Страница 112 из 156
В конце концов Орви все-таки уселась рядом с Маркусом. Маркус дружелюбно улыбнулся, ведь капризные дети так забавны. Орви была мрачнее тучи, она ерзала на сиденье так, что сбилось клетчатое покрывало. Орви и сейчас сидела на том же самом покрывале, только теперь оно пообтерлось и поблекло.
Маркус лихо крутил руль, потихоньку что-то насвистывал себе под нос, и ветер раздувал на груди пузырем его белую рубашку. В тот парадный выезд на Маркусе был красный галстук, завязанный несколько свободнее, чем обычно. Орви уже не помнила, куда они мчались в тот раз, может быть, они кружили просто так, а может быть, выехали по шоссе за город. Орви молчала, словно воды в рот набрав, зато Лулль болтала без умолку. Когда Орви обернулась, ее взгляд задержался на руках Маркуса. Затем она еще несколько раз взглянула в сторону руля. На загорелом запястье Маркуса сияли золотые часы с золотым браслетом. Орви обозвала себя сорокой, но тем не менее ее взгляд то и дело устремлялся в сторону сиявшего золотого браслета.
Вечером Лулль и отец делились впечатлениями. Отец говорил больше о машине, Лулль — о Маркусе. Оба пришли к единому мнению, что Маркус великолепен и что он потратил на ремонт кучу денег. Их разговор закончился словами Лулль:
— У Маркуса золотые руки.
Крупа била в ветровое стекло. Теперь у Орви не было никакого желания смотреть на запястье Маркуса, она наклонилась вперед и смотрела, как по асфальту перекатываются градины. Молчание Маркуса раздражало Орви. «Везет меня, будто какой-то груз», — подумала Орви. Ну что же, и ее никто за язык не тянет, ей незачем начинать разговор первой.
В тот раз, более десяти лет назад, когда отец с улыбкой поглаживал машину Маркуса, делая вид, будто проверяет гладкость поверхности, он рассказал историю о точно такой же машине.
Какой-то человек продал полученный в наследство дом и купил себе красный блестящий автомобиль с откидным верхом.
У владельца машины оставалось денег ровно столько, чтобы купить себе белые лайковые перчатки, цилиндр и смокинг. Каждое утро ему доставляли из цветочного магазина белую хризантему. Он прикреплял цветок к петлице. Целыми днями этот человек разъезжал по городу в своем красном автомобиле, одетый как для торжественного приема. Было чем любоваться. Вскоре он посватался к ослепительно красивой блондинке, затем они уже вдвоем носились целыми днями в красном автомобиле. Эта пара казалась такой совершенной, что даже злые языки замолкали, и все смотрели им вслед с немым восхищением.
Затем настали смутные времена, прошла война, красный автомобиль с красивой парой канул в забвенье.
В те дни, когда Маркус наводил на свою машину последний лоск, отец услышал от кого-то о дальнейшей судьбе нашумевшего в свое время автомобиля. Мужчина, носивший в петлице белую хризантему, перед самой войной разобрал свою машину на части. Даже самая крошечная гайка была смазана и завернута отдельно. Затем этот человек выкопал у себя в саду преогромную яму и захоронил до лучших времен свое сокровище.
Отцу Орви стало откуда-то известно, что машина до сих пор ждет в своей могиле лучших времен. А на месте захоронения беснуется злющий цепной пес.
Эта история тогда сильно всех рассмешила.
Теперь же, представив себе человека с белой хризантемой за рулем красного автомобиля, Орви почувствовала сострадание. Мог ли предвидеть тот человек, что когда-нибудь, много лет спустя, он, разбуженный лаем собаки, вылезет из постели, босиком прошлепает к окну, отогнет занавеску и с подозрением выглянет во двор. И ни разу ни один диктор не сообщит: внимание, граждане, настали лучшие времена!
— Орви, — пробормотал Маркус. — Я не понимаю, почему у нас так все получилось.
— Значит, оба виноваты, — примирительно ответила Орви.
— Я надоел тебе, — настаивал Маркус.
— Скорее, я сама себе надоела, — сказала Орви.
— Не увиливай.
— Ты вымуштровал меня, я стала равнодушной.
— Ты теперь независима, — поддел ее Маркус. — А на самом деле живешь в компании и подлаживаешься под нее.
— По крайней мере никто не давит на меня, — раздраженно произнесла Орви.
— Чего тебе не хватало? — допытывался Маркус.
— Вроде ничего, была сыта, и постель была теплая.
— Не издевайся. Разве я не был хорошим и порядочным мужем?
— Не спорю, был и хорошим, и порядочным.
— Люди стали такими беспокойными, все куда-то стремятся, ищут неизвестно чего.
— Как и ты. Ходишь за мной следом, а на самом лица нет.
— Ты права. Куда мы опять несемся? Зачем?
Маркус резким движением руки выключил мотор и подрулил к обочине.
Снежная крупка била по крыше автомобиля.
— Давай объяснимся до конца, — предложил Маркус.
— Ясность — враг чувства, — выпалила Орви.
— Может быть. Так попытаемся хотя бы понять друг друга.
— Любой человек каждый день ищет понимания. Лишь после смерти, когда засыпят могилу и положат на нее венки, скажут: только теперь мы поняли, что он значил для нас.
Красный БМВ остановился надолго.
Они давно уже свернули с большого шоссе и теперь стояли в каком-то незнакомом месте. Поблизости не было видно ни одного указателя. Может быть, именно эта пустынная местность вызывала в них какое-то обманчивое чувство близости. Во всяком случае, они подробно говорили о том, что не раз обсуждалось и прежде, но что теперь, после развода, приобрело новый оттенок. Они откровенно выкладывали друг другу и такие вещи, о которых раньше не решались и заикнуться. По закону чужие, они не стремились что-то утаивать друг от друга.
Лишь изредка мимо красного БМВ проезжала случайная машина, спешившая субботним вечером в город. Никто не обращал на машину Маркуса внимания. БМВ стоял на обочине, как брошенная рухлядь. Когда рабочая скотина, достигшая старости, долго стоит на одном месте, ноги у нее слабеют и подгибаются, у старых же автомобилей нарушается развал колес.
Красный БМВ тоже держался поближе к земле — заржавевшее днище подпирали пожухлые стебли.
Царила полная тишина. Изредка с карканьем пролетали вороны, но их ничто не влекло опуститься на землю в этом месте. Вокруг не возвышалось ни одного большого дерева. Слева от дороги темнело поле; в ямки набивалась снежная крупа, зима постепенно готовила себе берлогу. Справа росли можжевельники, перед ними лежали выкорчеванные трактором глыбы валунов. Но каменный курган был лишен природной красоты. Каждый валун казался умершим неожиданно в тот момент, когда его гладкая спина валилась на землю, а скрытые до того в земле углы впивались в небо.
Снежная крупка собиралась на окнах машины. Во всех трещинах и вмятинах, с которых ржавчина съела когда-то такую блестящую красную краску, появились белые полоски. Но старик БМВ все же укрывал от ветра и был крышей для тех двоих, что сидели в машине и разговаривали. Ведь в конце концов не так важно, где говорить, главное, что имеется такое желание.
В родительской квартире у Реди была своя каморка. Это помещение, предназначавшееся когда-то для прислуги, примыкало к ванной, и в этом заключался самый большой недостаток резиденции Реди. Одна из труб годами протекала, и стена над диваном в нескольких местах покрылась плесенью. Жизнерадостного юношу это не особенно смущало. К пятнам, менявшим свое местоположение и очертания, он относился, как к живым существам, за которыми было интересно наблюдать. Временами плесень принимала контуры леса или озера, иной раз казалось, будто на камне сидит рыболов, или же на стене возникал портрет Орви, только сама Орви этого не замечала.
Сбою тесную комнатушку Реди превратил в уютное жилище. Раньше, когда квартиры строились с комнатами для прислуги, все эти клетушки, без исключения, имели маленькие окошки под самым потолком, как в кладовых. Ведь для того, чтобы спать, света не требовалось. Но Реди пораскинул мозгами и одержал победу над вечным полумраком. Он установил за окном систему зеркал, которые направляли свет в комнату. Несколько зеркал он пристроил в самой комнате, чтобы они рассеивали лучи. В солнечные дни комната Реди прямо-таки сверкала. Свет струился со всех сторон, раздвигались стены, казалось, будто Реди удалось подвесить к потолку множество маленьких солнц.