Мой нежный цветок

— Не угрожай мне, Кассандра, — предостерег он. — Мы женаты, и ничего не изменится, по крайней мере до тех пор, пока ты носишь моего ребенка.

Отказываясь поддаваться страху, поневоле овладевающему ею, она заносчиво спросила:

— А после ты что, планируешь заточить меня в монастырь?

Он пожал плечами.

— Могу, если посчитаю нужным.

— Прекрасно, но сначала ты, может, все-таки объяснишь своей матери, что я беременна? Или ты намерен вечно хранить тайну? Боишься попортить малость свою безупречную репутацию?

— Я тебя защищаю, Кассандра. О ребенке можно будет сообщить, когда мама смирится с фактом неугодного брака. Ты слишком умна, чтобы не заметить, она не особо радуется. Так зачем усложнять и без того сложную ситуацию. Тем более что главный удар тогда, несомненно, придется вынести именно тебе.

— Почему же только мне? Зачинали ребенка мы, помнится, вместе.

— Я прекрасно об этом помню, — резко отозвался он. — И не собираюсь больше с тобой пререкаться, так что помолчи минутку и выслушай, что я хочу тебе сказать.

Ого! Ого-го! Взбешенная, она с трудом глотала воздух.

— Прекрати мне угрожать! Ты обращаешься со мной, как с какой-то средневековой.., девкой!

Он запнулся.

— Я не пойму слова «девка». Что оно значит?

— В данном случае я имела в виду полностью зависимую от феодала женщину, выбранную им для удовлетворения своих скотских потребностей.

— Что-то новое, — задумчиво прокомментировал он. — Запомню на будущее. И тем не менее вернемся к тому, о чем я начал говорить.

Она только обдумывала, какую еще колкость сказать, но он оказался быстрее.

— Это не Сан-Франциско, Кассандра. И даже не Рим и не Милан или Флоренция. Тут глухая провинция, где свято чтят старинные обычаи, сохраняемые не одно столетие. Женщины Калабрии даже не помышляют о карьере. Работа вне дома даже в семейных предприятиях, типа нашего, табу для большинства из них. Они воспитаны для исполнения традиционных женских обязанностей в семье.

— Неужели? — Она послала его отражению в зеркале сердитый взгляд. — По-моему, твоей матери никто об этом не сообщил.

— До своего вдовства моя мать абсолютно не вмешивалась в дела. Если бы был еще один сын или у Франчески был бы муж, то именно он принял бы на себя обязанности по поддержанию дела в должном состоянии. Но поскольку не оказалось ни того, ни другого, а мама была человеком, хорошо знакомым с тонкостями деятельности местного отделения нашей фирмы, то ей поневоле пришлось взять руководство на себя.

— Что тебя совершенно устраивало до тех пор, пока твоя жена…

— Я находил положение приемлемым. Наши работники трудились у нас из поколения в поколение и были верны нашей семье, — ответил он поучительным тоном, выносить который ей становилось все труднее. — Их содействие гарантировало, казалось, нормальное выполнение работ.

— Но мамочка перестаралась?

— Похоже на то. Последние несколько месяцев бергамот, основа нашего бизнеса, не собирается так, как должно. Хуже того, были серьезно повреждены некоторые наши сады и виноградники, что наносит ущерб урожаю будущих лет. Не стоит объяснять тебе последствия подобных действий.

Говорил он с очевидной тревогой, хорошо ей понятной.

— Не стоит, — подтвердила она. — Заведомая порча имущества гораздо опаснее, чем спонтанное выступление недовольных. Тут пахнет преступлением, и тому, кто решит сопротивляться, может не поздоровиться.

— Вот-вот. Я волнуюсь не столько за собственную безопасность, Кассандра, сколько за твою.

Поэтому и намерен максимально ограничивать твое участие в делах фирмы. Чем меньше внимания ты привлечешь, тем лучше.

Ее раздражение утихло при виде его очевидного беспокойства и заботы, она спросила:

— Ты знаешь, кого винить в вандализме?

— Подозреваю месть со стороны некоторых не обремененных моралью работников.

— И что предполагаешь делать?

— Восстановить старый порядок вещей. — Сейчас он как будто извинялся. — Что означает — наше пребывание тут затягивается.

Ужасная мысль пронзила ее.

— Ты же не собираешься остаться здесь насовсем, приняв бразды правления от матери? — спросила она с трепетом.

— Нет, — твердо заверил он. — Ты ведь знаешь, что обязанности у нас в семье распределены. Мое место не здесь. Но если наше основное производство перестанет функционировать, нам придется задуматься о других источниках дохода.

— Боже мой, я не думала, что дела так плохи. Она прикусила губу. — Если проблема в деньгах, я, возможно, смогу помочь. Никому, кроме нас с тобой, не обязательно знать об этом.

— Ни в коем случае, Кассандра! Я точно так же женился на тебе не ради твоих денег, как и ты выходила замуж не ради моих.

— Конечно, ты и не знал, сколько их у меня. Но так случилось, что бабушка оставила мне значительное наследство.

— Да хоть бы и все сокровища мира, — откликнулся он. — Это не твоя проблема, я не допущу, чтобы ты пострадала при ее решении.

— Но к кому ты обратишься? В полицию?

— Нет. — Он взял ее щетку и принялся задумчиво расчесывать ей волосы. — Здешнее общество живет замкнутой жизнью и по возможности никого в нее не пускает. Каждый имеет родственные отношения, обычно благодаря брачным союзам, со своим соседом. Даже если и можно выяснить конкретного виновника, ответственного за нанесенные повреждения, обращаясь за помощью в государственные структуры, мы ничего не добьемся. Кроме общественного осуждения. Человек за решеткой не может заботиться о своей семье, следовательно, упрятав за решетку одного, мы наказываем целое семейство. А подобное не приветствуется.

Ответ ошеломил ее.

— Не собираешься же ты оставить негодяев на свободе? Но как же так? Таким образом ты поощряешь новые бесчинства!

— Константине имеют репутацию семьи, умеющей постоять за свои интересы, не привлекая посторонних. До последних событий наши работники всегда полагались на нашу порядочность, зная, что им воздается по заслугам. Я докажу, что ничего не изменилось.

— Откуда ты знаешь, что они тебе поверят?

— Я здесь вырос. Понимаю людей, и они меня понимают. В прошлом мы испытывали взаимное доверие. Теперь моя задача — его возродить. А после можно будет разобраться с подонками, покусившимися на нашу собственность.

— Ничего себе! Но ты сильно рискуешь, выступая против них.

— Ничего худшего, чем твой гнев, не предвидится, дорогая, — отмел он ее сомнения.

Конечно, иногда он ведет себя невыносимо самодовольно и излишне мнит о своей персоне, но он ее муж. Как-то незаметно она привыкла к этой мысли и внезапно поняла сейчас, что неплохо бы, если бы и дальше все оставалось по-прежнему.

Риск, которому он может подвергаться, переходя дорогу преступникам, заставил ее побледнеть.

Уже жалея о недавней вспышке гнева, она сказала:

— Тебе надо было раньше мне все рассказать.

— Я предпочел бы никогда не посвящать тебя в грязные подробности этого дела. — Он отложил щетку на столик и умостил руки у нее на плечах. — Наш медовый месяц и без того безмятежным не назовешь.

Она откинулась назад, прислонилась к нему, впитывая идущее от него тепло и ощущение безопасности. Ничего удивительного, что его работники ему доверяют. Сила и уверенность, наполняющие любое его движение, просто вынуждают проникнуться к нему доверием, все кажется возможным.

— Брать на себя заботы другого — в этом и есть смысл брака, Бенедикт, — пробормотала она, закрывая глаза.

Минуту-другую он молча разминал ей плечи.

Потом практически неуловимым движением его пальцы опустились ниже, к основанию ее шеи.

— Брак подразумевает нечто гораздо большее, сага mia, — хрипло сказал он.

В его словах слышалось едва сдерживаемое желание, кровь потекла по ее жилам быстрее.

— Я знаю, — согласилась она, потянув его руку к своей груди.

Ладонь осталась там, жадно обхватив грудь, лаская ее так нетерпеливо, что все в ней встрепенулось, огонек пробежал по телу.

С томным вздохом она открыла глаза, взглянула на себя в зеркало. Встретила его пылкий взгляд, неотрывно следящий за ее отражением.