Страница 121 из 156
Никому не жалуйся на свою беду, тем более если хочешь быть мужчиной.
Убивая вечера за рюмкой, Маркус и так и этак взвешивал создавшееся положение. Подло было бы обвинять Сулли и закатывать скандалы — ведь она ему во всем чистосердечно призналась, а в подробности Маркус сам не стал вникать. Маркус, проявивший в тот раз великодушие, не мог предвидеть, что впоследствии будет раскаиваться в собственном легкомыслии. Всякий нормальный человек сочтет Маркуса чудаком — подумаешь трагедия, у ребенка под коленкой овальное родимое пятно! Какое это имеет значение? Из-за подобного пятна на теле ребенка ни один здравомыслящий человек не стал бы извлекать на свет божий случайное событие далекого прошлого. Кроме того, Маркус не был уверен, всегда ли передаются такие отметины от отца к сыну, черт знает, как толкует наука такие явления. Нельзя быть ни в чем уверенным. Будучи профаном в этих вопросах, Маркус все же понимал, что и ученые мужи тоже люди и могут просчитаться. Разве не случается, что всякие там теории иной раз оказываются несостоятельными.
Он был шокирован тем, что родимое пятно у Юри находится точно на том же месте, что и у Эвальта Рауна.
Пусть ученые думают что угодно, а Маркус опирался на свой собственный опыт, ведь он вырос в деревне и знал, что если у жеребца на лбу звездочка, то такая же отметина должна быть и у жеребенка.
Шли дни, кабаки стали надоедать Маркусу. Хотя в пьяной компании легко найти друзей, Маркус избегал лихих собутыльников и беззаботно хохочущих женщин. Размалеванные девицы ни перед чем не останавливались, совсем как Сулли в свое время. Все женщины одним миром мазаны — к такому выводу пришел Маркус, оказавшись в водовороте жизни. Заклеймив представительниц более слабой половины человеческого рода, Маркус не мог избавиться от тяжести в душе — нет, Сулли все же лучше других.
Пьяный Маркус нередко возвращался домой далеко за полночь, но Сулли никогда не упрекала его. Напротив, она вела себя тихо и мирно, даже боялась громко дышать, когда Маркус укладывался рядом с ней в постель.
Наконец Маркус принял решение, как жить дальше.
Ему захотелось иметь своего ребенка.
После того как появился на свет Юри, врач посоветовал Сулли ограничиться одним ребенком. Но Маркус не стал считаться с этим предупреждением — если Сулли сумела родить ребенка от Эвальта Рауна, то должна справиться и с ребенком Маркуса.
Паула всегда говорила, что женщины живучи, как кошки. Женщине надлежит выполнять свой долг. Кто в старину бегал по докторам! А дети рождались друг за дружкой. Теперь же без конца призывают к осторожности, но ведь женщина не из фарфора сделана, не разобьется.
Сулли не осмеливалась перечить Маркусу. Она полностью подчинилась ему. Маркус считал, что Сулли обязана радоваться, не всякой женщине дано искупить свой грех. Но жена молчала, ее большие глаза были полны страха. На расспросы Маркуса она со слезами отвечала, что нет никакого намека на беременность.
Нетерпеливый Маркус стал раздражительным. Иногда он ни с того ни с сего разражался бранью, стоило дяде погладить Юри по головке или заговорить с ним.
Старик тоже выводил его из себя. Разочаровавшись в Маркусе, который околачивался по пивным, он без конца ругал молодых мужчин, у которых нет в голове ни капли разума.
Маркус не обращал особого внимания на брюзжание старика. Он видел, как мучается старик из-за того, что никто не хочет читать его книги и никто не нуждается в его знаниях.
Но стоило старику сказать, что Юри — его единственное утешение, и Маркус совершенно выходил из себя. Дядя уже сейчас замечал в ребенке необыкновенные способности и очень этому радовался. Чтобы уязвить Маркуса, старик без конца изумлялся, как это у такого тупого папаши мог оказаться столь смышленый ребенок.
Маркус стискивал зубы.
Поди знай, может, Юри унаследовал от Эвальта Рауна не только родимое пятно, но и сообразительность? Вот уж Эвальт Раун пришелся бы старику по душе, будь он его зятем!
Маркус до глубины души ненавидел Эвальта Рауна. Обесчестил Сулли и, мало того, сумел заочно переманить на свою сторону даже старика! Неважно, что старик не знает о существовании Эвальта и считает Юри ребенком Маркуса.
Наконец-то у Сулли стал расти живот.
Маркус преисполнился новых надежд.
В преддверии важных событий старик тоже изменился. Он как будто вновь примирился с существованием Маркуса, который все-таки оказался на что-то способным.
Старик попытался возобновить вечерние беседы. К тому же он проявлял большую заботу о Сулли. Он без конца справлялся о ее самочувствии и нередко заискивающе просил Маркуса выполнить ту или иную домашнюю работу. Маркуса злило такое посредничество — неужели у Сулли язык отнялся? Старик все чаще вмешивался в их жизнь. Продав какие-то драгоценности, он передал Сулли пачку денег и приказал бросить работу. Он боялся, что сидячая работа кассира может повредить ее здоровью.
Это уже затронуло честь Маркуса. Работа кровельщика давала ему достаточный заработок, кроме того, Сулли и так должна была вскоре пойти в декретный отпуск. Маркус не какой-то голодранец, он еще покажет, на что способен!
Такому мастеру, как он, стоит только подать знак, и со всех сторон сбегутся всевозможные просители. Кому надо крышу на дом, кому водосток, кому на трубу шапку посадить или обить жестью люк — все это Маркус умел.
Такая халтура не была обременительна. Долгими летними вечерами можно успеть многое сделать, выходные дни тоже приносили солидный доход.
Некоторое время, по мнению Маркуса, все шло так, как положено. Домой он возвращался поздно, но трезвый и довольный собой. Тут же в столовой под люстрой он выкладывал на стол заработанные деньги. Пусть Сулли берет, сколько считает нужным. Старик, усмехаясь, наблюдал, как Маркус разглаживает деньги и складывает их в пачку. Сулли тратила мало, Маркуса сердила ее бережливость. Но, поразмыслив, он решил, что Сулли права — нет никакого смысла пускать тут же деньги на ветер. Ведь и Паула всю жизнь ставила бережливость превыше всего.
Сулли предстояло вскоре отправиться в больницу, но дядя так и не дождался рождения второго ребенка.
Сулли была в таком отчаянии, что казалось, она сошла с ума. Она не могла удержаться от слез и после похорон. Маркус был серьезно обеспокоен ее состоянием. Вот теперь пригодился бы умный совет. Маркус изо всех сил пытался успокоить Сулли и отвлечь ее от мыслей о дяде.
В своих стараниях Маркус дошел до того, что стал на глазах у Сулли гладить Юри по голове и хвалить его смышленость.
Удивительно, но это помогло. Сулли могла стоять, как изваяние, и смотреть на возню Маркуса с ребенком. Изредка на ее лице появлялось даже некое подобие улыбки.
Однажды вечером подошел срок, Сулли увезли в больницу, и Маркус остался вдвоем с ребенком.
Маркус смотрел на Юри с нескрываемой враждебностью. Мальчик, видимо, боялся Маркуса. Он молча возился в углу со своими игрушками и украдкой поглядывал на сидящего в кресле мужчину.
Маркус поманил к себе ребенка. Мальчик стоял перед ним покорно, словно в ожидании удара. Маркусу казалось, что малыш сейчас повернется к нему спиной и помчится через комнату. Маркус не хотел видеть пульсирующее родимое пятно под коленкой и положил руку на плечо ребенка, чтобы тот не смог убежать. Юри вздрогнул и исподлобья взглянул на Маркуса. Неужели он и вправду настолько умен, что ради матери притворяется послушным и позволяет Маркусу гладить его в присутствии Сулли? Ведь не мог же он, как взрослый, понять, что иногда обстоятельства вынуждают заключать мир даже с врагом?
Этой ночью Маркус спал плохо.
На следующее утро он заставил себя улыбнуться, взял Юри за руку и отправился с ним в магазин, где разрешил ребенку самому выбрать себе игрушку. Мальчик старался не поддаться соблазну, Маркус подбадривал его. Казалось, ребенок усмехается. Маркус чувствовал себя перед ним каким-то мерзким подхалимом. Не может быть, чтобы ребенок был способен делать какие-то свои выводы. Он должен чувствовать к тебе привязанность, когда ты его балуешь, и забиваться в угол, когда ты его наказываешь. Дети обычно живут данным мгновением. Но Юри оставался недоверчивым, даже получая подарки.