Страница 14 из 23
продолговатый журнальный столик. Когда все было готово, окликнул девушку: Приглашаю к столу.
Кушать подано. Садимся жрать, пожалуйста. Саша повернулась на бок. На
журнальном столике дымилась псевдокитайская лапша, и рубиново-красное вино было
разлито в высокие стеклянные стаканы.
Саша подняла свой стакан и протянула его к Павлу Ильичу. Чокнувшись, они
отпили по несколько глотков и приступили к лапше. Последний раз они ели в
поезде, если одну маленькую пачку печенья на двоих можно считать едой.
Так вы мне объясните что-нибудь?
Если хотите, я вам расскажу все, что знаю сам. Объяснить я практически
ничего не могу. Но рассказать расскажу.
Перебью вас в последний раз. Несколько лет назад я смотрела по телевизору
фильм Средство Макропулоса9. Происходящее сейчас, здесь, сильно напоминает
мне этот фильм, только при чем здесь мои сны и это имя, знакомое нам обоим?!
Ну, во-первых, никаких средств Макропулоса я не принимал, вообще лекарствами
стараюсь не пользоваться. Аживу я и впрямь долго, но это тоже похоже на
случайность одни живут совсем недолго, другие доживают до старости, да и
стареет каждый по-своему, я просто медленнее других, собственно, таким, как
сейчас, я стал, наверное, лет в пятьдесят, но это было давно. Паренек этот, художник Пьетро Нанелли, действительно писал портрет с меня. Хороший, правда?
Прекрасный был художник, надо сказать. Предметы искусства это мой, как сейчас
принято говорить, бизнес. Япомогаю встать на ноги одаренным ребятам, стараюсь
распознать таланты на заре творческой жизни, плачу за обучение, а потом взамен
протаскиваю через века их картины, скульптуры и, взяв то, что мне надо на
жизнь, вкладываю в новых способных мальчиков. Горько, конечно, что я не смог
помочь Андрюше, но увы…
Павел Ильич развел руками. Саша слушала как завороженная.
Что касается Эвриалы, то могу сказать лишь, что я очень любил эту женщину.
Она действительно была темнокожей и… прекрасной. То, что вам снилось, происходило очень давно и далеко отсюда. Как бы вам объяснить, где это место?..
Сейчас это территория Турции и находится как раз напротив греческого острова
Родос. Когда заживет ваша нога, я буду счастлив пригласить вас съездить туда.
Но истолковать совпадение сна и жизни с позиций здравого смысла невозможно.
Если верить, что душа человеческая по многу раз возвращается на землю, сохраняя
лишь смутные воспоминания о прошлых жизнях, то когда-то вы были Эвриалой, самой
дорогой для меня женщиной из живших на этой земле. Но… полной истины нам
узнать не дано. Так устроен мир.
Когда это было? Саша буквально выдавила из себя вопрос.
Одну тысячу девятьсот лет назад.
*
В кромешной тьме, под проливным дождем Павел закапывал тело своего друга
Петра. Эту яму даже нельзя было назвать могилой, но рыть было нечем, и Павел
заботился уже только о том, чтобы большие камни и щебень, собранные горстями, просто прикрыли истерзанное и раздавленное тело старика.
Закончив эту страшную работу, Павел зашагал в сторону дома, до которого от
места казни было не более получаса ходьбы. Он знал, что ничего хорошего его там
не ждет. Не прошло и месяца, как он вернулся из Иерусалима, когда их с Петром
схватили, чтобы казнить. Павел не искал причин, ибо то, что они с Петром
говорили и делали, было вполне достаточным поводом для параноидальной языческой
власти, чтобы скормить их диким зверям или сделать из каждого из них по живому
факелу. Уже перед сотнями и даже тысячами их последователей распахнулись врата
земного ада. Рим начал позорную войну с иудейским народом, и это было началом
агонии огромной империи. Жестокий и бессмысленный террор по отношению к
проживающим в Риме иудеям и сторонникам новой Христовой веры был делом обычным, а потому закономерным оказался и исход для двух духовных наставников и, собственно, создателей учения.
Но не знал Павел того, что главной причиной случившегося, возможно, был его
дом, давно приглянувшийся сенатору Марку Корнелию. Утроюродного брата этого
тучного сенатора Павел в свое время купил и строение, и землю с садом.
Беззаконный и кровавый захват имущества всегда был по душе обрюзгшему патрицию.
Он и приложил определенные усилия к печальному разрешению участи
друзей-проповедников.
Непогода застала Марка Корнелия как раз в доме, который он собирался
перевести в собственное владение. Явившись с четырьмя вооруженными охранниками, он застал Эвриалу и Тимофея, которые пребывали в оцепенении уже несколько дней
с того момента, как городская стража увела Петра и Павла. Будучи ко всем своим
прочим совершенствам еще и патологическим трусом, патриций приказал на всякий
случай связать молодых людей и запереть в одной из комнат, покуда они не
понадобятся.
Ливень, перешедший в бурю, не позволил ему немедленно осмотреть владения.
Марк Корнелий попросту завалился спать он ощущал себя разбитым после ночи, проведенной в обжорстве и пьянстве, непозволительных в его уже далеко немолодые
годы, да еще при нездоровом ожиревшем сердце.
Он проспал почти всю бурю и только, когда вой стихии перешел в упругий и
хлесткий шум дождевых струй, открыл маленькие сероватые глазки и велел
стражникам ввести для допроса найденных в доме людей. Осмотрев с головы до ног
Тимофея и Эвриалу, патриций с удовлетворением отметил их молодость и красоту.
Рабы? в тоне звучал не вопрос, а скорее уверенность.
Нет, мы свободные люди, ответил Тимофей.
Жаль, зевнул Марк Корнелий. Будь вы рабами, я взял бы вас себе. Атак, как
последователей лжеучения, вас придется повесить на столбах. Вот снимем ваших
хозяев, то есть, извините, учителей, а на их место повесим вас, а потом всех
четверых скормим псам! очередной зевок перешел в икоту. Тит! это было уже
обращение к одному из стражников. Вина принеси мне, в подвале, должно быть, его
много! Но вам-то, наверное, не страшно быть распятыми, а? продолжил он свою
беседу с пленниками. Ведь вы же все воскреснете! Три дня у вас, что ли, на это
уходит, так?! жирная туша затряслась от хохота.
В этот момент из двери, ведущей к портику и беседке, вывалился ошалелый
стражник, только что посланный за вином. Внутрь помещения Тита втолкнул Павел, измученный и разбитый, весь в грязи и кровоподтеках, почти голый, в разодранной
набедренной повязке. Вид его был безумен и страшен. Марк Корнелий встретился с
ним глазами и почувствовал, будто тяжелый кол со стороны ключицы начал
погружаться в его сердце, медленно наполняя болью все тело. Страх и бешенство
грязной мутью вскипели в его душе, замершей было под пристальным взглядом
апостола.
Вон из моего дома! Павел произнес это почти шепотом, голосовые связки были
сорваны, и он встал между римлянами и Эвриалой с братом.
Воскрес! Жив, жив! вскричали связанные по рукам и ногам пленники.
Марк Корнелий выхватил меч у стоящего рядом стражника и взмахнул им над
головой. Из его тонкогубого рта вместе с брызгами слюны вырвалось: Так сдохни еще раз, иудейский пес!
Бесконечной была та доля секунды, когда Павел, готовый второй уже раз за
сегодняшний день принять смерть, поднял руки, словно мог заслонить руками
любимую женщину и ее брата. Итут в оконном проеме вспыхнула молния, последняя и
самая сильная молния этой грозы.
Вздрогнув от неожиданной вспышки, озверелый патриций в тот же миг ощутил, как возникший несколько мгновений назад внутри него самого кол с хрустом пробил
сердечную мышцу, в клочья разорвал аорту и обрушил его уже мертвое тело на
стылый каменный пол. Страшным оглушающим взрывом отозвался после вспышки
последней молнии гром.
Тяжело дыша, Павел, еще не понимая, что происходит, смотрел на распростертую