Ржаной хлеб

Нередко человек слышит не то, что ему говорят, а то, что он хочет слышать. Петляйкин вымахнул из кабины, метнулся в лес. За первым же кустом наклонился, сделав вид, будто ищет что-то, проворно достал из нагрудного кармана коробочку духов «Красная Москва». Понюхал их, тихо и довольно засмеявшись, положил их снова в карман.

К машине он подбежал с букетом ромашек.

— Опять душа не стерпела, Танюша! Нравятся?

— Люблю ромашки, спасибо, Коленька. — Таня уткнулась лицом в охапку горячих ромашек, испокон веков отвечающих девушкам, любит или не любит, пряча невесть с чего брызнувшие слезы. — Сверток свой нашел?

— А как же? Нашел, Танюша, нашел! — ничего не заметив, Коля левой рукой крутил баранку, а правой, свободной, извлек из кармана красную, с кисточкой коробку. — Вот он, это тебе!

Таня засомневалась: принимать или не принимать неожиданный подарок, но посмотрела на Колю и не рискнула обидеть простодушного, не умеющего хитрить парня.

— Бери, бери, Танюша, опростай мою руку, — поторопил Коля. Видишь, одной правлю?

— За подарок спасибо, Коленька! Никто мне таких духов не дарил. — Таня не удержалась, по-дружески попеняла: — Только зачем было обманывать, что под кустом прятал? Врать нехорошо, Коля.

— От моего вранья, Танюша, никому вреда нет, — заулыбался, признаваясь, Петляйкин. — В лесу-то, правда, и не думал прятать, в кармане носил. Еще утром в Атямаре купил.

— Тогда почему же сразу не отдал? — Таня мало-помалу отвлекалась от своих нерадостных мыслей, втягивалась в дружеский разговор.

— Когда?

— Ну, скажем, при встрече, в больнице.

— Не посмел. При людях как-то неловко, — честно признался тот.

— И в лес за смелостью побежал? — Таня невольно улыбнулась своей же шутке.

— Побежал, Танюш! Что, больно неуклюже получилось? Вот видишь, даже врать-то не умею.

— Эх, Коля, Коля-Николай! Сколько раз тебе говорила: нельзя быть таким стеснительным. Да еще с друзьями.

— Такой уж характер, Танюша, ничего не попишешь. На работе, честное слово, нормальный! Как с девушкой поговорить — совсем накудышным становлюсь.

— С таким характером, Коленька, никогда мы тебя и не уженим!

— Ну что ж, видно, бобылем останусь, — в тон, шутливо-обреченно вздохнул Петляйкин.

— Не вздыхай, Коленька, — Таня тихонько рассмеялась. — Я же нарочно так сказала. Ты во всех отношениях парень хоть куда, любая девушка за тебя пойдет! На шее повиснет!

— Ты так думаешь? — с интересом спросил Коля, но тут же оговорился: — А мне, Танюша, любая не нужна. У меня своя печаль-радость.

— Если не секрет, кто же эта счастливица? — беспечно поинтересовалась Таня.

— Пока не скажу. — Коля взглянул на Таню, незаметно, огорченно перевел дыхание: Таня шутила, а он-то отвечал серьезно.

— А она хотя бы знает об этом?

— Думаю, что нет. Я, по крайней мере, ничего не говорил.

— Как же понять? — Таню и впрямь занимал этот шутливый разговор, пусть и ненадолго отвлекший ее.

— Как? Люблю, да и все. Издали, со стороны. Давно, с тех пор как вместе учились.

— Но хотя бы встречаешься с ней?

— Еще бы! Жить в одном селе, вместе работать да не встречаться? Каждый день почти вижу.

— И ничего не сказал? Странно.

— Ничего странного, Танюш. Боюсь, не ответит взаимностью. — Коля поработал рычагами, педалями, хмуро спросил: — Тогда что?

— Тогда вот что, — поспешила Таня на помощь другу. — От меня хоть не скрывай. Я поговорю, если сам не смеешь. Так и скажу: смотри, девка, сохнет по тебе парень! Не прозевай.

— Ты что, Танюш! — не очень весело усмехнулся Николай. — Сделать из меня посмешище? Нет, об этом и не думай! Может, когда-нибудь сама догадается.

— Жди, когда догадается! — пристыдила Таня. — До тех пор и замуж может выскочить.

— И это верно, — опять совершенно серьезно согласился Николай. — Она недавно и на самом деле чуть не вышла замуж. И к свадьбе уже готовились. И меня на свадьбу приглашала…

Словно чем-то заинтересовавшись, Таня отвернулась: в глазах опять горячо защипало, опять свое настигло. Ведь и у нее все так было: и к свадьбе готовились, и Колю на свадьбу приглашала. А что теперь? Ничего этого теперь не будет, совершенно ничего!.. Бежали справа, в боковом с опущенным стеклом окне, уже сэняжские, каждым бугорком памятные поля, но и они успокоения не приносили. Противясь тому, что сызнова накатывало на нее, Таня принялась гадать-разгадывать, кто же у них приворожил ее верного товарища, Колю Петляйкина? Мысленно она перебрала всех сельских девчат и никого рядом с Колей поставить не смогла. Со всеми он вел себя одинаково, ровно и по-дружески, ни с кем вроде бы не встречала его. И вдруг Таня замерла, ударенная, как молнией, поздней догадкой: «Господи, он же про меня говорит!» И сразу же стали понятны и попреки ее несостоявшейся свекрови, Дарьи Килейкиной, и шуточки-намеки ее сестры Полины, и поведение самого Коли Петляйкина: его внимание, его цветы, его подарок, его постоянная застенчивость, слова о том, что девушка его к свадьбе готовилась и его на свадьбу приглашала. И, наконец, даже — нынешние гнусные, прощению не подлежащие, выкрики Федора, бывшего Феди… Как же это так? Как ей быть? Да что ж такое делается?.. Разве человеческое сердце — мотор, как у машины: захотел — остановил, захотел — завел?.. Не умея ответить на все эти вопросы, которые не только сама себе задала, но и на те, более сложные, которые Коля Петляйкин задал, Таня, цепенея, вжалась подбородком в кромку открытого окна. Много, слишком уж много — для одного дня — навалилось на нее!

Ох как хорошо, что они в Сэняж уже въезжали!

7

Принаряженная, словно бы помолодевшая, мать ходила по пятам за Таней, обсказывала нехитрые сельские новости, Таня, вполуха слушая, радовалась, что она дома, и сейчас ее тихая радость перебила, отвела все другие, не больно радостные мысли…

Первой пришла Поля, следом за ней, вихрем, как всегда влетела Зина: в легком коротком платье, с пышными золотистыми волосами, завязанными зеленой шелковой ленточкой.

Что-то положив на стол, она обняла Таню, звонко чмокнула ее в губы, взяла за обе руки и потянула на диван:

— Садись, золотко мое, рядышком со мной! Словно сто лет не встречались! Не обижайся, никак не могла вырваться проведать — завертелась я со своими поросятками! А уж соскучилась по тебе — и словами не выразишь! Послушай-ка, золотко мое, что тебе скажу. — Зина, наклонившись, горячо зашептала, хотя в комнате кроме них никого и не было:

— Ну как ты смотришь, мое золотко?

Таня поразилась: какая же она неуемная, эта Зина: вышептала, духу не переведя, что опять собирается замуж! По простоте, по скоропалительности своей даже не подумав, что говорить на такие темы с Таней сейчас вроде бы и не следует. А впрочем, не все ли равно — нынче или завтра?.. Легче, проще живет ее подружка, чем она сама, может, так и лучше.

— Что тебе сказать, Зинок? — Таня незаметно вздохнула. — В общем-то, дело твое. Смотри только — разок ты уже поторопилась.

— Чао! Разве я Пашку не знаю? — запротестовала Зина. — Или он меня не знает? Ну, пусть был женат. Что из этого? Кто виноват, если характером не сошлись! И у меня так же. И я не виновата. Выходит, как говорят, чет на чет.

— Знаю, Зинок, Паша человек хороший и комбайнер отличный. С Черниковым, конечно, не сравнять. Да не торопишься ли? Я ведь и тогда тебя предупреждала.

— Тогда я, Танюша, пустоголовая была. Без крыльев летала. В розовой речке купалась… Не забыла? Даже стихи начинала писать и на артистку учиться собиралась… — Зина усмехнулась, смешком этим отделив себя прежнюю от себя нынешней, строго сказала: — А сейчас на жизнь совсем по-иному смотрю. Настоящая жизнь здесь, в своем селе. Здесь и счастье мое настоящее будет.

Сказала она это так, что Таня поверила, опять незаметно вздохнула.