Кубатура яйца

Нью-Йорк, пожалуй, больше, чем другие города США, позволяет тебе роскошь публичного уединения, накопив немало вполне уютных артистических европейских кофеен, где можно потягивать свежесваренный коричневый ароматный напиток и разговаривать с приятелями об искусстве. И все же это не было архипенковской «Ротондой» — всего-навсего привычные буфеты, разбросанные по этажам гигантской гостиницы: свой для номеров-люкс и свой для общежития. Где вы жили, Александр Порфирьевич Архипенко?..

Когда-то я еще раз нарушил правила и, остановившись на автомобиле в центре негритянской зоны, Гарлема, города в Городе, зашел в маленькое кафе на 122-й улице. Несколько черных лиц поднялось навстречу мне от чашек, и я не могу назвать их выражение дружелюбным даже сегодня. Полисмен неслышно подошел сзади и взял меня за плечо; полисмен был вежлив: «Уходите отсюда, сэр. Ни вам, ни мне эти неприятности ни к чему…» Меня в Гарлеме совсем не хотели видеть.

Ах, как он демонстративно сияет, Нью-Йорк! Десятки миллионов электрических лампочек освещают его квартиры, сорок восемь тысяч светофоров мигают на перекрестках, полторы тысячи вагонов метро и сто десять тысяч лифтов развозят его обитателей по домам. Мы уже знаем, что такое энергетический кризис для Нью-Йорка; что такое моральный кризис, город узнаёт бесконечно и не всегда верит себе: горько это…

Ах, как здесь бывает весело! Вы и вправду не заскучаете, если отыщете в Нью-Йорке свой собственный городок, где можно будет спать, есть, развлекаться, ездить на автомобиле до работы и домой, а также на прогулки. В Нью-Йорке зарегистрировано около двух миллионов легковых автомобилей (правда, восемьдесят пять тысяч из них ежегодно крадут) — на каждый автомобиль приходится всего одиннадцать сантиметров тротуарного бордюра для стоянки, даже детскую коляску не запаркуешь на такой площади. Значит, не все машины останавливаются у тротуаров в одно время; часть живет за пределами города, часть — в подземных и многоэтажных гаражах, а часть ездит из одного нью-йоркского городка в другой, разыскивая причалы, притормаживая у почтовых ящиков, похожих на наши мусоросборники, выкрашенные в синий цвет. Автомобили кружатся как люди, заблудившиеся в пустыне. Я вам говорил, что люблю маленькие американские городишки, — все дело в том, что один из городишек непременно должен быть твоим собственным. Иначе эта масса домов, городов и людей превратится в пустыню, изуродует все твои реакции на мир и день за днем начнет вбивать в тебя безнадежность и злость. Не дай бог. Люди, выстроившие Нью-Йорк, много трудились, плоды их усилий впечатляющи и разнообразны, многие дома поразительны — нелегко было построить такое. Но для кого?

Впрочем, при желании здесь каждый сыщет то, что искал. Любитель порядка выяснит, что в Нью-Йорке около тридцати тысяч проституток, запрещенных официально, но тем не менее процветающих; деловой человек найдет здесь сто тридцать банков и две с половиной тысячи больших предприятий, но, к ужасу своему, узнает, что в городе совершается за год двести тысяч покушений. На территории в пятьсот двадцать квадратных километров — не так уж много — людей живет раза в три больше, чем в Норвегии, побольше, чем в Болгарии или Швеции; такой уж это населенный пункт…

В разговоре о Нью-Йорке цифры очень красноречивы — они выстраивают хоть примерное представление о городе как о целостности, во всех других измерениях он никогда не производит впечатления цельного.

А знаю ведь я города на свете, старающиеся сразу же сделать тебя старожилом и своим человеком, едва в них приходишь; таков для меня Париж. Лондон постоянно пытается поставить тебя на место, объясняет, где тебе следует ходить, а куда ходить не по рангу; по крайней мере он небезразличен. Нью-Йорку, если ты в нем не свой, на тебя наплевать.

…С моим американским гостем, провинциальным врачом, шли мы узкими улочками старого Киева и наткнулись на человека, прикорнувшего у тротуарной кромки. Американец вздрогнул и бочком отошел к стене; я наклонился к лежащему — человек был жив, но мертвецки пьян и единственно в чем нуждался — в добродушном ангеле-хранителе, который еще в течение двух-трех часов сбережет его от милиционера. Я оглянулся: американец с непонятной для меня прытью умчался на два квартала вперед — пришлось его догонять. «Ты знаешь, я редко бываю в больших городах и подумал сразу же, как поступил бы в Нью-Йорке, — сказал мне гость. — Я прежде всего решил, что человек, наверное, убит и теперь могут быть неприятности. А затем я подумал, что не следует в большом городе подходить к незнакомцу. Даже пьяному. Даже храпящему на тротуаре. Ты прости…»

В этом городе рождается сто тридцать тысяч детей в год, умирает восемьдесят пять тысяч человек, а три тысячи ежегодно исчезает неведомо где, и никто их никогда не находит.

Я сам не раз видел, как люди не замечали друг друга, сталкиваясь плечами, падая на улице и проталкиваясь в автобус. Нью-Йорк не только объединял, но и разъединял их. Он не учил думать о вечности — разве что о Страшном суде: у большинства новоприбывших провинциалов возникала, думаю, именно эта мысль.

Треть города занимают старые постройки, из тех, что зовутся у нас «аварийными», — ежедневно бульдозеры рушат несколько домов, а люди из них расползаются по соседним зданиям, словно так и должно быть. Словно бедный гаитянский или пуэрто-риканский поселок испокон веков выгорожен здесь, прикреплен к телу странного архипелага городов Нью-Йорка, где есть места очень сытые, красивые и богатые, а есть и попроще. Нью-йоркские города мигрируют, вторгаются друг в друга и снова расходятся, чтобы не встретиться никогда; Гарлем, легендарное негритянское гетто, был когда-то аристократическим голландским жилым районом…

А ведь Нью-Йорк молод, как и все американские города; на пороге прошлого века в нем жило менее ста тысяч человек; недавно я вычитал, что одного из героев американской революции захватили в плен и повесили в глухом лесу, как раз на том месте, где нынче зеленеет стеклами гигантская спичечная коробка здания ООН. Сейчас во многих районах Нью-Йорка на дереве повеситься невозможно — деревьев нет или это хилые заморыши, чудом выстоявшие в бензиновых испарениях. Правда, знающие люди говорят, что достаточно полежать на уровне нью-йоркской мостовой в течение двух-трех часов — и толстый слой выхлопных газов удавит даже слона. Впрочем, слоны в центре Нью-Йорка не валяются, а пьяных собирает полиция и складывает штабелями в районе нижних улиц Манхаттана, знаменитом Бауэри — на самом низком из нью-йоркских этажей. Это уже последний из городов Нью-Йорка — город у выхода, Бауэри…

Нью-Йорк — это вещь в себе, всеамериканский проходной двор со своими законами и собственной внутренней жизнью; но даже для случайного визитера Нью-Йорк очень зрелищен — это всегда спектакль для пришельцев, где зрители и актеры разделены очень непрочным барьером и постоянно обмениваются местами. Мы говорили уже с вами, сколь интересен и разнообразен Нью-Йорк, если он ждал вас в гости или по крайней мере вы, не теряя времени, познакомились и подружились с ним на уровне своего гостиничного отсека, иначе ощущение будет жутким, ибо кажется, что Нью-Йорк пустынен. Обожжет ощущение, что ты этаким верблюдом ползешь сквозь пустыню от оазиса к оазису, а упадешь на песок между колодцами — никто и не наклонится. Все следы здесь засыпаны барханами времени — ведь и вправду представьте себе, сколько людей вошло сквозь этот город в Америку и прошло сквозь него незамеченными.

Пустыня не сохраняет следов; только что вспомнилось, как лежал я ночью в своей комнате на двадцать первом этаже дома, высящегося на углу 50-й улицы и 3-й авеню. Внизу выли полицейские машины; я подумал, каково же тем, кто живет десятью или — не дай бог — двадцатью этажами ниже. Третий ведь раз подолгу живу на этом континенте, а никак не привыкну. Но погодите, ведь это для моего блага полицейская сирена пугает разбойников (те, впрочем, не очень ее боятся); бытовых преступлений очень еще много — глупых, циничных, необъяснимых.