Под небом Новгорода

Говоря эти слова, Елена просунула руку под простыни. Анна вздрогнула, почувствовав, как холодные пальцы проникли между бедер, но ничего не возразила. Она знала, что ее дядя Судислав ждал результатов этого испытания, чтобы затем вернуться на Русь и рассказать Великому князю Киевскому, что его дочь не уронила чести, сделалась женщиной и королевой Франции.

Елена показала толстой женщине свои липкие от крови пальцы. Старуха наклонила голову и подошла к ложу. Резким движением она откинула одеяла. Все увидели очаровательное белое тело, запачканное кровью так, что можно было подумать, будто Анна получила ранение. Повивальная бабка раздвинула Анне ноги и долго болезненно ощупывала низ живота, удовлетворенно покачивая головой.

— Наш король хорошо потрудился, — сказала она, вытирая руки о белое белье. По ее щеке скатилась сентиментальная слеза. — Я приняла всех четырех сыновей королевы Констансии, но я больше не верила в мужскую доблесть короля Генриха, а вот теперь, благодаря милости Господа Бога и святой Девы Марии, я уверена, что наша новая королева обязательно родит сына. Да благословит тебя Бог, королева.

Старуха вышла, держа перед собой, как добычу, запачканную простыню — знак потерянной королевой невинности.

В глазах Елены светилась гордость, когда она смотрела на свое дитя. Подумать только, этот король с женскими повадками действовал совсем неплохо! Как и положено, он сделал ее женщиной. А ее страдальческий вид позволял утверждать, что король показал себя настоящим мужчиной. Отстранив придворных дам, Елена помогла Анне встать в лохань. Теплая вода вызвала такое блаженное ощущение, что Анна чуть не разрыдалась.

— Поплачь, голубка, слезы дают облегчение всем, кто их проливает.

— Я вовсе не хочу плакать, ни от радости, ни от горя. Я просто устала. Пошли Ирину за толмачом, хочу знать, что мне предстоит сегодня делать.

Анна вылезала из лохани, когда вернулись Ирина с переводчиком и Раулем де Крепи.

— О, клянусь бородой Христа, эта уродина Бригитта меня обманула! Вы, королева, гораздо красивее, чем я понял по ее рассказу, — сказал Рауль, улыбаясь. — Королю повезло! Вы смогли сделать то, что не удавалось другим… Браво, мадам, вы, наверное, колдунья!

Прикрытая только волосами, Анна смотрела сначала на толмача — с изумлением, потом — с гневом — на Рауля де Крепи, посмевшего переступить порог брачного покоя и говорить слова, которые она не вполне поняла, но которые, как догадывалась Анна, она не должна была слышать.

Хильдегарда де Руси и Изабелла де Ботиньи ухватили за руки Рауля де Крепи и попытались вытолкнуть его.

— Эй, красавицы, отпустите меня! У меня нет дурных намерений. Мой долг — убедиться, что король справился со своими обязанностями.

— Сеньор, уходите подобру, иначе из-за вас нам влетит.

— Не бойтесь, ничего не бойтесь, любезные дамы, я удаляюсь. Королева, если я вас обидел, на коленях прошу прощенья.

Желая подкрепить слова действием, граф де Крепи стал на колени перед королевой.

— Если бы мои братья были здесь, вам не удалось бы выйти живым отсюда. Я сейчас далеко от моей страны; я не знаю ваших обычаев, но узнаю их и, если вы меня оскорбили, клянусь великим Владимиром, я отомщу!

— Что она говорит? — спросил граф у переводчика, тряся его.

Дрожащим голосом толмач перевел сказанное.

Граф разразился смехом.

— Люблю бабенок красивых да обидчивых. Скажи-ка королеве, есть у нее более преданный и верный слуга, чем Рауль де Крепи?! Только от нее зависит, чтобы я стал самым верным рыцарем королевы.

Анна вновь выслушала переводчика, не спуская при этом глаз с графа, все еще стоявшего на коленях у ее ног. Он не был красив, но от его тяжелого взгляда исходили серо-голубые лучи; граф излучал грубую силу, напоминавшую Анне самых жестоких товарищей ее братьев. Но ничего, она покажет этим французским сеньорам, на что способна киевская княжна, покажет им, что она вовсе не из тех девиц, которые затворяются в обществе женщин на отведенной им половине, чтобы всю жизнь слушать рассказы кормилицы.

— Скажите этому знатному сеньору, — обратилась Анна к толмачу. — что он оскорбил меня и что я откладываю наказание. Скажи также, что король — мой супруг и у меня не может быть других рыцарей. А теперь пусть проваливает.

Выслушав переводчика, граф встал, низко поклонился и вышел, насмешливо улыбаясь.

— Я накажу этого наглеца, — сказала Анна с удивительным спокойствием.

— Вам, ваше величество, следует одеться до вашего отъезда в Санли: в соборе должны отслужить Большую мессу, — сказала графиня де Руси.

— Что она говорит? — спросила Елена у переводчика.

— Графиня де Руси говорит, что королева должна отправиться в собор.

Анна дала дамам облачить себя в платье из тяжелого темно-красного бархата, приподнятое над расшитой цветами юбкой, потом прикрепить на волосы, переплетенные жемчугом, вуаль с золотой короной. Затем был пристегнут к плечу плащ светло-голубого цвета, отделанный красной и золотистой тесьмой.

Епископ Роже в сопровождении Госслена де Шони пришел за Анной. Ей доставило удовольствие увидеть этих двух людей, которых она искренне любила и уважала. Она поцеловала кольцо епископа, почтительно улыбнулась поклонившемуся Госслену. Группа разряженных дам и сеньоров сопровождала ее. Анна заметила, что графа де Крепи здесь не было.

Архиепископ Реймский ожидал ее у подножия алтаря. Королева опустилась на колени, чтобы принять его благословение. Немного спустя к ней присоединился и король. Месса началась.

Анна перехватила остановившийся на ней взгляд короля, выражавший одновременно мужскую гордость и удивление. Ее охватило чувство стеснения; краска залила ее лоб и заставила опустить глаза. Когда она вновь подняла взгляд, то встретила обращенный на нее взгляд графа, стоявшего около алтаря, лицом к присутствующим. То, что она прочла в этом взгляде, показалось ей настолько непристойным, что приступ ярости заставил ее сделать движение вперед. Генрих удержал ее за рукав.

— Что с вами, душа моя? Вы нездоровы?

— Так, ничего.

Эта короткая сценка не ускользнула от внимания графа Фландрского и его супруги. Как все здесь, они боялись могущественного Рауля де Крепи, графа Перонны, Валуа и других мест, всегда готового поддержать любой мятеж против внука Гуго Капета. Они помнили длительную войну между Генрихом и графом де Блуа, поддержанным Эдом, братом короля, снедаемым завистью из-за того, что он не получил ни одного значительного владения. Эта война опустошила всю страну. Она не закончилась со смертью графа в 1037 году, а была возобновлена с еще большей силой его сыновьями Этьеном и Тибо, которым граф де Валуа оказал помощь. Захваченный в плен, граф вновь обрел свободу после выплаты большой суммы. С тех пор Генрих и Рауль заключили союз, воюя совместно.

Бодуэна Фландрского устраивало такое положение дел, и при случае он даже извлекал из этого пользу, но сестра короля, Адель Фландрская, испытывала к этому «проклятому», как она его называла, устойчивую ненависть, что нельзя было полностью объяснить старыми разногласиями.

Очень привязанная к брату, Адель страдала от поведения матери, старавшейся не допустить Генриха на трон. Мать не колеблясь обвинила его в пристрастии к содомии. В ежедневных столкновениях отец Генриха король Роберт истощил свои последние силы, но настоял-таки, чтобы королем был Генрих.

Ради брата она согласилась взять в мужья графа Фландрского, ставшего союзником. Все же, чтобы обеспечить мир королевству, Адель была готова отдать свою дочь Матильду за побочного сына Роберта Великолепного, герцога Нормандского Гийома. Она не хотела больше видеть страданий, порожденных войной; и так достаточно было голода и эпидемий. Достаточно убивали бедный люд.

Адель была сильной женщиной, но Генрих был ее слабостью. Ради любимого брата графиня, женщина добрая и сострадательная, могла даже стать убийцей.

Покинув брачное ложе, король поспешил к ней, чтобы подробно рассказать, как он провел ночь. Адель горячо похвалила его. Только бы эта принцесса из далекой страны могла родить сына и отдалить брата от его красавчиков-оруженосцев!