Властитель

Я понял, что мне надо сделать, и странно непослушными пальцами расстегнул кожух излучателя антиматерии. Выдвинулся патрубок. Вокруг него (словно искрящийся цветок) появились лепестки силового отражателя. С трудом двигая пальцами, я сумел настроить оружие. И в тот же миг ударил. Ударил всей мощью, понимая, что сейчас произойдет.

Сквозь щиток интерферона было видно то, что не разглядел бы сторонний наблюдатель.

Ослепительный луч вонзился в центральный «пузырь». И вдруг растекся, заливая огнем шаровидные купола. Сквозь жидкий огонь, расползающийся по поверхности гигантского сосуда, стенки которого мгновенно раскалили звездные температуры аннигилирующей материи, видно было – и еще ярче! – пылающую циклопическую конструкцию. Опорные синие нити, словно вольфрамовые прожилки невообразимой лампы, залили окрестности мертвым нефритовым светом. Не переставая излучать антиматерию, я выключил интерферон. В видимом спектре подо мной открылся ад. Словно извержение вулкана – фонтаны ослепительного огня. И все бурлило, шипело, рвалось. Все выше, выше и выше. И сквозь этот океан огня стал медленно вырастать темный массивный гриб, сверху казавшийся уже не гладким, но кудрявым, бугристым, словно цветная капуста, пламенеющий радужными переливами. И вся эта чудовищная, словно вспухающее тесто, масса ползла ввысь, заполняя огромную воронку, за которой, словно объятый кладбищенским ужасом, притих незатронутый материк. Весь этот катаклизм, ограниченный полем времени, сгорал сам в себе и все полз, полз ко мне вверх, в облака. Я вдруг понял, что давно вызываю Мозг яхты, забыв, что в таких условиях обычная связь работать не может. Я настроил мыслепередатчик и вновь попробовал вызвать корабль. Связь наладилась мгновенно, мысль как будто моя, но настолько чужеродно отшлифованная, что принять за свою, как всегда при мыслесвязи, было бы невозможно.

– Командиру Сергею Волкову! Я не могу вас забрать. Вас держат. У меня не хватает мощностей.

На секунду включил интерферон: лампа, в горловине которой я застрял, вспыхнула еще ярче. Казалось, добавили напряжения. А в видимом спектре, нализываясь на ослепительный жгут излучателя, ползли новые шляпки грибов: один, второй, третий…

То, что творилось внизу, не поддавалось описанию. Спасали только фильтры, но ужасная, режущая глаза белизна, раскалившая, казалось, весь мир, грозила прожечь и щитки и поле. Я только сейчас осознал, в эпицентре какого чудовищного грохота нахожусь. Казалось, планета ревет от боли, воет, выдувая сквозь воронку дым, газы, пульсирующее солнце голубого огня, и все это ползло вверх, в атмосферу – выше, выше… Если бы не защита поля, я был бы давно уже частицей плазмы.

И вдруг все происходящее показалось мне дурным сном. Я вспомнил, как пушинкой хотел опуститься на материк, – никем не замеченный и никого не потревожив. К чему вся эта дуэль? Зачем этот вселенский обмен энергиями? Мне ведь был нужен Мамедов, чтобы узнать… Тупик. А за пределами термоядерного извержения спокойно, ничуть не потревоженная, жила мирной жизнью планета Сад наслаждении.

Я решительно выключил излучатель. Мир дрогнул. Я еще успел уловить предостерегающий сигнал корабельного Мозга, как вдруг мрак охватил меня. Ничего не было…

53

НАМИ УПРАВЛЯЮТ КАКИЕ-ТО СИЛЫ

Когда я очнулся – а это произошло уже на поверхности планеты, – меня на всех диапазонах радио и мыслесвязи вызывал корабль:

– Командиру Сергею Волкову! Командиру Сергею Волкову!..

Я отозвался, и мне было сообщено, что наших объединенных возможностей – моих и корабельных – не хватило на то, чтобы противостоять нападению и вот мы оказались там, где и находимся сейчас: на долю секунды позади во времени, и теперь Мираб Мамедов для нас недосягаем.

Мозг яхты переслал мне картинку планеты – взгляд с орбиты через интерферон. Я увидел неизменный купол, своим защитным полем цепляющийся за мое оставленное где-то время. По предположению корабля в этом заключалась надежда, на спасение: если каким-то образом преодолеть границы пузыря, можно оказаться вновь в прежних координатах. Яхта «Мечта», разумеется, будет безвозвратно потеряна, но жизнь человека… самое дорогое… Мозг продолжал экскурс в мораль, я не слушал.

– Сколько от меня до границ поля?

– Пять километров четыреста пятьдесят метров.

Что ж, я определился – теперь уже в пространстве – и вот уже иду.

Вскоре коротко пролился дождь. Освеженный лес пах погасшими угольями. Все деревья знакомые, что не удивительно, ибо дом свой человек привык обустраивать по образу и подобию своей мечты, за которой ясно проглядывала древняя Земля. Звериная тропа вела меня в нужном направлении, скользя под влажным пологом крон, среди цепляющихся веток кустарника. Все же я был чужим здесь, и лес замирал, пропуская меня, а следом вновь трещал, чирикал, свистел и влажно дышал в затылок.

Тропа нырнула в овраг. Сумрачно, влажно. Над головой переплетение лиан. Словно в гроте. Меж камней блеснул ручеек – глинистая змейка в узорах плывущих листьев, щепок, мусора. Невидимые твари словно птицы бились в сухих ветвях, затянутых паутиной мхов, среди покрытых корой скелетов давно усопших деревьев. Комбинезон камуфляжно засерел, словно покрылся грязью, и тут же, едва я выбрался наверх, зацвел яркими пятнами, будто оброс листьями.

Я остановился по сигналу корабельного Мозга. Дошел. Огляделся – ничего, тишина. Нет, что-то… что-то… в глазах ли рябит? Или мутнеет?.. Да, в самом деле. Вон ветка впереди, листья четко вырезаны в солнечном луче, а по краям – нерезкий контур, словно поляризация, словно мягкое наложение… И стволы, трава. Какая-то тварь высовывает коричневую меховую голову без глаз и ноздрей – пасть, уши, – а сбоку тоже зыбкий контур.

Я нагнулся, зацепил сучок, бросил вперед. Деревяшка только взлетела – оборвалась дуга, – словно невидимое стекло. Ясно, поле. Я подошел ближе. На ощупь – ничего, но держит. Надавил – сразу будто гранитная плита. А тварь с той стороны то голову высунет из-за дерева, то спрячет, высунет-спрячет, словно играет – не доберешься…

Ладно, поле как поле. Пока лучше придерживаться этой версии. Я не стал терять время. Настроил эмиттеры на медленное давление и сузил угол до острого. Мозг яхты подключил корабельные ресурсы. Не удалось пробиться плазмой, попробуем медленное давление.

Я помогал себе усилиями мышц: мускулы напряжены, ноги зарываются в мягкую землю, руки мертво впивались ногтями в кору деревьев. Ничего не происходило. Стоял, словно расшалившийся ребенок, упершийся лбом в сену. Свет померк. От напряжения побелели ногти, а в ушах звенело, звенело – голова сейчас лопнет. Мне казалось, что тонкий зудящий и ритмичный звук в ушах не удары крови – поддается чужое поле. Конечно, несколько раз, еще на Уране, мне с товарищами удавалось проделать подобное. Правда, поля были другой природы, но какая, в сущности, разница? Пальцы, сдирая слой коры, скользили, перехватывали дальше, еще дальше. Уже ничего не слышно. И не видно. В глазах – кровавые зайчики, в ушах – словно лопнуло что, – зудящий вопль впился в череп – исчез. Порог слышимости. Еще немного… ветка треснула… еще, чуть-чуть…

… Когда я вновь пришел в себя, легкий ветерок нежно остужал мне лицо. Травинка, нагнувшись, щекотала висок. Яхта сообщила, что, несмотря на все усилия, проникновение не удалось. Я подумал, что моя активность последние дни, возможно, была попыткой просто обмануть самого себя, желанием спрятаться за видимым результатом пусть и бесцельных действий. Я осознал, что давно забыл, что для этого мира являюсь Богом, Творцом, Создателем! Что лишь по моему образу и подобию, по моим критериям лучшего-худшего создано все. Я почувствовал такую безнадежную усталость, что лишь удобнее прислонился спиной к стене поля и погрузился в размышления, как в омут. А руками, незаметно для себя то зарывался в жирную землю, сминая ломкие и прохладные пластинки опавших листьев, то похлопывал, оглаживал неосязаемую преграду за спиной. Я хотел сделать усилие, чтобы понять, что произошло. Однако усталость сломила меня, и я погрузился в полусон-полуявь; не закрывая глаз, смотрел прямо перед собой, в лес – и не видел, а руки беспокойно гладили скользкое сухое поле – ничего не ощущая.