Страница 270 из 281
Лабин взглянул на нее своими протезами:
– Не забудь застегнуть, когда закончишь. Как твоя пленка?
Она расстегнула крутку, проверила гидрокостюм под ней. Широкий косой крест полупроницаемой мембраны прикрывал электролизный порт.
– Держится, – сказала она и застегнула маскарадный костюм сухопутника. – А то, что мы так низко идем, местные власти не побеспокоит?
– Эти – нет...
Лени даже представила, как он закатил слепые глаза, удивляясь ее тупости. Как видно, за дермы, противоядия и выпотрошенных людей можно было купить не только транспорт. Кларк не стала уточнять. Она опустила в сумку последний заряд и стала смотреть вперед.
Через пару кварталов каньон выходил на открытое пространство.
– Так вот он где, – пробормотала Кларк. Лабин сбавил скорость, теперь они еле ползли.
Перед ними огромным темным Колизеем открылась площадь, вырезанная в тесноте местной архитектуры. Лабин остановил «Сикорский‑Белл» в трехстах метрах над ней у самого периметра.
Вал с крепостным рвом в два квартала шириной. Одинокий небоскреб – сужающаяся флейтой многогранная башня – поднимался посередине. Над крышей стояла призрачная корона из голубых огней. А все остальное было мертво и темно – на шестьдесят пять этажей ни единого светящегося окошка. На земле вокруг лежали заплаты фундаментов, следы снесенных зданий, теснившихся здесь в более счастливые времена.
Кларк задумалась: что бы увидели глаза сухопутника, если бы такой рискнул забраться сюда в темноте? Может, горожане Садбери видели вовсе не Патруль Энтропии. Возможно, им представлялась башня призраков, темная и грозная, полная скелетов и мерзких ползучих тварей. Разве можно винить людей, похороненных под обломками двадцать первого века, осажденных неведомыми микробами и электронными демонами, за то, что они вернулись к вере в злых духов?
«Возможно, они даже правы», – подумала Кларк.
Лабин указал ей на призрачное освещение парапета. Из этого нимба поднималась посадочная площадка и десяток мелких надстроек вокруг – грузовые лифты, вентиляционные шахты, оборванные пуповины подъемников.
Кларк с сомнением огляделась:
– Нет.
Здесь садиться было нельзя, здесь наверняка установлены защиты.
Лабин, кажется, ухмыльнулся:
– Давай проверим.
– Не думаю, что это...
Кен врубил скорость, и они ринулись в пустое, открытое пространство.
Вылетев из каньона, заложили вираж направо. Кларк вцепилась в приборную панель. Земля и небо перевернулись: город с археологическими руинами сбритых фундаментов вдруг оказался в трехстах метрах за плечом Лени, и на нее уставились два черных круга по метру в поперечнике, словно глазницы гигантского черепа. Только они были не пустые и даже не плоские, а слегка выступали над землей, словно полюса закопанных в нее гигантских шаров.
– Это что? – спросила она.
Нет ответа. Кларк скосила глаза. Лабин одной рукой придерживал между коленей бинокуляр, а другой пристраивал на него пенсне. Линзы аппарата смотрели в потолок кабины. Кларк внутренне содрогнулась: каково это, когда твои глаза расположены в метре от черепа?
– Я спросила... – заново начала она.
– Артефакт перегрева. Гранулы почвы взрываются как попкорн.
– От чего это? Мина?
Он рассеянно покачал головой, переключившись на что‑то у основания небоскреба:
– Луч частиц. Орбитальная пушка.
У Кларк свело внутренности.
– Если у него есть... Кен, а если он заметит?..
Что‑то натриевой вспышкой полыхнуло у нее в затылке. В груди затикало. Управление «Сикорского‑Белла» кашлянуло невероятно дружным хором и погасло.
– Похоже, есть, – заметил Лабин, когда стих мотор.
Ветер негромко свистел в фюзеляже. Ротор продолжал постукивать над головами, по инерции шлепая лопастями. Больше ни звука, кроме тихих ругательств Лабина, когда вертолет на мгновение завис между землей и небом.
В следующее мгновение они уже падали.
Желудок у Кларк застрял в горле. Лабин давил педали.
– Скажешь, когда пройдем шестьдесят метров.
Мимо проносился темный фасад.
– Чт...
– Я слепой, – Кен оскалился от какой‑то извращенной смеси страха и возбуждения – руки тщетно и яростно сжимали джойстики. – Скажешь, когда... десятый этаж! Скажешь, когда минуем десятый!
Одну половину Кларк до бесчувствия поразила паника. Вторая пыталась выполнить приказ, отчаянно подсчитывала этажи, пролетавшие мимо. Но окна были слишком близко, сливались, а вертолет должен был рухнуть. Рухнуть у самой башни, но та вдруг исчезла, оборвалась углом, мелькнувшим на расстоянии вытянутой руки. Открылся северный фасад, из‑за дальности его было лучше видно, и...
«О, господи, что это...»
Какой‑то непокорный, пораженный ужасом участок мозга бормотал, что не может такого быть, но вот же она – черная, беззубая, в стене небоскреба зияла пасть, широкая, как ворота для целого легиона. Лени пыталась отвлечься, сосредоточиться на этажах, начать счет от земли. Они падали мимо этого невозможного провала... а потом выяснилось, что летят прямо в него!
– Лени...
– Пора! – завопила она.
Секунда растянулась вечностью, а Лабин ничего не сделал.
В этом бесконечном мгновении самое странное – ощущения. Шум от все еще – чудом, удачей или чистым упрямством – вращающегося ротора, пулеметный ритм с доплеровским смещением, как медленный далекий стук сердца улетающего в бездну космонавта. Вид несущейся навстречу, несущей гибель земли. Внезапное холодное смирение, признание неизбежного: «Мы умрем». И кивок с грустной насмешкой, понимание, что могущественный
Кен Лабин, всегда просчитывавший на десять ходов вперед, мог совершить такую глупую, такую тупую ошибку.
А потом он рванул рычаг, и вертолет вздыбился, струсил в последний момент. Кларк весила сотню тонн. Они смотрели в небо, мир за ветровым щитком – земля, стекло, далекие облака – слился в сплошную круговерть. На один ошеломительный миг они снова полетели. Затем что‑то с силой пнуло их сзади, проламывая полимер и раздирая металл. Машина завалилась набок, и этот чудесный ротор хлестнул по земле и замер, наконец побежденный. Кларк безумными глазами уставилась на огромный монолит, который, безумно перекосившись в ночном небе, спускался вместе с темнотой, чтобы ее сожрать.
– Лени!
Она открыла глаза. Невероятная пасть все так же зияла над ней. Кларк зажмурилась на секунду и попробовала еще раз. Ох...
Нет, это же огромная обугленная дыра, проломившая северный фасад на целых десять этажей, если не больше.
«Рио, – вспомнила она. – Они так и не заделали пробоину».
Крыша небоскреба отчетливо видна сквозь ветровое стекло. Огни над ней погасли. Все здание как будто перекосило влево: нос вертолета наклонился под углом в тридцать градусов, он похож на высунувшегося из‑под земли механического крота.
Полет окончен. Хвост, на который они приземлились, либо вмялся в корпус, либо вовсе отломился.
Грудь и плечи болели. И с небом было что‑то не так. Оно... а, вот оно что, небо темное. В анклаве, где генератор статического поля без конца гнал в воздух электричество, оно должно было мерцать искрами. И мерцало до их падения.
– Лени...
– Это что... импульс был? – удивилась она.
– Ты двигаться можешь?
Она сосредоточилась и определила источник боли: рюкзак Лабина, твердый и комковатый, прижался к ее груди, не жалея сил. Наверное, при падении он поднялся над полом, а она его схватила. Кларк ничего этого не помнила. Прореха на верхнем клапане улыбалась ей в лицо и открывала кое‑что внутри – угловатый комок инструментов и аппаратуры, неприятно давивший на кости.
Она приказала себе разжать руки. Боль ослабла.
– Кажется, я в порядке. А ты...
Он слепо смотрел на нее обожженными глазами. Только теперь Лени вспомнила, что видела, как во время падения пенсне Лабина изящно улетело к задней стене кабины. Отстегнувшись, Кларк оглянулась. Позвоночник пронзила резкая боль, словно лед треснул. Она вскрикнула.