Мой нежный цветок

Казалось, он зачарован движениями ее быстро вздымающейся груди, румянцем разгоревшихся щек, биением синей жилки на шее. В его глазах бушевало темное пламя, готовое спалить их обоих.

Она опустила глаза. Его руки меж тем нащупали пуговицы у ее шеи, медленно, пуговку за пуговкой, расстегнули их, спуская ночную рубашку ей на плечи, по рукам, пока она не упала до талии.

И все время он не отрывал глаз от ее отражения, оценивая ее реакцию, зная, что сводит ее с ума.

— Только не останавливайся, Бенедикт! — молила она.

В ответ он опустил голову к ее шее, коснулся губами, затем зашептал в ухо. И ей не надо было знать итальянского, чтобы догадаться — он говорит на языке любви — истинной любви, не знающей языковых барьеров.

Он изогнулся, и в какой-то момент, плотно прижатая к его бедрам, она ощутила силу его желания. А его губы уже дотрагивались до ее обнаженного тела, точно следуя по голубым жилкам, пролегшим под кожей, пока наконец не нашли напряженный сосок и не прильнули к нему.

Слабый крик сорвался с ее губ. Она изогнулась к нему навстречу, охваченная желанием.

Попыталась вырваться, но он удержал, опуская рубашку, нежно поглаживая ладонями живот.

Бенедикт поднял голову и взглянул на нее. Глаза его горели, грудь вздымалась. Но он не поддастся искушению, как бы велико оно ни было!

Отодвинув ночную рубашку, он сунул руку ей между ног. Они немедленно раздвинулись, приглашая его внутрь.

Этого оказалось достаточно.

Она содрогнулась.

Цветные круги поплыли перед глазами, заволокли окружающий мир. Туман принял ее. Горячий, обволакивающий. Ее тело изгибалось, дрожало. И опять и опять, пока она не начала уже думать, что не вынесет этой сладкой пытки.

Он же впал в ужас от содеянного. Простер руки, прижал ее к себе, пытаясь успокоить, словно боясь, что без его поддержки она немедленно распадется на мелкие кусочки.

— Не волнуйся, Бенедикт, — прошептала она, чувствуя его страх и пытаясь успокоить и желая, по правде говоря, большего — ощущения его внутри себя. — Мне хорошо.

— Нет, — ответил он. Лицо его окаменело, превратилось в маску. — Я не имел права допускать такого.

— У тебя есть право, — выдохнула она, подвигаясь, чтобы дотянуться до его щеки. — Я твоя жена.

То, что случилось, — вполне естественно.

— Нет, — повторил он снова, отпуская ее и отступая на шаг, избегая новых искушений. — Такая неосторожность. У тебя мог случиться выкидыш…

— Не будет никакого выкидыша. У нас родится замечательный здоровый малыш.

Нервничая, он заметался по комнате.

— Ты чувствуешь.., что-нибудь?

Ей хотелось улыбнуться его вопросу, но она сознавала, что шутить он не в настроении.

— Я чувствую, что меня холят и лелеют.

— Никаких болей или дискомфорта?

— Разве что удовлетворение.

— Я женился на тебе не для секса, — хмуро объявил он. — Я женился, потому что ты ждешь моего ребенка. Если по моей милости ты потеряешь ребенка…

— То что? — сказала она. Теплое умиротворение, переполнявшее ее мгновение назад, сменилось оцепенением. — Ты немедленно аннулируешь брак?

— Я никогда не прощу себе.

— Ладно, Бенедикт, — сказала она, натягивая ночную рубашку. — У меня ощущение, что ты тут ни при чем. Там, где дело касается беременности, лучше положиться на природные инстинкты они не подкачают. Не стоит обращаться со мной, словно я сделала из хрусталя и могу расколоться вдребезги от малейшего сотрясения только потому, что нам порекомендовали быть немного аккуратнее.

— Я не готов полагаться на авось. Инцидентов, подобных недавнему, быть не должно, Кассандра, пока твой врач не даст добро.

В досаде она оттолкнула скамью и отправилась в ванную. Она желала отдать ему всю себя, ожидая подобного дара взамен. Но он задумал ограничить ее малым, и хотя само по себе его подношение и оказалось ошеломляющим, удовлетворить ее полностью оно не могло.

Не просит ли она слишком многого, размышляла она, яростно начищая зубы. Возможно, перехлестывающие через край эмоции — особенность, присущая только женскому полу, а для мужчин недоступна?

Ответа у нее не нашлось. Он, вероятно, тоже не спешил удовлетворить ее любопытство, потому что, когда она вернулась в спальню, его там уже не было. Ее вновь покинули. Ей оставалось утешаться тем, что как он ни пыжится, но иного средства удержаться от нее на расстоянии, как только проложив реальную физическую преграду между ними, у него нет.

На следующее утро, как раз к концу завтрака из фруктов, сладких рогаликов и кофе, Касси изъявила желание прогуляться в ближайшую деревню за покупками. Обнаружив, что отныне у нее будет масса свободного времени, она задумала заняться приготовлением детского приданого, но следовало приобрести необходимые материалы.

— Нет, — ответил Бенедикт.

— Что значит «нет»? — Она была озадачена его мгновенным и неколебимым вето.

— Это означает окончательное и бесповоротное «нет», — снова заявил он. — Мало того, я просто запрещаю тебе.

И это тот человек, который только вчера вознес ее на вершину высшего наслаждения? Кто сумел проникнуть в ее помыслы, проявил себя таким нежным и любящим, что она практически влюбилась в него?

— Бенедикт, — сказала она, произнося каждое слово отчетливо, с нажимом, надеясь донести до него суть своей мысли, — во-первых, я запрещаю тебе запрещать мне что-либо. И во-вторых, мне совершенно нечем заняться.

Так оно и было. Если не считать возможности шататься по холодным мрачным коридорам старого палаццо. Франческа и Эльвира отбыли несколько минут назад в контору. Последняя перед уходом снова метнула на Касси изумленный взгляд, словно понятия не имела, кто это еще тут.

Бенедикт тоже собирался уходить — поговорить с теми, кто еще хотел работать в имении.

— До деревни слишком далеко, — сказал он, не удостоив ее взглядом, так был занят чтением распечатанных на компьютере документов. — Да, кроме того, я сомневаюсь, что ты нашла бы там то, что ищешь.

— Я могу взять твою машину и съездить в ближайший город?

— Нет.

Огромным усилием обуздав клокочущую злость, она кротко спросила:

— Ты боишься, что я поцарапаю ее драгоценные крылья? Непозволительно превышу скорость? Продам ее, а деньги с шиком прокучу по ресторанам?

Не обращая ни малейшего внимания на ее издевательский тон, он спокойно перевернул страницу, отхлебнул кофе и повторил:

— Нет.

— Проклятие, Бенедикт! — Лишившись терпения, она хлопнула кулаком по столу так сильно, что отбила себе руку. — Ты что, других слов не знаешь?

— Если ты хочешь поехать за покупками, Кассандра, — сказал он мягко, — я сам свожу тебя, когда освобожусь.

— Меня никуда не требуется возить, — огрызнулась она, потирая ушибленную руку. — Я умею обращаться с картой и имею международные водительские права. Так что придется тебе найти более основательные возражения.

— Я не хочу, чтобы ты показывалась вне палаццо.

— И почему же?

— Мне казалось, прошлой ночью я объяснил тебе причины.

— Относительно работы, да, но я не понимаю, какое отношение твои причины имеют к сегодняшнему разговору. На улице, в толпе людей, я вполне сойду за туристку.

— Туристический сезон пока не начался. Твои светлые волосы сразу выделят тебя из толпы.

— Но…

Рассердившись, он шмякнул стопку листов на стол.

— Но ничего! Яснее ясного, Кассандра, я беспокоюсь за твою безопасность. Я не хочу, чтобы ты стала мишенью для.., неприятностей.

— Какого рода неприятностей? Ты считаешь, что кто-то из числа уволенных работников может заинтересоваться моей персоной?

— Да, — сказал он ровно. — Я боюсь именно этого.

Проглотив некстати вырвавшийся дурацкий смешок, потому что сомнений в серьезности заявления Бенедикта не оставалось, она воскликнула:

— Ты думаешь, что меня могут похитить!

— Это маловероятно, но я не собираюсь рисковать.

— Значит, мне придется сидеть тут взаперти в четырех стенах?