Страница 39 из 128
— Что? — Катя увидела, как в воротах сада показался Государь, и помахала ему рукой.
— Что бы вы мне ответили тогда? — Она пошла навстречу Александру, бросив вскользь:
— Тогда и узнаете.
К X. подошла Варя — раскрасневшаяся, запыхавшаяся.
— Ты что такой скучный? Идём в снежки играть, сразу развеселишься. Прелесть как хорошо!
Он слепил снежок и бросил его в статую. И попал точно в лоб.
— Какой ты, однако, меткий, — искренне восхитилась Варя. — Ты и из пистолета так? — Он криво усмехнулся.
— Скоро узнаешь.
Богданович закрыл отверстие в стене деревянным щитом, подклеил края обоев.
— Ну всё, — выпрямился он, — даже не верится.
— Заряда хватит? — спросила Перовская Кибальчича.
— Должно. Восемьдесят семь фунтов. Даже при брусчатке — должно.
— Ну что ж, остаётся ждать.
— В воскресенье развод в Манеже. Может, в воскресенье?
— Сегодня двадцать пятое. Это первого марта выходит. Неделя ещё. Ну что ж, может быть...
Из кафе вышел X., огляделся и пошёл по улице. Увидев ещё одно кафе, зашёл туда. И вскоре вышел...
Перовская лежала в постели с Желябовым.
— Если всё выйдет, давай уедем, Андрюша.
— Куда же?
— Не знаю. Хорошо бы куда-нибудь в тёплые края. Я так намёрзлась за эту зиму, что, кажется, никогда не согреюсь... — Он обнял её, прижал к себе. — Вот только так и согреваюсь.
— А если возьмут?
— Ну если... Мы ж знали, на что шли. Жалко, конечно, уходить из этой жизни, но главное в ней я уже узнала: ненависть и любовь, — и она прильнула к нему...
Катя и Александр, склонившись над столом, рассматривали карту.
— Нет, Каир далеко, — сказала Катя. — И там крокодилы. Лучше Ницца.
— Ты ж не была там.
— Я справлялась. Всегда тепло. Всегда море. И всегда хорошее общество.
Александр поднялся из-за стола, посмотрел куда-то вдаль, словно увидел Ниццу.
— И всегда ты, — он улыбнулся ей. — И никогда министры. — Катя засмеялась. — Но до этого, мой ангел, ещё не так близко. Я ещё с детьми не говорил об этом.
Дети Александра с жёнами собрались в гостиной. Вошли Александр и Катя. Накануне причастия все по обычаю обнимали друг друга и просили друг у друга прощения. Одна только цесаревна не пожелала обнять Катю, ограничившись рукопожатием. Александр увидел это, но ничего поначалу не сказал, только желваки на лице заходили.
Сели пить чай. Катя молчала. Молчала и цесаревна. Молчал и Государь. Лишь наследник пытался о чём-то говорить с братом.
Вдруг Катя встала и, сказав подчёркнуто Александру: «У меня болит голова», хотела выйти. Александр попытался ласково остановить её:
— Погоди, мой ангел, я тоже скоро пойду.
— У тебя здесь и без меня хватает ангелов, оставляю тебя с ними, — и она вышла, бросив салфетку на пол.
Едва за ней закрылась дверь, Александр, уже не сдерживаясь, сказал цесаревне:
— Я не знаю, что я плохого тебе сделал, Минни, что ты так оскорбительно относишься ко мне. Мне казалось, я люблю тебя, как и всех, но, очевидно, ты не ценишь хорошего отношения, и тебе более приятно, когда в семье господствует взаимная неприязнь...
Наследник хотел возразить отцу, но тот жестом отмёл его возражения.
— Я ведь уже сказал: Екатерина Михайловна мне жена, и, выказывая ей свой вздорный характер, вы выказываете его мне. Если вы недостаточно почтительны к своему отцу и своему Государю, то постарайтесь хотя бы не показывать мне это, можете вообще не ходить ко мне, и я, в свою очередь, тоже...
Его всё нарастающий гнев был прерван тем, что цесаревна вдруг поднялась, но не вышла из комнаты, как Катя, а подошла к Александру и встала перед ним на колени, сказав:
— Ваше величество, простите меня. Утром я просила у вас прощения по обычаю, за весь год, а теперь от сердца за сегодня, за то, что обидела вас и Катю. Я больше никогда не огорчу Ваше величество, обещаю вам. Ещё раз простите меня и поверьте, я ценю вашу любовь и отвечаю вам тем же.
Александр заморгал вдруг, у него выступили слёзы, он поднял цесаревну с колен и обнял её.
— Дети мои, — сказал он, — я не знаю, сколько ещё Господь отпустил мне быть с вами, но я молю его и прошу вас: ничем не омрачайте эти оставшиеся нам дни...
Желябов прощался с Перовской.
— Ну я пойду к Тригони, — сказал Желябов. Они стояли у сырной лавки. — Надо взять материалы.
— Можно я с тобой?
— Нет, увидимся вечером.
Перовская приподнялась и поцеловала его.
— До вечера.
Александр с семьёй принимал причастие. У алтаря слева от него была Катя с детьми, справа великие князья Константин и Владимир с жёнами.
Александр собственными руками принял причастие, великие князья и княжны получили его из рук священника. Когда принимали причастие Катя и Георгий, он стоял рядом с ними, а дочерей сам поднёс к чаше.
У выхода из церкви его поджидал Адлерберг.
— Поздравляю, Ваше величество. — Александр пожал ему руку.
— Я так счастлив сегодня, Саша, мои дети простили меня вполне.
— Тогда я вдвойне поздравляю Ваше величество.
Якимова стояла за прилавком, Богданович у окна, смотрел на улицу.
— Не понимаю, почему его до сих пор нет, — он поглядел на часы. — Андрей всегда такой точный.
Звякнул колокольчик, вошёл человек в очках, поздоровался, подошёл к прилавку, стал рассматривать выставленные сыры.
— Вот не изволите ли, — предложила Якимова. — Рокфор. Только привезли. Тает во рту.
Человек в очках осмотрелся и сказал:
— Ну что ж, взвесьте полфунта. — Якимова отрезала кусок, взвесила его. Богданович ушёл в заднюю комнату. Человек в очках тихо сказал:
— Просили передать. Взяли Желябова. — Якимова вскрикнула — она порезала палец. Кровь окрасила отрезанный кусок сыра. Якимова вбежала в заднюю комнату.
— Андрея взяли. Я побежала к Соне. Ты побудь там...
В зал вошёл X., огляделся, прошёл мимо столиков. В это время зашла Якимова, тоже оглядела зал и быстро вышла. X. вышел вслед.
Звякнул колокольчик, и в лавку вошли трое: один в штатском и пристав с помощником.
— Инженер господин Мравинский, — представил пристав штатского Богдановичу. — Насчёт санитарного и технического состояния изволят беспокоиться.
— А у нас уже проверяли, когда мы открылись, всего как полтора месяца.
— Ну ничего, не извольте беспокоиться, — сказал Мравинский, — обычная проверка, — и он оглядел помещение. Потом он постукал по стене, выходящей на улицу, заглянул в бочку, где сверху лежали сыры, а внизу была земля. — А там что?