое-что для соседей. Он вырыл во дворе ямы, вкопал в них столбы для сушки белья и укрепил камнями. Теперь столбам не страшна была тяжесть мокрого белья, они не вылезали из земли и не падали от малейшего толчка, как это случалось раньше. Кроме того, Маркус приделал к входной двери французский замок и заказал за свои наличные целую пригоршню ключей, так что каждый жилец получил по ключу. Личный ключ умиротворил жильцов — дверь рано запиралась, можно было не бояться всяких подозрительных типов, о деятельности которых Паула знала бесчисленное количество историй.
Орви остановилась у ворот гаража. Обе их половинки были снизу странно вспучены. Орви присела на корточки, чтобы получше рассмотреть доски. На высоте колена они были как бы порублены топором, из них торчали шипы и сучки. Вот еще — очень ей нужно обследовать эту халупу!
Орви поднялась.
Она медлила войти в гараж, не зная, в каком состоянии найдет там Маркуса. К тому же она затылком чувствовала, что Паула выжидающе стоит на лестнице — Орви не хотелось на глазах у свекрови открывать маленькую боковую дверь гаража. Вдруг ей будет не сдержать крик ужаса — почему-то Орви все еще предполагала, что ее ждет страшное зрелище.
Еще какое-то время помедлив, Орви приоткрыла тесную запасную дверь, в которую полный Маркус мог протиснуться только боком. В гараже пахло бензином. Здесь царила тишина — никакого львиного рыка.
Маркус сидел за рулем красного БМВ и через плечо смотрел на Орви.
Несмотря на сумерки, Орви увидела, что лицо у Маркуса вполне осмысленное.
Орви хотела обойти машину спереди, чтобы усесться рядом с Маркусом, но это оказалось невозможным. Как ни странно, но Маркус собирался выехать через закрытые ворота — бампер БМВ упирался прямо в дверь, оттого и доски проломлены. Орви обошла машину сзади, лавируя и протискиваясь боком, чтобы не запачкаться о полки, где лежали ржавые железки, стояли канистры, бутылки и банки с краской.