Страница 22 из 23
его душу наконец примет виденный им уже свет, но нового заточения на
десятилетия, которое лишит его возможности спасать тех, в чьих страданиях он
считал себя повинным.
Павел вспомнил, как много лет назад он предпринял странную даже для себя
самого попытку заглянуть в собственное будущее. Тогда, испытывая одновременно и
страх, и сомнение, он пришел в дом знаменитого провидца. Но ничего не дала ему
та встреча.
Может ли принять меня мэтр? спросил тогда Павел открывшего ему дверь
пожилого усталого человека, больше похожего на слугу, чем на хозяина дома.
Но человек отвернулся от него, закрыв лицо руками.
Нет! ответил тот. Уходи.
Ты и есть Мишель де Нотр-Дам, великий лекарь и прорицатель? спросил с порога
Павел.
Это так же верно, как и то, что ты Саул бен Элиав, гражданин рухнувшего Рима
и погибшей Иудеи, ответил тот уже не по-французски, а на древнееврейском.
Уходи, ибо я не могу говорить с тобой. Мне нечего сказать человеку, чья жизнь
столь же безмерна, как и страдания его. Уходи, ибо мои глаза болят, когда я
вижу тебя. Дай Бог добра тебе и всем, кого встретишь ты на пути своем. Прощай и
не взыщи, моя смерть скоро придет за мной! и, не оборачиваясь, старый человек
закрыл перед Павлом дверь.
Но это было давно, а сейчас Павел вновь шел непрошенным гостем в дом, где
ждала его тревожная неизвестность. Анатолий Владимирович сильно отстал, но даже
издалека Павел слышал, как от страха стучит зубами его спутник. Дверь особняка
отворилась, и оттуда вышел на редкость обыденный верзила в камуфляже.
Вы пройдете один. Ваш спутник подождет здесь. Он не нужен для беседы.
Услышав эти слова, подоспевший уже Анатолий Владимирович сразу расслабился и
с готовностью сел на лавочку возле входа.
Нет-нет. Вы пройдете во флигель, там вас ждет чай, кофе, телевизор и все, что пожелаете. Прошу вас.
Анатолий Владимирович скрылся в двери небольшой пристройки, а Павел
проследовал за охранником внутрь главного здания. Дом был обставлен чрезвычайно
изысканно, несколько картин, висевших в коридоре, свидетельствовали о хорошем
вкусе и безмерном богатстве хозяина. Исходя из уже известных ему фактов и
собственного многовекового опыта, Павел понимал, глядя на полотна, что скорее
всего здесь и Гойя, и Веласкес были подлинниками. Стоимость этих шедевров не
измерить никакими деньгами.
Его провели в каминный зал, окна которого закрывали тяжелые плотные шторы, освещение наряду с разожженным камином давали неяркие светильники, расположенные по углам.
Кресло, куда усадили Павла, было расположено так, что его лицо освещалось
одним из светильников достаточно хорошо, чего нельзя было сказать о втором
кресле, в котором его уже ждал хозяин крупный старик с совершенно белой
шевелюрой и такой же седой бородой.
Павел практически не мог видеть его лица, старик сидел вполоборота к Павлу и
задумчиво смотрел в горящий камин. Всторону посетителя он даже не обернулся.
Яслушаю вас, Павел, ведь так вас зовут? старик едва заметно заикался. Думаю, что вряд ли вы персональный водитель Анатолия Владимировича и уж тем более вряд
ли коллега этого сумасшедшего человека, и не радиоактивные материалы вы
приехали мне предложить! Не так ли?
Может, и вы представитесь, или мне называть вас, как этот идиот, господин
Михаил9?
Да называйте как угодно, разве в этом дело? Сименами потом разберемся. Итак?
Ваши проблемы?
Ответьте мне, зачем вы скупаете радиоактивные материалы, какого рода
террористической деятельностью вы занимаетесь и чьи интересы представляете?
Акак вы думаете, с какой стати я буду отвечать на эти вопросы?
Будете! Не лучше ли нам сесть как-то друг против друга? Павел прекрасно знал
о силе воздействия своего тяжелого гипнотического взгляда, вырабатывавшегося
столетиями, и очень хотел использовать его в беседе.
Знаете, я предпочитаю во время беседы сидеть у огня и смотреть на него. Вы
уж простите старика за неучтивость! собеседник медленно повернул голову и
встретился глазами с Павлом.
Павел вздрогнул, он понял, что перед ним человек, которого ему не подавить
ничем, такой же взгляд он когда-то уже видел и помнил его, но старый раввин, вызволивший его из римской тюрьмы, жил триста лет назад, и Павел даже не знал, когда он умер и где похоронен, их единственная встреча была последней.
Вы, по-моему, ценитель живописи, продолжил старик, поворотясь опять к камину.
Да, я кое-что понимаю в этом, ответил Павел, но…
Знаете, я и впрямь отвечу на все ваши вопросы, начиная, впрочем, с
последнего. Апока можете полюбоваться на два моих недавних приобретения. Он
щелкнул тумблером на кресле, и в одном из дальних углов громадной комнаты
включилось освещение, направленное на две картины в старинных тяжелых рамах.
Павел направился к ним и на полпути остолбенел. То были картины Пьетро
Нанелли, проданные им несколько месяцев назад через аукцион Сотби”.
Не правда ли, хороши?! в голосе старика явственно звучали иронические нотки.
Не дожидаясь ответа, старик продолжил:
Итак, удовлетворю ваше любопытство. Представляю я себя и только себя, жизнь
научила меня не декларировать никаких репрезентативных функций. Ауж чьи
интересы совпадают с моими покажет время. Далее. Уже тридцать лет, как я в этой
безумной стране наладил скупку и сбор всего радиоактивного, что может быть
вывезено отсюда для упомянутых вами террористических целей. Ихраню всю эту
гадость здесь… и в некоторых других местах, чтобы этим не завладели другие.
То есть вы не террорист?!
Даже, извините, не иранец и не араб, хотя и родился я в Египте, впрочем, довольно давно.
Павлу казалось, что он сходит с ума: уж больно знакомыми были и голос, и
интонация собеседника. Он отошел от картин и двинулся в сторону камина.
Ая родился в Иерусалиме. Вы, наверное, тоже бывали там?
Нет! сказал старик, и в голосе его послышалась безмерная печаль. Мне нельзя
ступать на землю Израиля.
Не понял.
Ятоже до конца не понял, но знаю, что это так. Два раза я пытался ступить на
эту землю, но оба раза случались несчастья, едва я приближался к берегу земли
обетованной.
Какие же? Война Судного дня в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем году
или теракты? Павел уже подошел вплотную к креслу старика.
Нет! Первый раз вавилоняне, а второй столетия спустя римляне сжигали храм.
Ия прекратил попытки… Увы…
Что?! Кто вы?!
Старик медленно поднялся из кресла, опираясь на палку. Павел непроизвольно
опустил глаза и увидел, что крупная и крепкая еще рука, на безымянном пальце
которой надето кольцо с изображением ока, сжимает полупрозрачную голову кобры с
переливающимися в отблесках каминного огня бриллиантовыми зрачками.
Рав Мозес?! Вы?!
Старик наклонил мощную седую голову в утвердительном кивке. Безумная догадка
озарила Павла:
Моше-рабейну?! Вы…
Да, Моше или Моисей, как вам угодно!
Два безысходных странника сидели у камина и смотрели на огонь. Они могли
считать себя почти ровесниками, хотя между датами их рождения пролегли целые
столетия временн"ая пропасть, в которую канули сотни миллионов людей и десятки
государств. Этим двум людям было непонятно, что им сказать друг другу. То, что
они чувствовали, не передается словами земных языков.
Яединственный раз в жизни был террористом, медленно проговорил тот из них, кто был на тысячелетие старше. Ивы вернули мне память об этом, он поднял вверх
руку с перстнем-оком. Водин день я превратился из философа в убийцу, хотя, честно говоря, тот стражник, которого я убил тогда на глазах вашего предка, был
жуткий человек, его можно было бы назвать форменным садистом… если бы он не